| Роман СОЛНЦЕВ ПОЛУРАСПАД
Из жизни А. А. Левушкина-Александрова, а также анекдоты о нем повесть Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Арсений Тарковский
Часть первая. Гость на пороге 1. Пузатенький курчавый господин в затемненных очках в крупной оправе, с улыбкой киношного японца, танцующей походкой - весь само очарование, человек пожилых, но еще не преклонных лет - миновал "границу" в аэропорту "Шереметьево-2" и выскочил в зал ожидания багажа. Постоял, озираясь все с той же широкой улыбкой, включенной как лампочка, поматывая у колена кожаным вишневого цвета кейсом и, наконец, дождавшись, подняв с транспортерной ленты кованый по ребрам округлый тяжелый чемодан, прошел-продефилировал, а то и засеменил сквозь "зеленый коридор" и далее - к стоянке такси.
Углядев, кто вылупился из стеклянного яйца терминала, к нему сразу же бросились волки-таксисты, пытаясь отнять груз::
- Куда? За сотню баксов домчу, как вихрь...
- Дураков нет, - ласково отвечал господин, цепко держа багаж. - Я и за десять доеду.
И точно, за десять не за десять, но за пятьсот рублей его согласился отвезти вихрастый парень, которому здесь надоело стоять.
И как только старенькая "Волга" помчалась по трассе, заграничный гость, вдыхая воздух русского пространства, льющийся в приопущенные стекла по случаю золотого бабьего лета, пропел:
- И дым отечества нам сладок и приятен... - и продолжал, улыбаясь сам себе, бормотать эти слова, превращая их, как ребенок, в радостную бессмыслицу. - И дыт ометества ман смадок и птиярен... - И все заливался тихим, журчащим смехом. * (сноска)
К событиям, происходившим, происходящим и которые, возможно, еще будут происходить в Красноярске в ближайшие годы, это жизнеописание не имеет никакого отношения.
Автор.
Водитель весело оскалился:
- Давно не были?
- С прошлого века, - кивнул заграничный гость. - И даже тысячелетия. Как Воланд, блу. Объясняю - блу... это среднее между блуу... голубой цвет... и бля... Но я не голубой... это просто чтобы не ругаться, не портить атмосферу бранными выражениями. Уезжал из СССР, а въезжаю в Америку. Ишь! - И кивнул на проносящиеся мимо огромные рекламные щиты со всякими обольстительными надписями на английском языке.
- Нравится? - вдруг хмуро спросил водитель.
И чуткий гость, подстраиваясь, не ответил - снял очки, и хотя черные сросшиеся брови придавали ему плутовской вид, он, как и шофер, построжел круглой физиономией, о чем-то задумался, и стало видно - ему никак не меньше шестидесяти... к вискам выстрелили морщинки, как пучки травы... около рта образовались бабьи скобки...
Шофер тем временем включил радиоприемник, потыкал копки - и зазвенела песня советских времен: "Вот кто-то с горочки спустился..."
- Замечательно, - вздохнул иностранец. И через паузу. - Зам-мечательно! Если существует где-то "мечательно", то тут его "зам". - И снова тихо зажурчал радостным смехом...
Через минут десять он уже входил в терминал аэропорта "Шереметьево-1" , а через три часа с небольшим летел в далекую Сибирь во вполне приличном лайнере российского производства ИЛ-86.
В самолете знакомых не оказалось - слишком много времени прошло с тех пор, когда гость покинул нашу страну. Но нет, через час или два в полете некий молодой кудрявый человек с розовыми ушами подошел по вибрирующему полу и, подняв стаканчик, закивал заграничному гостю:
- Профессор Белендеев? - И поскольку был слегка пьян, доверительно добавил. - Мишка-Солнце, как вас величали в кругах Академии наук?
- Верно, мол чел, - улыбнулся широко, как чеширский кот, заграничный господин. ("Мол чел" - это от слов "молодой человек"). - Верно, чел мол. А вы кто будете? Не тети Песи ли сын Изя?
Запунцовевший от смущения курчавый молодой человек пробормотал:
- Я русский... моя мама Анна Ивановна...
- А фамилия? - ласково спросил ученый. - Не бойся, мальчик, я никому не скажу.
- Курляндский... - негромко отвечал молодой человек. - Мы польских кровей.
- О пся крев!.. Тоже красиво... - одобрил Белендеев. - Госпожа стюардесса, не дадите мне рюмочку водки, я выпью за юного коллегу. Физик?
- Программист.
- О! Паскаль... фортран... Обменяемся визитками, - предложил Белендеев и подал ему свою, блеснувшую золотистым шрифтом, отпечатанную на роскошной твердой сиреневой бумаге. Молодой собеседник протянул ему более скромную карточку.
В эту минуту издалека еще один пассажир узнал заграничного гостя:
- Слышу... да чей же это голосок, как волосок? - и тяжело выбравшись из кресел, подошел с крохотной сувенирной бутылочкой коньяка пузатый старик, со сбитым галстуком, с сивыми космами, похожий на Бетховена - Мишка, ты?..
- Я, милый, - отвечал Белендеев, ласково глядя снизу на старика бархатными черными глазами, увеличенными в толстых темных стеклах очков. - Николай Николаевич?
- Не забыл?.. - старый физик Орлов хмыкнул. - Память у тебя всегда была хорошая. Соскучился по родным местам? Или кого ловить едешь? Красотку какую? Нынче наших русских девок пачками увозят.
Белендеев как бы обиженно пробурчал:
- Я ж таки женат... Николай Николаич!
- Ну и что?.. - старик с хрустом отвернул колпачок и хлебнул из горлышка.
- Нет, я по делу, - вдруг деловым тоном ответил Белендеев, и лицо его, как давеча в машине, обрело строгое, даже надменное выражение. - Сейчас глобализация... помогаем друг другу... Может, и пригожусь для родной альма матер - нашему Академгородку.
Старик, цепко глядя на него белесыми глазами, ощерил старые зубы:
- Хотел бы я знать, Мишка, какую корысть ты извлечешь из своей помощи... - И увидев, как гость надул губы, словно обиженный ребенок, поспешил добавить. - Хотя тебя многие наши любили. Уходит наше время, Миша. Новые парни лезут, в тридцать лет уже доктора. Не скажу, что туфта вся их наука, но так рано докторские раньше не давали... Вот есть Алешка Александров... или как его, Левушкин-Александров...
- Я его помню, он диплом делал, что-то там по спутникам... По моему, слабый паренек... машет руками, бледнеет... сказать толком ничего не может...
- Или Аню Муравьеву взять... баба, а тоже доктор... доктор-трактор ее зовут. Ну зачем бабе наука?!
Белендеев деланно рассмеялся и, отвернувшись, снова помрачнел, спрятал глаза. Аню-то он как раз хорошо знал, эту позднюю любовь покойного своего друга Гриши Бузукина... очень был талантливый человек. Да и она умница... этот подкатившийся в самолете дед мизинца ее не стоит...
"Ах, время! Откуда ты приходишь и куда течешь?.." Продолжая сидеть с зажмуренными глазами, Белендеев допил рюмочку и, ни слова больше никому не говоря, откинулся на спинку сиденья. И оба его собеседника, стоявшие рядом в проходе, раздраженно поглядев друг на друга (мол, жаль, что ты видел, как я подходил к иностранцу... так знай, мне от него ничего не надо) побрели, вихляясь из-за вибрации самолета, к своим креслам...
И наконец, в иллюминаторах появился и стал жгуче красным свет утра. Нырнув вниз, пробив серые тучи, самолет с судорогой выпустил шасси и приземлился в аэропорту сибирского города, таинственно раскинувшегося средь рыжих и зеленых таежных сопок, на берегу гигантской чистой ледяной реки, катящей свои воды с белоголовых Саян...
- Ах, какая прелесть!..
Свистом пригласив к своим ногам такси, заграничный гость проехал сразу в "Телеком", купил трубку "Nokia", которую ему тут же подсоединили к местной сети, и через час если не все, то многие в Академгородке уже знали: из США как с неба свалился профессор Михаил Ефимович Белендеев, бывший наш Мишка-Солнце, богатый коммерсант, хозяин собственной научной фирмы.
2. В разговоре старого сибиряка с Белендеевым в самолете пару дней назад был упомянут один из местных молодых ученых Алексей Александрович Левушкин-Александро'в.
Жил он не в самом Академгородке, отнесенном от миллионного города в тайгу, а на старой окраине, именуемой Николаевкой, в унылом крупноблочном доме на шестом этаже. Впрочем, его балкон сразу же бросался в глаза - к деревянным перилам приколочены две кормушки для птиц, скворечник, да и на бетоне зеленой и красной краской намалеваны цветы.
Высокий, отрешенный от всего, Алексей Александрович обычно ходит на работу пешком, размашистым шагом, всего полчаса через сосново-березовый лес, шурша опавшими листьями. По дороге достает кулек с зерном - подкармливает и здесь синиц, а то и белку, иногда удачно - с ладони. У него здесь по деревьям бегает знакомая белка, пока еще по осени рыжая, словно ободранная кошка. Они с Алексеем Александровичем часто перемигиваются и перещелкиваются.
"А может, эта белка и есть я, - иногда весело думает он. - А вся моя жизнь - ее сон?"
- Здрасьте, Алексей Александрович, - звонко здороваются из-за спины студентки университета, обожающие молодого профессора с загадочно-печальным лицом, нарочно забредшие на эту тропу, пока еще есть время до лекции. - А вот Чарльз Роберт Дарвин... он что, действительно был прав? И мы -от африканской обезьяны?..
Алексей Александрович, не понимая смысла вопроса, смотрит на румяных юных красавиц с серьгами, в модных ярких ветровках, в огромных кедах, как на белых кулаках. Потом до него доходит: они кокетливо острят, и Алексей Александрович спрашивает, изображая близорукий гнев:
- Вы что, физики?
- Нет, что вы! Мы ваши! - И Настя Калетникова с пятого курса с нарочито серьезным видом уточняет. - Нет, правда же... у них же оба полушария мозга равноправны... и во вторых, до сих пор прямого мостика между человеком и питекантропом не нашли...
В лесу медленно летит, поблескивая, паутина, увял мутнорозовый иван-чай, дятел долбит старое дерево, осыпая рыжую землю вокруг комля щепкой и белой мукой.
- Видите ли, в чем дело... - Алексей Александрович останавливается и, задумавшись, смешно морщится, как бабуля, медленно взмахивает рукой. - Видите ли, в чем дело...
Он действительно не златоуст, говорит поначалу трудно, особенно на праздные темы (а уж вопрос Насти и вовсе для детей), и когда все же приходится разъяснять, смущается неточностей в языке, которые неизбежно проскальзывают в разговоре, - краснеет, уточняет, как зануда, каждую мысль, уткнув для чего-то при этом в кулак свой длинноватый нос, чуть смещенный в середке - след от хоккейных баталий в детстве...
- Здесь бы следовало выразиться так... ведь питекантропы, а точнее, неандертальцы... а точнее...
- Да, да, мы поняли!.. - вдруг ахают студентки. - Да, да!.. Спасибо, Алексей Александрович!.. - И веселясь, толкая друг дружку в спину, бегут на гору, к белым колоннам университета, теряющимся средь белоствольных берез. И уже издалека - с надеждой. - В органный зал сегодня пойдете?
Он озабоченно мотает головой. Нет, у него сегодня совсем нет времени.
Конечно, он любит музыку, и может быть даже чрезмерно, и об этом все знают. Мать до сих пор вспоминает: когда Алеша учился в третьем классе, хоронили соседа по коммунальной квартире... мальчик вышел на улицу, прямо у подъезда грянул-заревел духовой оркестр, и Алеша упал в обморок... А когда Алексей уже студентом стал ходить в театр оперы... если певица на сцене, волнуясь и бледнея, решалась на высокую ноту (это же всегда видно... нет чтобы сползти октавой вниз!) и все-таки выдавала петуха, он, треща пальцами сцепленных рук, не досиживал до антракта, убегал домой... И вообще музыка его истязает, сладостно, но истязает.
Конечно, это ни к черту. Надо закалять себя, заниматься спортом. Обливаться. Зимой по снегу ходить. Но нет времени. Вот и результат. Невозможно спокойно смотреть по телевизору фигурные катания на льду. Если конькобежец падает (особенно хрупкая девушка), Алексей Александрович отключает телевизор... Хотя, поверьте, сам не боится ничего - только разве что "Реквиема" Верди. Он не раз со студентами сплавлялся на плотах по реке Мане и даже с отвесных верховий Енисея, а ведь там, в гранитных коридорах, смерть дышит в затылок, сплошь пороги да шивера, да гнилые кресты по холмам. После одного из походов месяц ковылял с костылем под мышкой, читал лекции...
Но всё это медные мелочи жизни, как говаривал его учитель, академик Соболев. Ничто не угнетает Алексея Александровича так, как ссора людей. Если при нем кто-то на кого-то кричит, пусть даже это незнакомые люди в автобусе, он страшно волнуется, бледнеет... а если и пробует выступить в роли примирителя, то обычно получается нелепо, бестолково... Против хамства нет языка...
Но и это можно пережить. Если люди незнакомые, они постепенно уходят из памяти. А вот когда происходит ссора между близкими ему людьми...
Сегодня, конечно, он не пойдет ни какой концерт. И вовсе не потому, что нет времени. Он и работать толком не сможет. Глаза не глядят на мир, губы не слушаются... и традиционно встретившиеся студентки, может быть, это поняли...
Ссора в его собственном доме случилась ни с того, ни с сего, на ровном месте, и была совершенно глупой. Полуслепая, маленькая его мать, Ангелина Прокопьевна, со смутной полуулыбкой проходя по комнате, шаркая ногами в мягких тапочках, нечаянно поддела провод удлинителя, который вел по полу к шнуру от утюга, - Броня в это время ушла на кухню, наливала из-под крана холодной воды в чашечку. Утюг на гладильной доске дернулся и соскользнул на пол - слышно было, как от удара хрустнул паркет.
- Что? Что там?! Ах, что ты наделала?! - возопила невестка, швыряя чашку в раковину и бросаясь к сверкающему горячему утюгу. - Мой "Филлипс"! Ах, ах!
Она прыгала на месте с утюгом, тыча пальцем в верхнюю его часть - Алексей Александрович увидел, что пластмассовая пуговка с цифрами слетела, укатилась в угол.
- Да я налажу, - пробормотал он, подбирая головку регулятора, и верно - белая пуговка со щелчком встала на место. Правда, краешек откололся, чернея, как маленький полумесяц, но вряд ли это столь уж важно.
- Это навозможно наладить!.. - стонала Броня, а тут еще она заметила, что и на полу беда - рухнув на недавно накаленный, темно-медового цвета паркет, утюг краем своим расколол одну из дощечек, половинка выскочила из гнезда и встала торчком. Кстати, мама могла и ногу себе раздробить... Но разве Бронька об этом думает?
- Паркет!.. - присев, продолжала вопить жена. - Она нарочно!.. Ты видишь, Леша, она усмехается...
- Да нет же, она как любой слепой... или почти слепой... невольная улыбка...
- Невольная! Вчера "Шанель" в ванной разбила! А они в самом углу на полочке стояли. Это ж надо было постараться! Она нарочно, нарочно!..
- Почему?!
- Потому!.. Я неровня тебе, я плохая!.. - У Брони давно копилась неприязнь к свекрови, они невзлюбили друг друга с самого начала, но до сей поры жена сдерживалась, сверкая вправо-влево узкими, глубоко посаженными глазками, а мать и вовсе виду не показывала, улыбалась, как она всегда улыбается.
С прошлой зимы старуха стала стремительно слепнуть, и Бронислава единственное, что позволяла себе, - отныне обходила ее театрально за метр, как столб... чтобы, дескать, не задеть...
И вот же, такая мелочь - утюг уронили на ее драгоценный паркет, и Броня словно обезумела. Подняв коричневую дощечку, целует, к щеке прижала. В одной руке утюг, в другой деревяшка. Алексею Александровичу это показалось очень смешно, и он, как и мать, вынужденно улыбнулся.
- Ах, ты тоже?! Тоже?!
- Деточка... - раздался тихий голос матери. - Ну зачем столько сердца? Я ремонт сделаю...
- А пошла ты!
- Бронислава! - Это уже чересчур. От бессильного гнева Алексей Александрович словно бы сознание потерял на секунду и очнулся. - Не стыдно?! Эх ты!.. - Не бреясь, быстро оделся и пошел прочь, скорее на работу, через осенний лес, сутулый, закинув мосластые руки за спину... А. Из интервью в кругу местных журналистов.
- Какие ощущения вы испытали, когда подверглись аресту?Вы профессор... русский интеллигет... и такое нелепое обвинение...
- Да что об этом спрашивать? Читайте у Александра Исаича... или смотрите сны в полнолуние... Ощущения - серее бетона. Арест есть арест.
- Нет, а все-таки... первый день?
- Тогда уж назовем так: День Первый, следуя торжественному слогу Великой книги. После обыска я не переоделся, поскольку не терял надежды, что все выяснится и меня отпустят. Оставив галстук, подтяжки, скюзь ми... пейджер и все документы в кабинете следователя, я в костюме, в белой рубашке проследовал в Изолятор Временного Содержания (ИВС * по*тюремному "Иваси"). Ну-с, открыли двойную железную дверь на цепи, с грохочущим засовом, и я прошел внутрь камеры. Все зеки встали и построились у двухярусных шконок или коек, если угодно. Я был растерян, сказал: здравствуйте господа. Все ответили почти по военному: здравствуйте. Далее я спросил, есть ли здесь свободное место. Это прозвучало как команда вольно. Все расслабились, заулыбались: что, с воли? Оказывается, они подумали: я прокурор или какой-то проверяющий. Мне выделили койку нижнюю, у окна, и далее отслеживали, чтобы меня с нее не потеснили наглые алкаголики. Вас интересуют детали? Я побывал во многих камерах, но эту запомнил как малую родину. В камере двенадцать человек. Площадь такова, что между шконками узкий проход меньше метра. Оконный проем зашит снаружи листом металла с дырками толщиной в палец, а поверх всего решетка. Свет подается от лампочек над дверью. В углу унитаз с краном над ним. Унитаз (параша) поднят вверх на две бетонные ступеньки. Поэтому иногда говорят: пошел на скалу.
- Одну секунду! У меня села батарейка... это обязательно надо записать! Потрясающе! "На скалу"?
- Лучше запишите великую народную сентенцию: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. И простите, господа, продолжим в следующий раз... И в самом деле - это будет еще не скоро. Всему свое время. 3. Он просидел весь день, закрывшись, в своем кабинетике, отгороженном от длинной, как коридор, лаборатории фанерной перегородкой. Слышал, как там, за шкафами с химреактивами, возле сопящего и булькающего биостенда, этого стеклянного монстра, негромко переговариваются сотрудники, моют под краном, стараясь не звякать, колбы, чашки Петри.
Кто-то закурил, потянуло сладковатым дымком.
Кто-то вошел с улицы, громко топая и что-то по полу со скрипом волоча... разумеется, это старый лаборант Кукушкин, выполняющий особые поручения шефа, кажется, достал все-таки по дешевке еще один холодильник - негде хранить питательные среды для бактерий, штаммы микроорганизмов, - тащит по коридору. На него зашипели, он густым баском спросил о чем-то - ему в ответ снова зашипели.
И все стихло. В эту секунду Алексей Александрович позавидовал Илье Ивановичу Кукушкину.
И не глядя, он видит его - сейчас этот маленький, как горбун, в коротковатых штанах, с вечно мокрыми завитками волос вокруг лысины, как у старого еврея скрипача, человечек стоит за дверью, шмыгая носом, не решаясь заговорить. Илья Иванович обладает необыкновенно зычным голосом. Когда несколько лет назад Институт биофизики и Институт физики проводили митинг в поддержку Ельцина, он перекричал всех коммунистов - заревел, как пароходная сирена, слова не дал сказать. Без передышки орал:
- Хва-атит-нахлеба-ались-красного-киселя-я-ва-ашего... са-ами-соси-ите-из- руки-и-своей-кро-овушку-свою-вампи-иры!.. Ха-ха-ха! - Да, и хохочет при этом, как Шаляпин в роли Мефистофеля. - Ха-ха-ха! Мы-ы-оста-атки-интеллиге-енции-кого-не-успе-ели-вы-сгнои-ить-в-Тинской-и-расстреля-ять-на-обры-ыве-возле-Ярцева-а-а...
И если надо было для института где-то что-то достать, и не хватало аргументов, Алексей Александрович посылал Кукушкина - Кукушкин выбивал...
Правда, эпоха Ильи Ивановича уходит - сегодня голосом не возьмешь, сегодня все решают только деньги.
Но вот в эту секунду Алексею Александровичу хотелось бы иметь именно такой голос, как у Кукушкина, и зарыдать, завопить на весь мир. Ужасно, ужасно! У него и без этой домашней ссоры тяжко на сердце, и нет просвета впереди...
Со стены на Алексея Александровича смотрит щекастая, с бравым взглядом Броня - эту цветную фотографию она повесила в прошлом году. И еще штук десять лежит в пакете на тумбочке. Это ее увлечение - фотография. Это ее религия. Тем более, что проявка и печать теперь не составляют проблемы: на каждом углу "Kodak". Она фотографирует мужа, подруг, сына Митьку, облака, деревья в окне, и просит, чтобы "щелкнули" ее, и снова ее, то в строгой, то развязной позе, то в белом платье, то в розовом... словно желает каждое мгновение своей уходящей жизни запечатлеть... И все мечтает с этой японской "мыльницей" съездить за границу. Жены других местных знаменитостей где только не побывали, а она...
Наверное, потому она вспылила, что лето пропало. Весной все же не позволяла себе так разговаривать со свекровью. Алексей Александрович, хоть и считался в отпуске (разумеется, без содержания), все жаркие месяцы просидел в своей вонючей лаборатории, никуда с женой не ездил... С ним что-то происходило. Тоска грызла душу, как саранча грызет злаки - с хрустом и быстро... только пожаром можно остановить...
Нет, все же он пожалел Броню, на три дня свозил в тайгу, на соленое озеро Тайна, где заодно - чтобы не пропадало время - можно поработать с гаммарусами или, как еще называют это прелестное существо, - бокоплав, мормыш. Правда, для этого пришлось тащить с собой от поезда в рюкзаке и длинной сумке , помимо необходимых вещей и продуктов, стеклянные банки, микроамперметр, кислородный датчик и тяжеленный аккумулятор.
Жена с ужасом смотрела, как он ловит у мелкого берега этих усатых тварей длиною сантиметра три, возится с проводами, сидит босой, часами что-то измеряет.
- Не что-то, а активность метаболизма гаммарусов по их дыханию. Сюда в воду запускаем гаммаруса. И в зависимости от того, сколько тот съел кислорода, меняется сила тока... в данном случае уменьшается.
- Господи, и здесь?! Ну, поручил бы студентам, лаборантам...
- Ну, чего ты дуешься? - ухватив в кулак нос, виновато ухмылялся Алексей Александрович. - Или боишься?! Это ж маленькая креветка. На него большая рыба ловится. Это вершина пищевой пирамиды. - И отворачиваясь, бормотал, машинально объясняя, как студентке. - Гаммарусы едят диаптомусов, диаптомусы - дафнию, а дафния ест микроводоросли. А трава синтезирует биомассу, она зеленая, здесь и происходит чудо фотосинтеза...
Кривясь, Бронислава слушала его. Правда, она здесь все же позагорала на одеяле и покупалась, вода в озере такая соленая, что можно лежать на ней, не шевеля руками и ногами. Говорят, такое море в Израиле. Но комары... но страх, что ночью к их палатке кто-то подойдет, а Алексей Александрович даже ружья с собой не взял, да и нет у него ружья...
Через три дня вернулись в город, и он снова с утра до ночи в лаборатории. И Броня видит - все равно чем-то недоволен.
Да он и сам себя нынче не понимал. Ни один эксперимент, еще недавно радовавший его, не казался интересным - ни управляемое культивирование биомассы на огромных скоростях, о о чем писал даже западный журнал "Science", ни создание светящейся кишечной палочки (как воскликнул залетный итальянец из Миланского университета: Мамма миа! Скоро и наше дерьмо будет светиться?!)... ни выращивание особых бактерий, питающихся электричеством (для обогащения бедных руд), - ничто...
И все равно он сидел, как прикованный, под стеклянным деревом биостенда, который, подрагивая прозрачными пальчиками и визжа моторчиками, сопел и гнал в слив, в "урожай" килограммы дрожжей, пожирая бросовые парафины, привезенные с нефтяных скважин...
"Во мне кончилась страсть к работе? Дело даже не в крохотной зарплате. Если принципиально не дают денег на фундаментальные исследования, а заниматься поделками тошно?.."
Летом от него ушли сразу трое научных сотрудников - угрюмый Миша Махмутов, с памятью, как у компьютера, - в охрану филиала "Альфа-банка", другой, Вася Бурлак, со своими старенькими "Жигулями" двинул на извоз, третий, Роальд Разин, взяв туристическую путевку, полетел в Канаду, с решением остаться, пробиться, доказать, что он талантлив. И вот, уже прислал по электронной почте письмо: СВЕТ В КОНЦЕ ТУННЕЛЯ БЛЕСНУЛ. А О ТЕБЕ ВСЕ ЗНАЮТ. КСТАТИ, МНОГО БЫВШИХ НАШИХ. НО ЗАНИМАЮТСЯ ЧИСТОЙ БИОЛОГИЕЙ. ВСЕ ПОМЕШАЛИСЬ НА КЛОНИРОВАНИИ...
"Намек понял. Впрочем, куда уж нам в наших валенках на ваш ламинированный паркет... Хотя, может быть, и не поздно переменить темы? Бросить все - и начать вторую жизнь? Академик Соболев уверял, что я гений. Хо-хо-хо, парниша."
Нет, его здесь что-то держит намертво. И в двух словах не объяснить, что именно. Он уже думал. Или все же уехать к чертовой матери?!
Напиться бы, да нельзя. На него внимательно смотрят сотрудники, лаборанты, студенты. Да и кто в округе не знает молодого профессора по кличке Интеграл (такой худой, высокий!) и еще - Стремянка? Это его потому так прозвали, что однажды, вынеся из лаборатории и приставив стремянку к березе, он битый час доставал котенка, который, балуясь, легко вскарабкался на дерево, а сойти боялся и орал. Вымазав костюм в мелу бересты, оцарапав до крови руку, Алексей Александрович отодрал-таки котенка от сучка и спустил на землю. Хотел потом унести его к себе домой, но счастливая рыжая тварь куда-то ускакала...
"Может, нынче и взять бы в дом котенка? Всё отвлечемся?.. Когда пойду домой, присмотрю какую-нибудь бездомную кошку..." * * *
|
