| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
Роман СОЛНЦЕВ
ДВОРЕЦ РАДОСТИ
маленькая повесть
Евгению ПОПОВУ
Мы оказались в одной палате: он - после инфаркта, я - с пробитой в автомобильной аварии головой. Кроме нас тут валялись еще двое, но их койки были поодаль - и за книжкой не дотянуться, и не услышишь, о чем говорят. Ходить же мне первое время категорически запретили (хотя я, конечно, как только очнулся и понял: живой, я стал по ночам подниматься), но и когда врачи разрешили покидать постель, мне уже было ни к чему налаживать тесное знакомство с лежавшими вдали - я подружился с моим соседом, привык к его тихому голосу, тем более, что моего соседа, как и меня, одолевал один проклятый вопрос : зачем живет человек? Вы наверняка замечали, что в обыденной суматохе как-то редко задумываешься: "зачем" да "почему"? Живешь - и слава Богу. Но если вы побывали на краю, если вам привелось заглянуть в бездну, то, отойдя от этой бездны, вы норовите уже сами, по своей воле, вытянув шею, всмотреться в далекий пламенный мрак... И неизбежно становитесь философом, беря в ожившие руки чашку с горячим чаем или уловив помимо мерзко-сладкого эфирного духа в воздухе еще и тонкий запах женских духов:"Ах, как хороша жизнь! И проста, проста в своих загадках!.." И в голове начинают сверкать огненные слова:"Но зачем тогда всё это: муки совести, поиски истины? Может быть, стоит просто жить - есть, пить, спать? А каких нас больше любят женщины? Да и любят ли они? Может, они как кошки - великодушно делают вид, что любят, а им наши прикосновения, наши ласки нужны только для того, чтобы вырабатывалось электричество, от которого их глаза ярче, а кожа нежнее?.." Я попал в автокатастрофу из-за того, что торопился к своей красавице... не могла она в новой шубе приехать ко мне автобусом... а водитель из меня плохой. Я не успел увернуться - какой-то пьяный на МАЗе поддел и откинул мою машинешку на тротуар, аж под окна магазина... Женщина не дождалась, наверняка обиделась и вряд ли знает, где я. Но я и не просил никого позвонить ей: когда она узнает, пусть у нее будет побольше чувства вины."Ах, я представления не имела, где ты! Бедненький, в больнице!.." Но повторяю, мне повезло - у меня интересный сосед. Остролицый, худенький человек в мешковатой лиловой пижаме, был, можно сказать, знаменитый местный писатель. Правда, я давно ничего нового у него не читал... Но, еще до того, как я понял, с кем рядом лежу с кусками льда на голове, он обратил на себя мое внимание тем, что упорно нарушал грозное предписание врачей: не шевелиться. Он, как будто искушая судьбу, вставал и, белый от боли, ходил взад-вперед, как, наверное, ходят в зоне, руки за спину, вокруг моей койки - от стены по дуге до стены, наклоняясь ко мне, если я лег, и продолжая рассуждать вслух о мучительных материях бытия. Если сказать коротко: он вслух каялся. И Дворец радости, про который он поведал, как бы собрал вокруг себя все его мысли... и я постараюсь передать его рассказ, как человек науки, максимально точно. - Ну, кто мене, скажите, знает? - Он слегка "упрощал" свою речь, он как бы привык стесняться того, что писатель, и всю жизнь доказывал словечками "чё", "тады", серой одежонкой, что тоже всякое повидал, от земли человек. - Только красноярцы и знают. Вот мне стукнуло шестой десяток. Если по правде, жизнь кончена. Хотя говорят: для писателя - самое начало зрелости, и на Льва Николаевича ссылаются. Ну, куды там, я не Лев Толстой, у нас имений не было... рос в холоде, ел, что попало... а самое главное - был атеист. Мы же все коммунистами были, писатели. Даже если не член, на собрание все равно должон прийти. И еще так на тебя смотрят: небось, чё-то неправильное задумал писать... это ежели до сих пор заявление не подал... А вступил - взносы, собрания каждую неделю...ты свой, ты тут... Так и варились, как грибы в черной воде, все как бы одинаковые, все тупые... Хотя каждый про себя-то знал, чего он стоит. И посылал, посылал в скромной бумажной папочке свои произведения в Москву - авось, умному человеку на глаза попадутся... И уж если вдруг твоя книга выходила в Москве, здесь на тебя начинали коситься... ишь, вырывается из круга... для наших кураторов из КГБ дополнительная забота: переписка, телефонные звонки... Но что наши страсти в сравнении со столичными?! Какни-будь подкопишь деньжат, соберешься с духом да прилетишь в Москву - там игры пострашнее: во-первых, нашего брата, писателе'й, не двадцать человек, и не двести, а может, вся тыща! И все разделились на шайки-лейки, и у каждой шайки свой журнал... и стукачи ходят из компании в компанию, звезды на погоны набирают... А где-нибудь в бане или на рыбалке решается, кому нынче премию дать... Мне Коля Доризо рассказывал ( он сам из добрых мужиков!): лет на пять вперед расписано, кому собрание сочинений издать, кому однотомник. Конечно, на провинцию им плевать. Но если ты прорвался с книгой под светлые очи всесоюзного читателя, то тебя тут же запишут к тем или этим... И бывает, на какой-нибудь писательский сабантуй издалека выдернут: вот, и о русской глубинке печемся... только ты тут, брат, голосуй за наших... Я-то лечу в столицу, робея, предполагая умные разговоры о вечности, о метафоре, о парадоксах истории, а там пьянка на три дня да хвастливый мат секретарей союза писателей... И когда вернешься домой, рассказать-то нечего. Коллеги подозревают, что там что-то особенное тебе порассказали, а поскольку ты молчишь, начинают злобиться: утаиваешь! Стал вхож к литературному начальству, нос задрал. Поганое время!.. Сейчас только от тебя зависит, что ты напишешь, о чем... другое дело, частные издательства могут на хрен послать: им нужны "дефективы", но могу и издать... из тщеславия... или морда твоя понравится... но уж курочить книгу не будут, указывать на намеки, на пессимизм героев... Хотя бы из лени. Но я сейчас о другом. Бывали и счастливые поездки, когда судьбу благодаришь, что ты сюда попал... Ну, например, делегация русских писателей ездила поздравлять Расула Гамзатова в Дагестан. Конечно, и там без водки не обошлось... Но какие мудрые речи! Страстные стихи среди отдающих эхом гор! Какое уважение к старикам! Или, помню, был один раз в Доме творчества в Пицунде... живого Косыгина видел - оказывается, там рядом санаторий ЦК, что ли... Шел грустный такой старик с бритым помятым лицом... А вокруг божественная тишина. Белый гладкий песок, море на закате - как отвернувшийся подол неба, где край воды - не разберешь... Сосны, до корней раздетые ветром... Я тогда целую повесть разом отмахал, о своей целинной молодости... как поехал за девчонкой одной на комбайне средь ночи и попал хедером прямо меж двух деревьев... ни вперед, ни назад... Ну, влюбленный был, страдал... В село заходить - стыдно... обсмеют, а то и под суд отдадут... До утра разбирал, отвинчивал... и освободившись от деревьев, снова собирал свой железный транспорт... и как раз на заре, под рев петухов, вернулся в поле, где наши спали... Обидно, в книгу эта глава не попала - редакторша из "Молодой гвардии", строгая дама с голубыми волосами, вынула сорок страниц и - в корзину. Когда книга вышла, я и копию тех страниц выкинул - мне показалось: и вправду ерунда... "мельчит" тему, как сказала московская редакторша. А сейчасто думаю: если и было что доброго в той повести... Ну да ладно. Сам виноват. Вон, говорят, Астафьев все варианты хранит... молодец мужик. Это ж труд! Но я сейчас о другом. Я про Дворец радости. |
|
| | | | | | ||
Случались в те годы особо торжественные праздники литературы и искусства, которые проводились на государственном уровне, где выступали секретари ЦК КПСС, а то и сам генеральный... Мне не привелось бывать на этих сборищах ( может, и слава Богу!), но вот в одну дальнюю поездку я был неожиданно включен. Это был выездной секретариат СП СССР, что ли?.. в южных республиках нашего тогдашнего огромного государства... Я уж теперь не упомню, и не по причине старости ( просто нас как начали поить, начиная с города Самарканда, где самолет встретили золотозубые молодые девушки и парни с длинными трубами, вскинутыми в небо): то ли мы сначала в Таджикистан заехали, а потом в Азербайджан... то ли наоборот... Но Дворец радости - он точно в Азербайджане, в Баку. Называется Гюлистан, что-то вроде страны цветов, или дворца цветов. Но нам перевели: Дворец радости. И вот, о том, что я там увидел и что испытал, до последнего часа не забуду... Но прежде - чё уж лукавить! - о том, в каком я тогда находился состоянии. Я пил. Жена, отчаявшись, уехала к своей матери под Кемерово, дочка проходила практику в лагере биофизиков на Ангаре... А я, редко заводившийся до той поры, вдруг в очередной раз заглянул в свою душу и понял: трус! И все, что я написал, - шелуха. Никому не нужно. И если меня тут немного знают - из какого-то квасного патриотизма. Лучше бы они Платонова читали, а не мои книжонки. А то еще на встрече в библиотеке подходят пионеры, честь отдают, как генералу, и хором цитируют страницу про глухариный ток из какого-то моего рассказика... Стараются, глаза возводят горе... А я уж и не знаю, куда от срама деться. Пукнуть, что ли, чтобы вернуть их к жизни?.. Да боюсь травмировать детей... потеряют уваждение ко всей советской литературе... Ну, ладно, больше не будем шутить. Итак, допился я до того, что на почту не ходил дня три, газет не брал. Мне, правда, послышалось однажды: в дверь звонят. Но вставать неохота... А это, как раз, как я потом узнал, телеграмму приносили:"Согласны ли принять участие... в том и том-то... " Помню только: гостиница "Россия", отлет такого-то... Я забежал к соседям, спросил, какое нынче число, запер квартиру - и в аэропорт: ежели самолет во время полетит, успею... Продолжаю. Почему я прежде всего золотозубых девиц упомянул - меня поразило, что такие свежие, молоденькие, смуглые, и у всех зубы золотые... Неужто сахаром испортили? А потом понял: для красоты. Как знак изобилия. Эти же не просто девицы встречали нас в аэропорту - так сказать, символ южной республики! А уж парни с хоркающими и завывающими трубами, воткнутыми концом в алый бархат заката (мы прилетели как раз перед обвалом черной звездной ночи юга) как бы оглашали на весь мир: смотрите, какие гости к нам пожаловали... Восток есть восток, руководителя нашей делегации, известного партийного писателя, старичка с красным бабьим лицом, заставили выпить рог с вином - и он выпил, хотя говорили: недавно перенес инсульт ( а сейчас думаю - не могли не знать о болезни, наверняка рог был не полон...) - и, рассадив начальство в черные лимузины, нас - в автобусы, повезли в гостиницу. Я оказался на седьмом или восьмом этаже в огромном номере один, на столе стояла ваза с яблоками, бутылка вина и бутылка нарзана. И терзаемый муками совести и неким страхом ( зачем я сюда поехал? В ногах слабость, в голове гул после двух самолетов...), я выпил сладкого вина и тут же опьянел. И как всегда исполнившись дерзости, побрел поискать соседей - где-то должен быть хороший мужичок Михаил, писатель из Мурманска, лысый, скуластый,с походкой вперевалку, бывший моряк - мы рядом летели. И еще одна дама была - вроде бы переводчица, которая мне сказала: какой вы милый, какой смешной. На моем этаже все оказались из Прибалтики, этажом ниже - из Армении и Ленинграда... наконец, я нашел мурманчанина - он шел по коридору пятого, сам узрел меня, затащил к себе:"Давай вмажем по маленькой!" На столе у него, в отличие от моего стола, чернел коньяк, в тарелке светился розовый крупный виноград (как мраморный) и стояли три бутылки "боржоми". Я в шутку, как бы обижаясь, указал на явную несправедливость в распределении благ, на что бывший моряк смущенно ответил: - Видишь, тут все по рангу... а я член правления... Ты бы посмотрел, что у генералов. - Много? - залился я смехом, чтобы он не подумал, что завидую. - "Не выдоишь за день - устанет рука". Но вот уже по всем номерам трезвонили телефоны - народ сзывали на ужин. Мы с Михаилом причесались и пошли по лестничным пролетам вниз - лифты вмиг стали заняты. На первом этаже, в пустынном ресторане, ярко горели все люстры, хотя было накрыто всего два-три стола. Мы, стесняясь, подождали в стороне, пока сядут "генералы", но те вообще не появились. Мы поняли - они там, в своих номерах, с хозяевами, а может, еще в каком-нибудь особом зале... Один из встречавших, с усами, но маленький, поднял тост за великую многоцветную советскую литературу, и сразу около нас опять появились радостно улыбающиеся девушки с желтыми зубами - под бряцание бубна закружились в танце. Мы ужинали. Знакомой русской дамы не было. За столами сидели неизвестные мне писатели из разных республик. На следующее утро нас всех - на черных машинах и в автобусах, в сопровождении милиции с "мигалками" и сиренами - повезли в некий прославленный совхоз, где выращивают виноград. Нас встретили уже иные золотозубые девушки, погрубее ( эти, видимо, еще и работают) и руководитель хозяйства, тучный пожилой мужчина при орденах, в соломенной шляпе. - Ассаалям алейкум... - Алейкум ассалям... - он почеломкался с приезжим начальством и, поклонившись гостям, тут же - верх восточной лести- попросил "ахтуграф" у нашего краснолицего классика. У того не оказалось в кармане авторучки - ему тут же была выдана авторучка с золотым пером, и хозяин в шляпе ( уж не было ли все это разыграно, и не в десятый ли раз?) сказал: - От имени тружиников я жилаю: пуст наш великий писател напишит самый хоруший книга нашим скромним золотым рущкой. И приезжих повели по дороге. Я в жизни не видел такой дороги: справа и слева - стена черного и золотого винограда, а над нами - с разрывами для солнца - переброшены арки, с них тоже свисают тяжелые гроздья с крупным, дымчатым, светящимся виноградом. - Кушийте!.. - говорили нам, и мы деликатно ели. Хозяин вел нас вдаль, где на пологом холме стояли под белыми скатертями длинные столы... а пока он милостиво обнимал то нашего первого секретаря, то его замов, а то и просто русских писателей. Причем,я заметил - он не обнял писателей из соседних республик... - Вят, - говорил он с грустной улыбкой, как бы сам осознавая, что не очень правильно произосит русские слова. - Тут нидавно мой друг был, Вилли Брант, знаишь, да?.. Типер ты тут, мой друг... как тиба зовут? Саша теба зовут?.. Кюшай виноград, для сирдца полизно. Вилли мне так и писал потом: данке шён, говорит... зер гут... Ну, можно много чего вспомнить, но вы, конечно, ждете, когда про Дворец радости? Не думаайте, что забыл... То, что я маленько рассказал, это как бы подступы к заявленной великой теме... Вот слушал я этих щедрых людей, обнимался с золотозубыми девицами и парнями (тоже золотозубыми), потрясенный их жизнью, которая как бы сплошной праздник, и все думал: а где же изнанка? Ведь не может быть, чтобы все они так радостно жили. Я внимательно вглядывался в лица виноградарей, механизаторов, пожилых женщинах, которые тоже встречали нас, выстроясь у дороги, и не видел угрюмых лиц, какие у нас на Руси, не слышал злых окриков, не видел пьяных... Может, правда, все они счастливы, зарабатывая в поте лица своего хлеб свой, как написано в Книге всех времен? Или перед нами - результат жесточайшей восточной дисциплины: улыбайтесь, приехали гости? Я попытался было с каким-то простоватым дядькой переговорить, он, кажется, механик (судя по черным рукам, по измазанной машинным маслом одежке), но увы, на все мои вопросы южный человек радостно отвечал: "Спасибо!.. Приезжайте еще!.." Я уж не хотел упоминать, но упомяну совершенно невероятную встречу в каком-то хозяйстве: к нам подошли НАШИ читатели. В частности, местная учительница русского языка протянула мне мою самую первую "московскую" книжку: - Пожалуйста, если вам не трудно, подпишите ее для моих учеников, для нашей сельской школы. Книжка выглядела если не читанной, то хотя бы пролистанной. Я расписался на титульной странице, а учительница сказала: - Мне очень понравился образ комбайнера, который влюбился в девушку из соседнего аула... Когда ему кажется, что в поле ржи... так, да?.. ходит ее маленький жеребенок, и она его ловит... а он боится их задеть комбайном... Читала! (Готовилась! Но все равно приятно.) И точно такие же разговоры ожидали всех писателей, приехавших в гости к виноградарям глубинки... - Слушай, - совершенно очумел от радости Михаил из Мурманска. - Да они тут, бля... лучше знают мои книги, чем мои земляки! Два партработника даже поспорили, как понимать образ мичмана, героя одного моего романа... - Да, - вырвалось и у меня. - Сказочная, неправдоподобная поездка. Начинаешь верить не только в официальное, так сказать, братство народов, но и в интерес друг к другу... А мы-то - лопухи! Никто не вспомнил стихов Рудаки или Омара Хайяма... - Не подготовились, - хмуро кивнул Михаил. - Ты не помнишь? - Про вино помню, а удобно? - Их великий поэт! Чего ж неудобно?! Неловко лыбясь, как деревенский дурачок, я подошел к одному из секретарей СП с более или менее еще незакаменевшим лицом, пробормотал, что вот, помню стихи Хайяма, не прочесть ли? Тот шепотом спросил разрешения у "классика", но, к моему удивлению, "классик" еле заметно покачал головой: не надо. Вот те раз! А хозяева, принимавшие нас, продолжали хвалить наши книги, цитировали Пушкина и Маяковского, и наливали, наливали... В ответ наш краснолицый главный писатель сказал: - Мы любим вашего замечательного народного героя, остроумного и мудрого Ходжу Насреддлина... Однажды, говорят, Ходжа Насретдин пошел на базар и увидел, как один жадный торгаш обманывает бедняка... - Краснолицый литературный вождь, наиздававший, как я немного позже узнал, в СССР и в странах соцлагеря столько своих книг, что вышел на второе место после Ленина, но внешне очень скромный, с тихим голоском, довольно гладко пересказал одну из многочисленных баек про Ходжу и заключил: - Я поднимаю этот тост за мудрость вашего народа, за юмор вашего народа, за счастье вашего народа! Переглядываясь, восторжено (мол, какой молодец большой русский гость!) ему аплодировали все, в радиусе пяти-шести километров. А я сокрушенно утирая лоб платком, осознавал: вот, значит, как!.. из всех нас ОН подготовился. И этого было достаточно. А я со своей самодеятельностью мог только спутать годами налаженный ритуал торжественной встречи. Но это я позже понял. А тогда подумал: ничего, как-нибудь в другом месте отблагодарю стихами Омара... Мы, русские провинциальные писатели, тоже не лыком шиты... И вот - Дворец радости. О, мой сосед по палате, досточтимый господин с пробитой головой, лежите и не двигайтесь - я вам изображу, как в телевизоре, то, что я видел, в лицах. Ну, прежде всего, конечно, я никак не похож на цветок розу... и не похож на мальву... или еще на какой огненный восточный цветок... Но представьте - цветы, цветы, цветы. Я уж не говорю: фонтаны, фонтаны... И чекисты, чекисты... И золотозубые, золотозубые... И все ждут, когда приедет САМ. Мы товарища Гейдара Алиева еще не видели, но сегодня увидим. Это он принимает нас во Дворце радости. Мы стоим в холле под белой лестницей, напротив дверей, выстроясь в линейку. Здесь писатели пятнадцати республик,в большинстве своем люди пожилые, много фронтовиков. Наш руководитель волнуется, достал листочек, шевелит губами. И почему-то невероятно душно. То ли вентиляторы не справляются ( на улице жара, бродят грозы, но дождя все нет и нет), то ли сказываются три или четыре дня ( я уже путаюсь) наших экскурсий по виноградным полям, где стоят белые столы и течет сладкое шампанское рекой... Сердце почему-то очень гулко колотится в грудной клетке, и время от времени поворачивается, как боксерская перчатка, чтобы ударить как-то иначе... Господи, лишь бы сознание не потерять, вот будет стыд. Наконец, некое дуновение прошло по Дворцу радости - подъехали машины, и се - шагает впереди свиты, победительно улыбаясь всеми зубами, высокий, совершенно лучезарный восточный человек. Почти без акцента обращается к нашему "классику", что-то говорит о значении письменного слова в деле воспитания человека будущего и показывает рукой вверх. И сразу же туда устремляются молодые смуглые с небольшими усами мальчики в штатском, а золотозубые девушки устраивают живой коридор, кланяясь и роняя на ковры лепестки белых роз. И Хозяин рядом с нашим Первым идут, скромно потупясь, на второй этаж, и мы, естественно, следом. Где-то на середине лестницы у меня темнеет в глазах, закружилась голова. Я хотел было приостановиться и опереться о гладкие мраморные перила, но словно боком наткнулся на железный борт грузовика - с улыбкой меня подвинул прочь один из малозаметных людей. Я не понял, почему он это сделал, но машинально пошелтаки вместе со всеми дальше, надеясь, что до стола дойду, а там коньячок мне поможет... Нас предупредили, что нужно садиться только на свое место:"Ищите карточку с вашей фамилией". Столы стояли буквой "П", и стулья были поставлены только с внешней стороны столов. На вершине "П", прямо посередине, уже восседал, осклабясь, но глазами как бы уйдя в глубокие раздумья, Гейдар Алиевич, справа от него шмыгал носом наш багроволицый "классик", слева прикипел к стулу массивный человек серого цвета, с седыми усами, со стальными глазами. Он ни разу не улыбнулся , и я до сих пор не знаю, были ли у него зубы золотые, как у большинства, или обыкновенные. Он на протяжении всего вечера угрюмо сопел, разглядывая гостей одного за другим. Я, шатаясь, тащился мимо стульев и никак не мог найти свою карточку. Я уже обогнул угол и пошел к "президиумному" столу, как меня снова кто-то остановил незаметным движением - мне почудилось, я наткнулся на навидимый сейф. Кажется, это сделал улыбающийся официант. - Извините, - пробормотал я. - Не могу найти своего места. Моя фамилия такая-то... - Спасибо, что обратились ко мне, - отвечал человек в белом костюме. И показал рукой в дальний конец. - Там ваше место. Приятного аппетита! И точно - вернувшись туда, откуда я начал свое унизительное путешествие, я понял, что проглядел свое место по той простой причине, что моя карточка упала "лицом" вниз. И почему-то это обстоятельство ввергло меня в тоскливые размышления о своей никчемности на пиру жизни, о том, какой же я бестолковый, и не лучше ли попросить начальство отправить меня срочно домой, в Сибирь. (Предполагалось, что мы поедем еще в Душанбе... или в Ташкент, не помню...) Но, добравшись до места и увидев, что моя рюмка наполовину заполнена коньяком, я тут же выпил. И заозирался, ища бутылку, чтобы налить еще, но оказалось - этим занимаются официанты. А в данную минуту все замерли - и официанты, и гости: поднявшись над сказочным столом, негромко, очень негромко говорил Хозяин республики... Мне издалека трудно было услыхать, о чем он говорит, но я тоже напрягся, так как на меня несколько раз оглянулись. Может быть, я звякнул рюмкой о вилку, ставя на место... Наконец, я понял - тост произнесен, все завставали - и я тоже вскочил с пустой рюмкой, но мне тут же в нее весьма ловко из-за правого моего плеча официант что-то налил, но очень немного. Я выпил, и в небесах заиграла зурна, зазвенели бубны, и в осветившемся волшебным светом зале перед нашим столом появились феи в дымчатых платьях. Изгибая руки, они закружились, томно и сладострастно улыбаясь запрокинутыми лицами. И возник, как джин из сосуда, золотозубый пожилой человек. Он запел: - Воды арыка бегут, как живые... переливаясь, журча и звеня... - И дальше припев. - В небе светят звезды золотые... - Господи, сколько же лет назад я слышал эту песню?.. Ее пел Рашид Бейбутов, был где-то на юге СССР такой певец, маме моей нравился. Она любила всяких цыган, и этого Рашида любила. Я хлопнул по плечу Михаила из Мурманска и сказал ему об этом, он ухмыльнулся. - Так это и есть Рашид Бейбутов! - Он что, не умер?! Может, сын? - Нет, говорят, сам. - Какой молодец!.. - Я смотрел, как движется этот старый человек в прекрасном серебряном, как паутина, костюме,как блестят его глаза, как свеж голос, и подумал: наверное, это оттого, что здешние люди ценят жизнь,как праздник. А мы,русские, татары и прочие, себя как будто на помойке нашли... Всё перезабыли: песни, игры, старые имена... - Друг!.. - обратился я, поймав секунду тишины, к далекому Рашиду Бейбутову. - Спой:"Ох, спасибо, Сулейману..." На меня несколько человек оглянулись и зашикали. Знакомая дама покачала головой. Всё, разлюбила. И я решил пойти покурить - все равно покуда больше не наливали. Спустился по мягкому, как трава, ковру, уложенному на ступени белой лестницы, заранее вынул сигарету и показывал ее по дороге всем смуглым усатым парням, которые стояли справа и слева, как оловянные солдатики, глядя на меня: - Где у вас можно в зубы дать, чтобы дым пошел? - Они встревоженно нахмурились. - Ну, покурить, покурить? Переглянувшись, помедлив, мне показали на открытую дверь, я зашел в беломраморные покои, где также торчали, отражаясь в зеркалах, несколько усатых молодых чекистов. Я вежливо поздоровался, закурил. И тут мне стало дурно. Выронив сигарету на сверкающий пол, я оперся ладонью о теплую стену, которая кренилась. Усатые хмуро и неодобрительно разглядывали меня. "Нализался,русский товарищ!.." - прочел я в их глазах. - Я... я трезвый, - попытался я объяснить, но слова пропали в горле, и мне захотелось на воздух, под открытое небо, иначе я умру. Как лунатик, вытянув руки, я вышел в холл и направился к выходу, к высоким дубовым резным дверям со стеклянными окошками разного цвета. Сейчас... Но на моем пути встали плечом к плечу парни с усиками. - Нельзя. - Как?.. Почему?.. - промычал я. Перед глазами все плыло. - Нельзя, - тихо и жестко отвечали мне. - "В не-ебе... светят звезды золотые..." - наверху пел на "бис" нестареющий певец. - Мне... мне туда. - Я царапал ногтями сердце и валился им на руки. - Дышать... - Не положено. - Как?!. - я не понимал. И уже теряя сознание, чтобы как-то их умилостивить, прошептал строки Омара Хайяма. Кажется, эти: "Мы - цель и высшая вершина всей вселенной... Мы - наилучшая краса юдоли бренной... Коль мирозданья круг есть некое кольцо, В нем, без сомнения, мы - камень драгоценный!" - Отойдите! - меня оттолкнули. Я упал на колени. - Вста-ать!.. - шепотом завопили на меня. Кто-то обхватил меня сзади за плечи. Я завернул голову - Михаил. При нем я уже один раз загибался в автобусе. Он сразу все понял. - Парни, вы что, обалдели?! У человека приступ... откройте ... пусть он на скамейке в саду посидит. - Здесь хороший воздух, цветы. Я свалился на пол. Михаил, шепотом матерясь, взяв меня подмышки, оттащил в сторону, к одной из запертых дверей. Тут в щель между синим стеклышком и черной рамой немного шел воздух с улицы, но мне не хватало... Я онемевшими руками шарил по карманам и никак не мог нащупать баночку с валидолом. Наконец, под носовым платком,в левом кармане брюк нашел - в алюминиевой трубочке оставалось еще полторы почерневших таблетки. Одну сунул под язык. Слюны не было... - Парни, да вы что?! Я офицер советской армии, я вас прошу!.. - Не положено, - как заведенный, тихо отвечал смуглый с усами. Другой такой же добавил. - Приказ. - Едриттвою-в бога-душу-мать!.. - Михаил озадаченно смотрят в их восточные масляные глаза. - Вы что, боитесь, что он сбежит в ваш райский сад, какую-нибудь птичку съест?! Или чего вы боитесь?! Молодые охранники молчали. Наконец, один сказал: - Вот уедет товарищ Алиев... всех выпустим. - Что? Значит, пока он тут... никому нельзя?.. - Михаил закрыл ладонью захрипевший от злобного смеха рот. - Вы что же, боитесь: он тут мину оставил? Мы что же, тут все как бы заложники друг друга?! Да пошли вы все на хрен с вашим!.. - Он опомнился, и несколько секунд стояла напряженная тишина. - Миша, - пробормотал я, пытаясь размочить пуговку валидола. - Мне уже лучше. - Я обманывал. - Как-нибудь... - Я кое-как поднялся, прилип лицом к разноцветному стеклу двери. Здесь был и кусочек простого стекла, и я увидел: во дворе, шатая кусты с мелкими белыми и розовыми цветами, движется ветер. Кажется, гроза начинается. Может, локтем выбить? Ну, заплачу' потом... Но ведь напишут... такое понапишут - из Союза писателей выгонят... позору не оберешься... И я тут совсем выключился. Пришел в себя, когда уже открыли все пять дверей. Я сидел на скамейке у фонтана, перед входом. Рядом курил, стоя, Михаил. Товарищ Алиев уехал. Неподалеку, на каменной площадке, урча двигателями,нас ожидали легковые машины и автобусы. В небе грохотало. Когда мы покатили вниз, в город,в гостиницу, грянул темный плотный ливень, окна автобуса были подняты, понесло сладким ветром... Я, кажется, снова жил дальше. В этот день кроме Михаила и какого-то эстонца со мной никто не разговаривал. Я был провинившийся, почти прокаженный. И когда попросил Михаила узнать, не могу ли я улететь домой, мне тут же принесли длинный билет на самолет (через Москву), и я, рассовав по карманам сердечные таблетки, был отправлен прочь. Меня не провожали ни девушки с золотыми зубами, ни парни с длинными трубами, но корзину с дарами юга все же сунули на колени - я был гость, мне ЗАРАНЕЕ выделили подарок. И уже в дороге, над облаками, слегка ожив, я развернул синюю, как бы звездную бумагу: в корзине лежали два граната, кисть красночерного винограда, яблоко, подвялая груша и бутылка розового вина. Поклявшись больше не пить, я это вино привез домой. А дома меня ждала жена, все-таки вернулась, пожалела дурака... Ну, вы ее видели - смирная, добрая, с такими круглыми синими глазками. И обнялись мы с ней, поцеловались... я вымылся в ванной... зажгли, как в юности, свечку, выпили этого привезенного с юга пахнущего цветами вина... и я свалился замертво... Это был мой первый инфаркт. Очнулся в больнице через неделю. О, сосед мой, господин с пробитой головой! Вы спросите: а зачем я рассказал вам эту длинную историю? Не для того же, чтобы похвастаться: вот в каких дворцах сиживал... Нет, милый, вся беда в том, что, когда я пришел в сознание, я жить не хотел. Не поверите? Поверьте, ради Христа. Я, отрезвев, вдруг увидел всю свою жизнь в таком безжалостном, таком опаляющем свете! И прежде всего перед моими глазами стояли те высокие дубовые двери Дворца радости. Какой же я был и есть раб! И еще русский писатель, и не самый, как говорят, бесталанный! Размышлял годами о свободе духа, о выживаемости русского народа... и не мог заорать на весь Дворец:выпустите русского писателя! Ну, что, убили бы? Был бы шум? Наверняка, с ослепительными улыбками замяли бы шум... Чего боялся? Что отныне не станут печатать? Ну, не печатали бы... год, два, три... Время в России идет винтом... пришло бы и твое время... Больше не пригласят на всесоюзные попойки? Ты уже и сам давно догадался: с твоим сердцем там делать нечего. В этом кругу выдерживают особые люди, которым выйдут в начальство... так сказать, селекция... А ты перед запертыми дверями умирал! И даже стекло выбить не решился... Лыбился, терпел, на колени падал. Стишки им читал. Во имя чего?! Что за страшная сила стояла перед тобой?! Если ты, даже понимая, что вот-вот умрешь, не можешь взбунтоваться... как же ты взбунтуешься при ясном сознании, за письменным столом? Какие повести-рассказы ты бы ни сочинил с намеками, с историческими параллелями, какие дерзкие монологи ни дал своим героям, все равно это - ущербная, робкая, искусственная литература, выросшая под ножницами цензуры, под прожекторами родного соцлагеря! И ты уже никогда не переменишься - в твоих костях особый советский кальций, в твоих жилах вода... Вот сегодня, когда КПСС нет у власти и можно говорить, писать все, что хочешь, ничего не пишется. Потому что поносить и без того тяжелую жизнь нет смысла, а звать... куда звать? Что мы знаем? Наверное, эстонцы знают... может, еще кто... которые УЖЕ ТОГДА с таинственной улыбкой разглядывали наших вождей, по ночам читая иные книги и сочиняя иные тексты, нежели оглашавшиеся на собраниях... А мы, в России, наивные простодушные ваньки... пообещал нам оболдуй в картузе, что водка будет дешевая, хлеб дешевый, граница России отодвинется аж к Индийскому окану - полстраны проголосовало! Нет, ничего в нас не изменилось: завтра новый болтун пообещает - новому поверим!Лишь бы слаще, наглее, громче пообещал! Я, милостивый государь, за эти десять с лишним лет (после того стояния у дверей Дворца) исписал горы бумаги и все до строчки сжег у тещи в деревне, в овраге. Вы видели, как горит бумага? Такой черной сажи не бывает ни от каких дров. Будто черные вороны,кружатся взлетевшие квадраты сажи... И это всё, что осталось от моих бессонных дней и ночей... от мучительных поисков истины... На старости лет читаю запрещенных прежде философов... хожу, езжу, как могу, по России, вслушиваюсь в сегодняшнюю речь, вглядываюсь в сегодняшние глаза... понимаю - люди жаждут правды, прозрения... помоги им!.. Но словно некое проклятие лежит на мне... будто все краски убиты, слова заражены... Нашему поколению, наверное, нужно уйти, смиренно умереть. Это раньше меня понял Михаил, писатель из Мурманска... Да, да, долбанулся из ружья. Не веселиться же, когда Родина горит... не сочинять глумливые байки... не высмеивать наши собственные вчерашние книги... Я хочу сказать, уважаемый сосед, я признателен судьбе, что однажды оказался во Дворце Гюлистан. Вдруг понял цену всем нам... И вот сейчас как бы испытываю судьбу... выживу - выживу. Нет - нет. - Но знаете ли вы, милый человек, - сказал я ему тихо, - что есть и такая методика выхода из инфаркта. Применяют в США. Движение и еще раз движение. Так что вы не так уж и рискуете... - Я, конечно, лукавил - мне было жаль видеть его искаженное страданиями желтое лицо. Лучше бы он лег. - Да?.. - он, кажется, толком не слышал меня. - Ну, пусть. Останусь живым - значит, имей мужество и дальше стаканами пить этот срам. Я имею в виду впустую прожитую жизнь. А писать больше ничего буду. Никогда. Мне пенсию дали. Хочу вот съездить в Мурманск, цветы возложить к изголовью Михаила... и если выпадет такое счастье, дождаться правнука... вроде внучка замуж собралась... Может, устрою пир. Последний. - Он рассмеялся сухим смешком. - Кстати, нам никогда не научиться готовить обчественные праздники так, как их готовят люди востока. Обязательно что-нибудь напутаем... в последнюю минуту постараемся переделать, чтобы получше... а там и гостям надерзим, чтобы не считали нас холуями... Но как были рабы, так и останемся рабы, пусть даже на сей день взбунтовавшиеся! Посмотрите, с каким умилением, еще вчера несшие трехцветное знамя, смотрим старые фильмы, где нас учат жить комиссары! Это как у наркоманов... мы уже не можем... только-только начнет выходить из организма красная ложь, так больно и страшно! И смотрим, и смотрим. А то, что на стенах писали: даешь свободу... Как малое дитя, сделав лужу на полу, ждет отцова ремня, так и мы ждем диктатора. Вот тогда и успокоимся опять. Вот тогда и сочинять начнем. Конечно, помня о недавней воле, для начала что-нибудь смелое - в стол. А там опять беззубое - жить-то надо... А вот когда придет настоящая свобода... брезгующая ложью и кровью... нас уже не будет - и слава Богу!.. К этому времени явятся новые писатели русской земли. Мой сосед по палате замолчал, прислушиваясь к шагам в коридоре - не врач ли грозный движется... а то ведь опять влупит снотворного в ягодицу - и уснешь на сутки... но нет, кажется, каблучки... женщина прошла... (Может, ко мне? Поискала по библиотекам, моргам и больницам и узнала? Увы... ) Пользуясь паузой, я осторожно возразил писателю: - Ну, а если все же доживете до нового... третьего поворота в истории России... вы многое могли бы рассказать. - Я не Лев Николаевич, столько не протяну. - Но десять-то лет... как-нибудь? - Вы думаете, за десять лет Русь-матушка выпрямится? Не сон ли это очередной, который снится Иванушке, замерзающему на печи? Если уж мы семнадцать лет терпели адиёта Брежнева... - Он вдруг пригнулся и юркнул под одеяло. Вошел толстый, лысый, в сверкающих очках доктор, распространяя запах эфира и хорошего табака, а с ним носатая старшая медсестра со стопкой "Историй болезни". Мы притворились спящими. - Так, - пробормотал врач. - Ну, пусть спят. Завтра. И работники медицины ушли. Мы полежали, полежали - и в самом деле уснули...
* * *
Опубликовано ...
|
 |  |  |  |  | | ||
Редактор - Сергей Ятмасов © | |||||||
| |||||||
| |||||||