| Роман СОЛНЦЕВ СВОБОДА НОЧЬЮ роман (книга первая. вторая - "ЖЕЛТЫЙ ПИАР") "И явится лихой человек..."
(Из древней книги.) От автора
Приступая к жизнеописанию моего героя, вполне понимая, сколь серьезная ответственность отныне лежит на мне, клянусь, как клялись мои деревенские предки в трудном споре, - на хлебе и соли, что буду честен в слове, а также обещаю, установив перед собой бородатый суровый лик Спаса со сверкающими глазами, что буду верен истине, куда бы она меня ни завела. Ибо иной раз, измученный предметом своих постоянных размышлений, гляну на полночные звезды, просветлею душой и подумаю - нет, ни в чем не виноват мой добрый знакомый, а порою такая тоска оттянет сердце к ногам, к земле сырой, что говорю себе - быть не может, чтобы народ ошибался, полагая его убежденным преступником...
Видимо, надо начать повествование со знаменательного часа своего с ним знакомства - и вместе с вами, мой незримый читатель, если на мое счастье когда-нибудь в своей суетной жизни вы снизойдете до меня, мы окончательно утвердимся, каким он был, этот человек, и каков он есть, и встречать ли нам его с цветами, или, отвратясь, пожелать, чтобы сгинул он там, за железным чертополохом, под желтыми фонарями охраны, ибо сказано: каждый получит по заслугам своим... Хотя в книге всех времен и народов есть и другая пугающая своей таинственностью фраза: последние станут первыми, первые - последними... но не сказано, что же будет с теми, кто стоял внутри толпы и слово-то сказать робел - он так и останется, где был? А был ли он, если и словом за солнечный луч не зацепился? Замяли, затоптали как глину... Или никогда не поздно? Хоть из сусликовой норки выдохнуть: я тоже видел?..
Это я о себе и себе подобных, ибо нас тысячи и миллионы...
Прочтите же эти заметки, если хотите знать истину. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1. По дороге к нему Впервые я увидел этого человека летом последнего года нашего страшного тысячелетия, столь напугавшего нас сотнями зыбких личин в небесах и в колодцах, а именно - в июле, когда асфальт плавился и проминался под ногами, как проминаются опилки, когда в единственном фонтане городе напротив мэрии купались дети и воробьи. А в деревне об эту пору, я знаю ( да мне и сестра написала) коровы стоят в обмелевшей желтой речонке, стрекозы облепили камыши, их выступившие корни и саму землю, избитую овцами, высохшую в камень. Мама лежит в такие часы дома, она у меня инвалид, у мамы отказывают ноги, простудила в прежние годы на ферме... А у меня с детства болит голова. Но ведь надо работать! И слава богу, я не у конвертора стою или у доменной печи, не огненный дымный металл разливаю, а имею дело с чистенькой прохладной телекамерой. И сейчас вот еду знакомиться с одним из самых влиятельных людей в Сибири.
Меня уговорил попробовать попасть к нему на прием Гриша Трындин, старший мой коллега по студии. Размахивая руками, как на пожаре, убедил, что это никак не стыдно, попросить денег на грандиозный проект, который он, Гриша, придумал, а я должен помочь осуществить, как более быстроногий и молодой. И надо срочно, срочно, пока рубль не провалился в трехзначные числа. А то вовсе никто не поможет.
- Шнеллер!.. - торопил Гриша. Он когда-то учил и даже знал немецкий, и вспоминал его иногда для юмора, чтобы заглушить волнение. - Плюс квамперфект. Пферд. Лошадь. - Впрочем, он и бывал в немецкой стороне, еще во времена ГДР. - Как по английски быстрей?
- Сууне.. раде... - бормотал я.
И вот среди пекла, когда на перекрестках города стоят российские машины с поднятыми капотами, заглохшими двигателями, на гришиной "тойоте", приплюснутой и низкой, как надувная лодка, мы въехали на исчерканную цветными полосами площадку специальной автостоянки. Хотя, как я заметил, кое-кто и прямо проследовал на территорию миллионера сквозь автоматически раздвинувшиеся красные ворота. Кое-кто, но не мы, разумеется...
Протиснувшись в дверь мимо никелированных поручней, показав вооруженным охранникам в пятнистой форме свои удостоверения, мы наконец, побрели меж цветочных клумб и вращающихся разбрызгивателей влаги к этому странному зданию в пять этажей из черного стекла, - оно сверкало, как треугольная призма, поставленная на попа, и как бы именно для того, чтобы подчеркнуть его изысканную форму, было обнесено по кругу каменной оградой кремового цвета высотою метра два. Впрочем, слева, в стороне, под соснами, явно нарушая пропорцию, белела невысокая часовенка с чем-то круглым над крышей - радио-тарелкой? Хотя повыше и золотой крест явственно отсвечивал в вечереющем небе...
- Сразу не клянчи, - шептал Гриша, как бы боясь подслушивания и комически щеря обращенный ко мне край рта. - Оглядись... поизумляйся... Он любит. Но не перебирай. Умен. Все-таки бывший физик.
- Физик?
- Я тебе не говорил? Кандидат наук. Мог стать доктором, но ушел из института... весьма нашумевшая история.
- Это было давно?
- В эпоху Горбача. Ты еще был дите.
- Но я уже снимал программы! По экологии.
- Я и говорю "дите"... Здрасьте!
У входа в здание стояли два молодых человека, одетые, как женихи у ЗАГСа, - в строгих темных костюмах, при синих галстуках, аккуратно пострижены, уши навыпуск, не хватает разве что по алой гвоздике в нагрудных карманах.
- Здравствуйте. - Один смотрел на меня. - Анатолий Михайлович?
- Григорий Алексеевич? - Другой задержал взгляд на Грише. - Константин Константинович вас сейчас примет.
Они были чрезвычайно серьезны, эти молодые люди. От них пахло хорошей одеколонной водой. Мы ступили вслед за ними в разъехавшиеся стеклянные двери, на зеленое, как живая, но чуть пожухшая трава, ковровое покрытие.
- Автоматика... - снова ощерив край рта, зашипел Гриша. - Если оружие с собой, на экранах видят. Я здесь второй раз, так и не понял, где что спрятано.
Лифт был финский, он мягко вознес нас на четвертый, кажется, этаж. Почему говорю "кажется"? Наши спутники никаких кнопок не нажали. А может быть, и нажали, может быть, у них в карманах микро-пульты, как от телевизоров.
Длинный коридор, прерывающийся небольшими округлыми холлами ( цветы, крохотный фонтанчик, телевизор, кресла, пепельницы), круто повернул. И вот дверь, ничем не отличающаяся от других, я только успел заметить: на ней что-то вроде греческой буквы @ .
Приемная как приемная - стол дугой, телефоны, компьютеры, экраны, принтеры. Слева дверь, на которой нет никакой надписи. По краям скучают на стульях парни одетые попроще - в черных джинсовых одежках, листают газеты. У этих плечи шире, уши розовей от скрываемого напряжения - охрана. Но оружия не видно. За столиком - тоненькая девица с белыми волосами, с черными длинными ногтями (во мода!), улыбнулась - словно целый кулак зубов сверкнул во рту.
- Как мило, - запела она. - Телевидение - и без камер!
- А нам так сказали, нельзя, - пробормотал я. - Я бы с радостью...
- Нет, нет, мы только испросить совета, - уточнил цель визита Гриша. - Мы же еще из страны советов...
- Да, да, - закивала девица, нажимая кнопку. - Стин Стиныч... - И что-то промурлыкала в микрофон.
В ответ из-под потолка раздался мягкий баритон хозяина:
- Пусть обождут минуту. Извинись за меня.
Мне понравилось это "обождут". Наверное, не такой уж неприступный человек. Язык у него русский. Мы опустились на черные облака роскошного кожаного дивана, спутники, которые привели нас сюда, ушли. Молодые люди в джинсах продолжали читать газеты, а может быть, незаметно следили за нами, разглядывали нас. И быть не может, чтобы и здесь у охраны оружия не было. Наверное, какие-нибудь "баретты" или израильские "узи" ловко задвинуты под мышки. В офисе могущественного человека, к которому с трудом напросились, можно было предположить что угодно.
Константин Константинович Чаянов - кто же не слышал о нем? Появился в нашем городе лет шесть назад... Григорий говорит, имел раньше банк, разорился, прошел огни и воды, даже в иркутской тюрьме побывал... И хотя, по выражению недавних лет, на биографии лежит пятно, ныне все считают за честь дружить с господином Чаяновым, встречаться - и новый губернатор, и начальник областного УВД Коломиец... не говоря о уж о местной нищей интеллигенции. 2. Начало знакомства И все же холодок некоего страха бродил у меня меж лопатками и под коленками в брюках. Я скосил глаза - Гриша сидел рядом, напряженно выставив вперед подбородок, - кто-то ему внушил, что так он выглядит внушительней, хотя мне-то с этой миною лицо его всегда кажется потешным, как у верблюда. Но был ясно одно: и Гриша трепещет.
Он мне по дороге рассказал, включив радиоприемничек и бормоча слова в самое мое ухо, иной раз едва не налетая на прочие машины, что в народе ходят упорные слухи: все обидевшие когда-либо Чаянова люди самым странным образом исчезли - кто утонул, купаясь, например, у Канарских островов (но там-то Константина Константиновича в эту пору, как проверяли заинтересованные личности, и рядом не было!), а кто и просто сверзился в канаву на только что проложенные канализационные трубы, сломал себе шею...
И при чем тут Константин Константинович?
Но такая уж у нас страна - если человек богат, независим, непременно за его спиной ищут криминал. Быть не может, чтобы талантом да собственным горбом нажил златые палаты. Кровь 17-го года была вызвана как раз подобной черной завистью...
Гриша, когда волнуется, шумно дышит носом, потому что по причине выдвинутого подбородка верхняя губа прижимается к ноздрям. Он громко засопел и здесь, в приемной, - на него секретарша раза два удивленно уже глянула. Заметив это, Гриша какое-то время старался не дышать, но долго ли протерпишь...
Впрочем, пока мы сидим и ждем, скажу несколько слов и о самом Григории, моем товарище по работе. Григорий Алексеевич Трындин старше меня лет на десять, прежде был известный телевизионный журналист, представлял в наших краях Останкино. Когда Останкино внезапно приватизировали, а потом и вовсе переназвали, Гришу московские коллеги небрежно бросили в холодные воды свободы. Он много и жарко пил, пару раз влеплялся на прежней машине ( у него была "восьмерка") во всякие столбы, но многие горожане помнили его добродушные репортажи по первой программе, относились к Грише тепло.
Но теперь-то как быть? Ни денег, ни поддержки из столицы. И вот, имея старые связи с руководителями местных предприятий, Трындин принялся снимать для них рекламные видео-ролики. Поначалу дело шло хорошо, но клепать короткие картинки все же скучно, и время от времени Григория Алексеевича стало выносить на всякие невероятные проекты. Например, прослышав, что миллионер Забарзин возил зимой на Северный полюс две команды футболистов, где они сыграли матч, и вся эта история снималась на телевидение, а затем была показана по всему миру, Трындин уговорил местного миллионера также полететь туда на ИЛ-18, собрав лучших сибирских "моржей" - чтобы они там, на макушке планеты, взорвав лед и устроив нечто вроде небольшого озера, сыграли бы в мяч на воде - ватерполо! Нам, сибирякам, везде нипочем! И был арендован самолет, и группа "моржей" во главе с местным богачом и Трындиным туда полетели. Но вот беда - только они поставили палатки и самолет взмыл (он не может стоять на льду более получаса), поднялась дикая пурга. Подождали сутки, не утихает... льдину взорвали, сделали небольшую квадратную полынью, попробовали играть, но из-за ветра лед нарастал прямо на руках, на головах и плечах храбрых мужчин, мяч делался тяжелее двухпудовой гири. В довершение всех бед отказала телевизионная техника... только жалкие фотоснимки и остались от безумной эпопеи.
Об этой поездке много потом судачили. Может, Трындину, как автору идеи, не сносить бы головы (миллионер вбухал около миллиарда старыми в полет на Северный полюс!), но вскоре этого миллионера посадили за финансовые махинации, и Трындин, надувая щеку, краем рта намекал теперь, что специально засветил деньги этого человека...
Во второй же раз неугомонный Григорий Алексеевич уговорил другого местного богача, руководителя алюминиевого завода Тимофея Бубнова, по кличке Тима Буби, открыть для американских туристов на юге Сибири, в Саянах турбазу. Нашли вертолет, оплатили, и железная банка с крутящимися зыбкими крыльями полетела туда, неся на трясущемся борту рядом с бочками керосина первого гостя из Филадельфии, худого, с фарфоровыми зубами господина, который вез с собой кудрявую собачку с красным бантиком на шее, смуглую от загара подружку и массу баулов с едой. В первую же ночь собачку возле палатки съел неведомый зверь. Убиваясь от горя, иностранец вызвал по рации вертолет и умчался прочь обратно, на цивилизованную землю. Неудачник Трындин не стал посмешищем только потому, что на сей раз пострадал иноземец. Подумаешь, собачку у него съели! Может, беглые зэки и съели... хотя откуда зэки на высоких Саянах?!
И вот нынче Трындин додумался до грандиозной идеи, и эту идею, этот великий проект, он должен был срочно осуществить, а я должен был отснять на телекамеру ( конечно, под его руководством) и тоже непременно озолотиться...
А суть проекта заключалась вот в чем.
- Проходите, - сказал девица.
Мы вскочили с зыбких облаков дивана. Гриша вытер лоб платком. Охранник в черном открыл нам дверь, и мы ступили в длинный кабинет ( или малый зал), где вдали от входа за огромным столом с бумагами и аппаратурой, сидел, раскинув руки по зеркальной поверхности, хозяин, рослый могучий мужчина лет пятидесяти. Он словно только что отсмеялся - лицо его в рыжей бороде было красным, и даже глаза показались мне красноватыми от веселых слез. В правой руке посверкивали зажатые дужкою в кулаке очки. Константин Константинович кивнул нам, продолжая улыбаться своим мыслям:
- Ну дела... - И словно с трудом пытаясь уйти от позабавившего его события, внимательно, даже с терпеливым усилием всматриваясь в нас, как, наверное, Гулливер всматривался в лилипутов, пробурчал. - Конечно, конечно... Садитесь, пожалуйста. Извините за некоторую задержку.
Он мне и внешне очень понравился. Смешливый, значит, добрый. Интеллигент. Где-то в спрятанных между книжными шкафами динамиках играет тихая сладостная музыка... я этот фортепьянный концерт №21 Моцарта обожаю... Озираясь, увидел на стене два ярких, тонко выписанных пейзажа Сибири (кедровая тайга с белыми гольцами в сверкающем небе и река, вьющаяся в низине, как золотой локон) и отдельно - прекрасную копию ( не оригинал же!) одной из любимых мною картин Ренуара (две девушки... курсистки?.. в черном).
Мы подсели к длинному столу, приставленному к столу бизнесмена, и только теперь я заметил в кабинете еще одно живое существо - у окна, под зеленым деревцем ( или огромным цветком), которое тут росло в деревянной кадке, стояла, сверкая, как поток черной смолы, высокая грациозная собака, дог, вернее, догиня.
И с неизбежной подобострастностью, кивнув на нее, хохотнув, Гриша спросил хозяина:
- Она рассмешила, Константин Константинович?
- Да что вы!.. - Хозяин как бы смахнул, наконец, с ресниц слезы и надел очки. - Люди, Григорий Алексеевич, люди рассмешили. А моя Вера... иди ляг, - он махнул рукою, и собака улеглась в углу. - Моя Вера мне просто сочувствует. Вас я знаю. Помню растерянный ваш репортаж в день ГКЧП...
Трындин застонал и вскочил:
- Там было пять интервью на улицах! А оставили только в поддержку этих...
Константин Константинович добродушно усмехнулся.
- Умные люди, я думаю, поняли. - И перевел взгляд а меня. - Все-таки хорошо, что победила демократия? Впрочем, я слышал, на вас в суд подают?
- Да, - горестно смутился я. Эта история еще не закончилась. Как-то я снимал на улице Гоголя возле разрушенного пожаром дома прохожих - и в объектив попала молодая женщина... Увидев себя через пару дней в телевизоре, она возмутилась. Мол, почему журналист не спросил у нее разрешения, она к этому дому не имеет никакого отношения, у нее волосы не так лежали, и вообще она была не в том платье... Надо спрашивать разрешение! И вот по этой небывалой, ничтожной причине написала заявление в суд.
- Ничего, - хмыкнул Чаянов. - Время рождает новые сюжеты. Посему нынче надо каждому быть высокопрофессиональным. - И заглянув мне в глаза, довольно туманно добавил. - Не тратьте время на уничтожение себя, об этом позаботится само время. Итак, у вас идея, как передавал мне Вадим. Слушаю.
Трындин подался вперед и открыл рот.
(Попутное пояснение: Вадим - один из помощников и, очевидно, телохранителей Чаянова. После многих звонков по общегородским и случайно доставшемуся нам от знакомого из налоговой полиции номера мобильного телефона Чаянова, нам удалось договориться о сегодняшней встрече. Причем, этого Вадима с певучим московским говорком мы глаза не видели. Может быть, он и сидит сегодня за дверью?)
- Константин Константинович! - заговорил Гриша. И взмахнул руками, едва ни сбив со стола кувшин с цветами. - Это может быть эпохальный проект! Но, как говорится, большому кораблю...
Чаянов властно перебил Трындина:
- Извините... тяжело со временам... У нас пара минут. Как я понял, речь о пловце в холодной воде?
Он был замечательно осведомлен. Но клянусь перед Богом, который несомненно есть, мы упомянутому Вадиму ничего не рассказывали, только твердили: фантастическая реклама для фирмы на воде! Если, конечно, пьяноватый Трындин в компании красивых женщин не сболтнул, да и то намеками... он страшно боялся, что идею украдут.
Так вот, пока Гриша, оглядываясь и понижая голос, шепча то левым, то правым углом рта, сверкая то левым, то правым глазом, многословно объясняет Константину Константиновичу перспективы проекта, я, дорогие мои возможные читатели (если останусь цел и эти строки увидят свет!) хочу коротко сказать: он задумал устроить протяженный заплыв в ледяной воде по Енисею, чтобы побить не только рекорд некоей американки Лин Кокс, попавшей в книгу Гиннеса (подумаешь, два часа и пять минут в воде при плюс 8), но и рекорд знаменитого красноярца Лалетина, который отмахал, говорят, от Енисейска до Туруханска, правда, отдыхая по ночам... Вода была около 7 градусов.
Гриша же Трындин отыскал молодого спортсмена, который за десять тысяч долларов согласился проплыть от Туруханска до Игарки. Там вода холодней, да и парень уверял, что может ночами дремать на спине минут по десять, набираясь сил. Правда, летом комар и гнус мешают, поэтому он готов плыть осенью. Спортсмена этого Гриша мне еще не показывал, но уверял, таинственно шипя, что парень накачанный, запросто одолеет это расстояние.
- А потом, - объяснял почти уже шепотом Трындин Чаянову, который слушал его весьма внимательно... А может быть, все уже понял и сейчас думал о другом, своем, тайном - даже как бы посерев лицом, постарев, - на лице проступили морщины и шрамик на скуле, прикрытый клочком рыжей бороды. - А потом, Константин Стиныч, мы устроим заплывы через все знаменитые проливы мира - сначала, допустим, из Чукотки в Америку! Здесь рядом! Потом через Ламанш, из Франции в Англию!.. Потом - через Гибралтар! А там и Южно-Корейский, или как его, пролив... Для вас, Константин Константинович, это реклама ваших товаров... - Чаянов иронически шевельнул веками. - Вашего имени... А для России... и прежде всего для Сибири - престижный проект! Если захотят и западные рекламодатели использовать наши заплывы, вы сможете взять с них большие деньги.
Музыка в динамике закончилась, но Константин Константинович ничего более включал. Он откинулся в кресле и с отсутствующим видом уставился в окно, где меж черных сосен тускло мерцал крест над его белой собственной часовенкой ( или телебашней).
- Все это интересно, уважаемые господа. Но вы уверены, что ваше протеже победит? Юрий Лалетин - знаменитый спортсмен. Насколько я знаю... бывший чемпион СССР в этом виде спорта.
- Но Лалетину-то, Лалетину... - у Гриши голос задрожал. Вопрос был грозный, по существу, и на секунду показалось - идея может рухнуть. - Лалетину под пятьдесят, а Ваське Андруняку нет и тридцати!
- Андруняк... Украинец? Наверное, слаб на лесть, выпивает?
- Нет же, Константин Константинович. Он Чечню прошел.
- Чечню прошел? - Чаянов вздохнул. - Не припадочный?
- Да нет, здоров. Парню повезло. Вот я фотку принес. А хотите, сюда приведем? - Гриша вынул из кармана фотокарточку, которую и я еще не видел.
Константин Константинович надел очки. На цветном снимке был изображен молодой румяный хлопец, чем-то похожий на первого космонавта мира Гагарина, с простым круглым личиком, на лбу чуб, фигурка ладная, стоит босой, в малиновых плавках, среди сугроба.
- Морж?
- Конечно.
- А как же он зимой плавает с волосами? Лед же намерзнет. - Чаянов задавал точные вопросы. Физик. И уж никакой не уголовный "авторитет".
- Сострижет! Или сбреет.
- И вы уверены - не окочурится? Ведь далеко. - Телефоны на столе мурлыкали на разные голоса, но хозяин, кажется, их не слышал. Неужто заинтересовался?
- И нужно-то всего... - докладывал Трындин. - Катер с едой и врачом. Ну, конечно, еда калорийная... фрукты тоже... Месяц на подготовку, ну и неделя на сам заплыв.
Чаянов слушал с каменным лицом - для это эти заботы были мелочью жизни. Он снял очки и, вдруг рассмеявшись, сказал:
- Вспомнил остроту Ильфа. Иванов решил нанести визит королю Генриху Четвертому. Узнав о этом, король отрекся от престола. - И весело покраснев лицом, спросил. - А не перекупят его за лишний рубль? Начнем, а он уйдет.
- Заключим договор, - ответил Трындин.
Чаянов посмотрел на него странным взглядом.
- Хорошо. Сделаем так. Я отправлю вас с ним в Дудинку... там еще шуга болтается... Пусть проплывет два часа по кругу, вы с Вадимом поснимаете с лодки на камеру. Потом снова ко мне и посмотрим. В день на пловца двадцать долларов, на вас по пятнадцать. - И Чаянов снял трубку ближайшего телефона, дав понять, что мы свободны.
Ура. 3. О сильных мира сего - Ты знаешь, - радостно задыхаясь и все время оглядываясь, объяснял Гриша, когда мы ехали обратно в его "тойоте". - Его же недавно "уоповцы" пытались взять на понт. Мол, какое имел право строить для себя особняк, да еще такой величины. Но налоговая проверила - деньги заработаны.
- А что у него?
- Спроси, чего у него нет. Бензозаправки... золотой рудник... лом... много чего. Например, где мы были, раньше халупы стояли... он скупил землю, всем дал квартиры... одна упрямая старуха никак не хотела выезжать - согласилась, наконец, на четырехкомнатную... На него молятся. Если бы захотел пойти в Думу, прошел бы с первого тура.
Я тоже оглянулся, подпадая под его привычки. Слава Богу, еще рот не щерю.
- Но ты что-то говорил насчет его странно исчезавших соперников? Это правда?
- Не знаю. Слухи. Ничего не доказано. Хотя, натюрлих... или как итальянцы говорят, натуралиссимо... - Гриша размашисто перекрестился, задев ручку скорости и сбив режим работы двигателя. - Слухи воздействуют, как магнитное поле. Сижу с тобой сейчас у него и думаю - уйдем живыми, нет. А ведь милый человек, умница. Стихи любит! На своем дне рождения, говорили, Маяковского читал, "Облако в штанах".
"Удивительно, - думал я - Удивительно". Чаянов нравился мне все больше. Эх, иметь бы такого могучего и благородного покровителя. Я бы столько фильмов снял!"
И Гриша словно угадал мои мысли:
- Картины у него на стенах видел? Алешки Гордеева, гениального художника. Так его Чаянов на корню купил, еще когда парень в суриковском учился.
- Как это купил?
- Подписал соглашение. Дал квартиру, мастерскую... но все что тот рисует, несет Константину Константиновичу. Тот сам их отдает в продажу или еще куда, не знаю. Но знаю, что у Лешки уже была в Париже выставка. Так что К. К. может купить себе и личного тележурналиста! - Трындин захохотал и, вильнув мимо открытого люка, чуть не въехал в автобус. - Я стар для такой роли, а ты давай, жми.
Легко сказать: жми! Напрашиваться, что ли? Ужом вползать в двери? Я этому не учен.
Ночью мне не спалось.
Всю жизнь мечтал дружить с человеком сильнее и удачливее меня. Во времена моего детства был у нас в деревне Саня Сидоров, парень, напоминавший ростом и плечами богатыря Микулу Селяниновича из сказки, хотя Сане было тогда не больше восемнадцати. Он мог баню свернуть, бревна на строительстве клуба поднимал как соломинки, причем лицо у него всегда оставалось невозмутимым, как у играющего на свадьбе гармониста. Но однажды при нас, мальчишках, Саня баловался двухпудовой гирею - раз сорок поднял ее, а потом и перекрестил ею себя... Тут-то и толкнул его под руку белобрысый, зубастый, как щуренок, Паша, заводила с Верхней улицы, и гиря, падая, больно потянула руку Сане. Саня охнул, виновато улыбнулся ( у него улыбка была такая), опустил гирю на землю и, вдруг ухватив Пашу левой рукой за плечо, двинул босой ногой - и вышвырнул в овраг, в крапиву. Паша в зарослях крапивы и малины весь ошпарился, стал, как окровавленный. И надо же было такому случиться - как раз, когда утирая сопли, он вылезал по другую сторону оврага, там стояла машина из райцентра с начальством, которое в бинокль оглядывало местность. И на вопрос, что с тобой, комсомолец, Пашка зло пожаловался на Саню. Что он и наглядную агитацию валит. И могучего парня раньше срока забрили в армию...
Во взрослой своей жизни мне хотелось, разумеется, иметь другом уже не столько силача-пугача, сколько крепкого характером человека, поскольку я знал свою слабость: уступчив даже тогда, когда я прав. Мне трудно спорить с негодяями, особенно после нашей пирровой победы 1996 года, когда слова "свобода" и "демократия" стали вызывать у многих усмешку, а нам всем, ратовавшим за новый день, оттоптали ноги своими "медседесами" люди без совести, но с кошельком. И если бы мне судьба определила в покровители человека честного, умного, сильного... Не для того, чтобы он с барского плеча бросал мне шубы, а чтобы никто из бездарных не посмел меня рядом с ним тронуть.
Однажды я сделал материал, очень смешной и хороший, про директрису маслозавода Нину Михайловну Еремееву, и она меня возлюбила - прислала домой ящик австрийского пива и ящичек масла... куда мне? У меня и холодильника-то исправного не было в ту пору, старенький "Саратов" не холодил - пришлось раздать масло по друзьям и соседям... Но не в этом пикантность ситуации - Нина (она просила меня называть только так!), пышная дама в золотых цепях и голубых камнях под ушами и на руках, в чрезвычайно пахучем сверкающем платье ( не удивлюсь, если узнаю, что оно представляло копию с платья императрицы Екатерины), пригласила меня в "Грот", небольшое собственное кафе, где почему-то мы оказались вдвоем, - скрипач Яша играл на скрипке, две тоненькие девочки-официантки носили кушанья и напитки, а мы сидели и говорили об искусстве.
- Ты молодец, - говорила она, сразу перейдя на "ты". - У тебя темные, как у гипнотизера глаза, взгляд быстрый и глубоко проникающий... - И чем дольше мы говорили, тем более двусмысленными мне начинали казаться ее слова. - Дай-ка руку... я ведь как цыганка... О, тебя, должно быть, любят все женщины. Наверно, в этом кругу мне и место не найдется... - И отодвинувшись, чуть не басом хохотала. Этой женщине было лет сорок, она не на много старше меня, но что-то унизительное было в том, что я тут сижу, ем и пью заказанное и оплаченное не мною. А ведь может и к себе домой не церемонясь повезти, в постель потащить... Может быть, этого бы и не было, вполне возможно, ей просто хотелось поговорить с автором репортажа, о котором хорошо говорили в городе... Но я буквально сбежал, изобразив испуг, когда запищал мой пейджер.
- Меня же ждут на студии!.. Простите.
Нет достойной дружбы, умных разговоров, и лучше бы с представителями нашего, мужского племени. Хотя Пушкин, добрый, славный Пушкин не пощадил и такой дружбы, сказал же он страшные слова, и как-то мы стараемся не обращать на них внимание ни в школе, ни в институте: "Что дружба? Тяжкий пыл похмелья, обиды вольный разговор, обмен тщеславия, безделья иль покровительства позор". Через полтора века достал и пригвоздил меня с моей мечтой о добром и могущественном старшем друге. Живи один, ты царь.
И я до сего времени старался сам пробиваться и быть независимым. Во всяком случае, угодливо не улыбался, заглядывая в глаза начальству, в душу к нему не лез, как моя несостоявшаяся жена, а она талантливей меня... Но это особый разговор. Как-нибудь позже. 4. Первая экспедиция. Наша совместная встреча с помощником Чаянова Вадимом и спортсменом Васей Андруняком состоялась утром, в сквере Сурикова, - так захотел Вадим. Он подкатил к бордюру на южнокорейской белой "Сонате" и, открыв дверцу, легкой походкой подошел к нам - мы, Гриша, Вася и я, ожидая его, сидели на поломанной скамеечке возле бронзового гения. Вадим улыбнулся быстрой улыбкой, рывком протянул руку - он и вправду оказался одним из тех охранников в черном, что караулили у чаяновских дверей.
- Привет, господа. - Он небрежно отмахивался от летящего тополиного пуха.
- Здрасьте.
- Ну, и который из вас будущий мировой чемпион?
Спортсмен Вася в ответ смущенно кашлянул, погладил себя по голове, он был слегка хвор - купался на днях в Енисее, а у нас и летом вода ледяная в городе, расположенном в двадцати километрах ниже ГЭС. Васе все это было бы ничего, да некие девушки просили его еще и еще раз сфотографироваться с ними на берегу, вот и подпростыл Вася-василек. Чихал и хрюкал.
- Да ерунда, - бубнил он в нос. - Пройдет, как артналет.
Вадим с уважением смотрел на него. Он и сам выглядел вполне тренированным парнем, но Чечня Вадима явно миновала. У Вадима тонкое, очень правильное, актерское лицо, яркие губы, изящные сильные пальцы - здоровался, как клещами. Говорит негромко, но скороговоркой, глаза серые, спокойные. И мысль не придет, что он телохранитель, да еще наверняка все время при оружии.
- Вот деньги на неделю, - сказал он, передавая пловцу серый конверт. - Купите, что нужно. В Дудинке плохо с фруктами. Это вам, - он протянул и нам с Гришей по пачке российских денег. - Надо будет - еще получите. Давайте паспорта, завтра летим.
Когда мы остались одни, я мельком глянул на свои деньги и удивился - их было куда меньше, чем обещал Чаянов. Точно также Вадим пожалел денег и спортсмену, и Трындину. Наверное, потом добавит... Мы в ЦУМе приобрели по рюкзаку, на рынке набрали яблок, персиков, говядины, грецких орехов, в магазине - водки, коньяка и минеральной воды.
В Дудинке шел ледяной дождь, быстро ползли с севера тучи, похожие на вытянутые руки с кулачищами, близился август. Моряки с пришвартованных барж, ежась в штормовках с башлыками, портовые шофера в кожаных куртках удивленно наблюдали, как белобрысый паренек разделся под нашим зонтом возле чугунной тумбы и спрыгнул в мутнозеленую воду. Мы с Гришей арендовали за две бутылки водки длинную лодку с движком, засекли время и на веслах поплыли медленно за Васей, чтобы дымом мотора не перехватить ему дыхание.
Вася плавал лихо, но слишком шиковал, работал на невольных зрителей - выскакивал из воды по корпус... Через полчаса он утомился и махал руками уже медленно. Я старался снимать его на телекамеру как можно эффектней - то голову его, призрачно мелькающую под грядой пузырьков, то локоть, выброшенный вверх, как плавник большой рыбы. Но дело есть дело - Чаянова, конечно, интересовал только результат, и мы записывали свои впечатления, не скрывая вдруг возникшего сегодня страха: а сможет ли наш Вася победить Лалетина.
К тому же на днях ( словно в пику нашим надеждам) в областной газете на первой полосе появились скромная, в три пальца, но весьма впечатляющая заметка. Цитирую: "Беспрецедентный суточный заплыв. За 24 часа 52-летний любитель "холодного" плавания преодолел 138 км. по Енисею. Ю. Лалетин стартовал в 16 ч. 27 июля из Енисейска. Плыл и в ночное время. Даже когда сводило ноги судорогой, оставался в воде. Ночью перед ним светили с лодки сопровождения. 28 июля в 16 ч. 27 мин. Он финишировал у створа "Красный". Лалетин объясняет свой невероятный заплыв, как попытку привлечь внимание к детям-сиротам, а также к возрождению детдомов семейного типа. Он сам был в детстве беспризорник и озорник. "Нынешнее время подварило детям более опасные увлечения... - говорит он. - Надо всем миром браться за молодежь."
Вот ведь как! Не просто рекорды ставит Лалетин, а еще о детях печется. А наш покувыркался в воде, вылез - губы синие. Но старается улыбаться. Он, конечно, побыстрее Лалетина проплыл свою дистанцию ( мы потом будем измерять точно, в присутствии двух спортивных судей из Москвы), но два часа при плюс 7 - это все же не сутки в Енисее, хоть бы и при плюс 11. Вытянет ли? Лалетин мажет голову и шею гусиным маслом - надо и нашему делать так же? Но дело даже не в этом. Лалетин, судя по рассказам о нем, своего рода философ, поборник стоицизма, совершенно не боится смерти. Он ходит зимой по городу босым и без шапки, каждое утро со своим сыном купается в сугробах возле старой халупки, где живет с детства, - это на окраине города. На фотографиях лицо как у тигра, основание шеи едва уже плеч. Но не ест мяса, не пьет, не курит. Далеко, далеко нашему Васе до чемпиона. Однако Васе, кажется, смешны наши опасения:
- Да ну! Обставлю я старичка.
Мы вернулись в город, но Чаянова не застали - улетел в Америку. Наказав Васе тренироваться, мы с Гришей решили, покуда есть время, закончить свои сторонние дела. Гриша давно обещал алюминиевому заводу новый рекламный ролик для ОРТ, но при Чаянове стеснялся. Надо ли говорить, что председатель Совета директоров АЗа Тимофей Бубнов был в общественном мнении главным соперником Константина Константиновича: он тоже помогал спорту (боксу), детдомам (бесплатным сахаром), но больше - культуре: театрам, цирку. Однажды Тима Буби проехался на слоне по улицам нашего сибирского города. Думаю, К.К. локти себе кусал, почему не он придумал такое эффектное представление.
Пока шефа нет, я сходил в суд по приглашению судьи района Хазина. Я с ним познакомился на скандальном процессе о матери, убившей свою новорожденную дочь, с которого вел репортаж. Альберт Николаевич Хазин, сутулый парень в бифокальных очках, недавно подал мне по телефону надежду, что мы можем мирно поладить с той самой гражданкой Бабаевой, что попала в мой объектив. Но гражданка Бабаева на встречу с ответчиком не пришла и в дополнительном письме настаивала, чтобы суд состоялся. Так тому и быть, порешили мы с судьей.
Вася же все эти дни плавал часа по четыре без перерыва прямо под нашей гигантской плотиной - здесь низвергается и выворачивается вверх донная вода, что-то около четырех-пяти градусов. Вадим дал спортсмену еще немного денег - Вася экипировался: купил шерстяной свитер, мягкий с начесом костюм, кроссовки. Когда же прилетел из США Чаянов, о чем мы узнали по сообщению в теленовостях, нам было передано, что Константину Константиновичу некогда, но что его подробно информировал Вадим, что надо поднажать с тренировками, что Чаянов заказал для всех нас, членов будущей экспедиции, синие кепари и морские жилеты с надписями на русском и английском языках: РУССКИЕ ЧЕМПИОНЫ НА ВСЕХ ПРОЛИВАХ ПЛАНЕТЫ... Значит, он верит!!! Значит, как мальчишка, завелся!!!
Но "Мечты, мечты... где ваша сладость? Где ты, где ты, ночная радость?" Так писал юный Пушкин. И был прав.
В середине октября, когда уже на Енисее готовится разойтись в затоны весь речфлот, когда над плесами курится многослойный зыбкий туман, иных бакенов и створов не видно, и немногочисленные сухогрузы, торопящиеся с мясом и арбузами на север, гудят почти всю дорогу, когда под утро в иной тихой заводи уже поблескивает тонкий, морщащийся у края лед, в Туруханске был дан старт.
Возле берега стоял весь в белых спасательных кругах специально нанятый катер "Виктория" с братьями-журналистами, поваром, судьями и врачом. Правда, Вадим поскупился - не захотел пригласить знаменитого в наших краях специалиста Бубнова, который готовил не одну команду пловцов на олимпийские игры и, видимо, дорого запросил. У него на все виды травм свои мази, сваренные на травах и кореньях, свои настойки, своя система дыхания и прочее. Даже книжка: " Я помогу - победи!". Ну, да ничего, авось обойдется. Молоденький врач, которого мы взяли с собой, Юра Сякин из второй горбольницы значительно моргал и выставлял вперед ладонь: мол, не беспокойтесь, все будет о кей.
Он и сегодня, в день старта, внимательно, как портрет с золотой рамой, осмотрел спереди и сзади Васю, минут двадцать поразминал его и шлепнул, как ребенка, по попе: вперед.
Грянул выстрел из стартового пистолета, и наш Вася все в тех же красных плавках с неизменной улыбкой (правда уже без чуба - состригли) скользнул в серые струи. Температура воздухе была минус три, воды - плюс шесть.
По рации к обеду мы получили поздравительную телеграмму от Чаянова: "К ПОБЕДЕ ОРЛЫ ДО ВСТРЕЧИ!" Телеграмма была из Москвы, где Константин Константинович, как нам намекнул Вадим, второй день дожидался встречи с новым премьер-министром.
Вадим сидел на носу катера, в принесенном сюда кресле, закутавшись в плед, с биноклем и с термосе, полным кофе.
Для Васи же на все дни плавания была приготовлена специальная пища, что-то вроде космической - с экстрактами и витаминами, в виде маленьких брикетиков, не крупнее школьного ластика, чтобы парень мог, работая в воде ногами и одной рукой, спокойно брать другой рукой с опущенного лотка, что ему хочется. Разумеется, все движения спортсмена фиксировались телекамерой ежесекундно.
Ночью Андруняк также плыл, но и отдыхал временами, лежал на курящейся ледяной воде, запрокинув курносое лицо вверх, глядя на хрустальные предзимние звезды. А наши коллеги из газет и телеканалов, повосхищавшись первые часы, занялись более привычным делом - пьянством и разговорами о политике. Да я и сам чувствовал, как натянуты нервы. Мы с Гришей тайком от всех перекрестились и выпили в нашей каютке по стакану водки. И снова потащились на дребезжащий нос судна глядеть на нашего подопечного. По прежнему сидя здесь, в сумерках, Вадим дремал - он, кстати, не пил ничего спиртного. Здоровый малый, железный организм..
Но весь наш размеренный уклад нарушился в последнюю ночь перед Игаркой. Вдруг в кромешной темноте и тишине с Енисея наш пловец истошно закричал:
- Меня укусили!.. Укусили!..
Два матроса заметались по палубе, лодку сбросили на воду, врач и я с телекамерой спрыгнули в нее, а наверху, за поручнями борта, маячили Вадим с Гришей и руководили:
- Он там!.. туда!..
Спрыгнул и матрос, канат был освобожден, и нашу пузатую лодчонку понесло в ночь, в тень огромного каменистого обрыва, где должен был плыть Вася - по его просьбе, все ближе к тверди. Я подумал: что же это, что? Может, все-таки никто не укусил спортсмена, а ногу судорогой свело? Бывает острая боль. Вадим перед стартом посоветовал Васе мазать икры специальным гелем из ФРГ, хотя врач Юра возражал:
- Поначалу может согреть, а потом получится отток крови...
- Да бросьте вы! - отрезал Вадим. - Мы с шефом ходим в горы, я хорошо знаю, помогает классно.
Впрочем, Вася наверняка бы отличил укус от судороги.
- Укусили!.. - В черной блешущей воде его голова прыгала рядом, как футбольный мяч.
- Вадим! - я закричал на борт. - Может, врач в воде посмотрит, чтобы не нарушать чистоту эксперимента...
- Да за минуту никто не станет возникать! - был ответ. - Шевелитесь!
Катер зажег боковой прожектор, мы на миг ослепли, шаря руками в пустоте. Господи, кто мог укусить? Осетр, тот по дну ходит... Таймень на людей не бросается. Какая-нибудь дурная огромная щука?..
Наконец, мы ухватили и заволокли в лодку скользкое, извивающееся от страданий тело Васи. И глаза наши стали видеть лучше. В самом деле - ступня правой ноги пловца была в красных точках.
- Больно!.. - стонал паренек. Может, задел за какие-нибудь крючья рыбаков? Но самоловы ставятся в ямах. Поверху же бросают сети. Поплавки же сетевые не моли поранить.
Врач обработал йодом три бледноалые точки на ступне, дал выпить Васе горячего чаю. Так мы и не поняли, что за укус у спортсмена. Если бы хищная рыба, она бы вырвала клок мяса. Все-таки некие плавучие крючки? Так и порешили.
Допив чашку, Вася вздохнул и, со страхом глядя в студенистую массу реки, несшуюся рядом, повалился туда. И механически поплыл, стуча зубами и бормоча:
- Рядом подержитесь... поближе...
До утра больше никаких событий не произошло. Вася плыл плохо, но на воде держался. Мы все время с катера светили во все лампы.
А днем в Игарке нас приветствовали нас под крутым берегом человек сорок с плакатом: "РУССКИЕ САМЫЕ СМЕЛЫЕ!", и мальчонка лет двенадцати сыграл на пионерском горне. Вася, прихрамывая, вышел на крутой берег и упал возле деревянной лестницы. Услышав ропот людей, поднялся и с милой улыбкой своей помахал рукой - сделал вид, что споткнулся. Но когда его, закутав в шерстяные одеяла, повезли на местной "Волге" на встречу с главой администрации (зачем?!), с ним случился приступ эпилепсии. То ли Чечня дала знать через два года, то ли вся жуть ночных километров вспомнилась? Встречу с местным начальством пришлось отменить, плакала подготовленная водка и стерляжья уха. Мы первым же попутным самолетом вылетели домой.
Журналистов на этот рейс Вадим от имени Чаянова попросил не пускать, и это была наша последняя, но очень крупная ошибка. Почему-то всегда кажется, что коллеги, с которыми дружишь, уж тебя-то не обидят. Но на следующий день в двух газетах и в популярной телепрограмме всласть толковали, что эксперимент был не чистый, что мы вытаскивали нашего спортсмена на борт (не сказано был, что на борт лодки и что всего на три минуты! - я засекал). И особенно веселились, как на пристани в Игарке с Васей случился конфуз - парень упал...
Нас поздно вечером разыскали, вызывал Чаянов - в этом время я сидел в кабинете редактора своей телестудии, где договаривался о подробной передаче про заплыв века. Узнав, от кого звонят, маленький, вечно напуганный директор Виктор Викторович дал свою машину, и уже через несколько минут я вошел в приемную Чаянова, где сидели Вадим и Гриша Трындин. У Гриши дрожали руки, подбородок выжал губы к носу, и нос сопел. Вадим был невозмутим, но довольно бледен. Нас через полчаса позвали в кабинет. Я ожидал разноса, но все же не такого, какой случился.
- Ребята, орлы, альбатросы, - глядя почему в сторону, то ли на свою черную собаку, то ли в серебристые сомкнутые жалюзи окна, начал Чаянов, еле шевеля губами. - Вы за кого меня держите? Вы кого решили сделать героем? - Он подвинул стопу газет на столе. - Кстати, вы сделали этому Васе или Вите противостолбнячную инъекцию? А если умрет? Это лично мне как-то ни к чему. Врач больницы обследовал парня сегодня, говорит: у него полное истощение. Вы что, выбрали расстояние, неподъемное для нормального человека? Или вы его не кормили? Не растирали? - Он обратился к Вадиму, не глядя на него. - Ты давал им деньги? Вернее, не так. Он давал вам деньги?
Наступила маленькая опасная пауза. Нам с Гришей в любом случае ни к чему была бы ссора с Вадимом (шеф улетит, а он со своей вооруженной ватагой в городе), и мы почти в голос ответили:
- Да, да... конечно.
- Если бы я знал, да ни за что бы на этот идиотский заплыв не пошел...
- Но ведь он проплыл... - пробормотал Гриша, жалобно взмахнув руками. - Проплыл! Трое суток!..
- А судьи говорят: вы вытаскивали его на корабль.
- Мы на катер его не вытаскивали... мы в лодку... на пару минут.
- Какой катер? Вы разве не "Омик" взяли? - Константин Константинович вдруг покраснел и повернулся к нам. - И что за врач у вас был? - Он уставился на Трындина. - Говорите вы, геноссе.
Очень осторожно, очень волнуясь, прихватывая новыми зубами свой язык, Гриша поведал, что, в общем, все прошло неплохо, катер "Вера" неплохой, и врач Юра - дипломированный специалист...
Недослушав, грузный усталый человек, который еще недавно весело с нами смеялся и обмакивал платком слезы с покрасневших глаз, провел крепко и плотно ладонью по рыжей бороде, словно хотел ее стереть, и отстраненно, даже холодно процедил. - Быдло. Извиняюсь за неточное выражение. Идите вон.
Мы вышли вон. Вадим куда-то сразу исчез. На низкой, как надувная лодка, Гришиной "тойоте" мы погнали в больницу, но к Васе нас не пустили - спортсмен лежал под капельницей.
Мы поехали ко мне ( у Гриши - красотка-жена, с вечера вся блестит от кремов, ужасно не любит ночью гостей) и напились, именно как быдло, - без закуски, до рвоты. Куда нам одолевать международные заплывы!..
- Я его понимаю... - рыдал Трындин. - Мы же использовали его имя... "Чаяновский заплыв"... Ему этот прокол обиднее, чем провал на бирже в миллион долларов, я тебе клянусь.
- А он что, проиграл миллион долларов? - не понимал я.
- Нет! - орал уже в самое ухо мне Гриша. - Я говорю, то, что мы провалили экспедицию, ему больнее, чем если бы он...
- А, понял! А разве нам не зачтут результат?
- Это как в спорткомитете в Москве решат. Если он нажмет, зачтут, но понимаешь - все равно как бы нечистый, нечистый результат! Не на чистом сливочном масле, понимаешь?
....................................................................................................
Через неделю Москва сообщила в новостях о нашем заплыве, и о том, что судьи зачли Василию Ивановичу Андруняку его невероятный результат.
Но радоваться было рано - все наши грозные неприятности были впереди. * * * январь 2001 г. - февраль 2002 г. |
