| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
Сергей БЕРЕЖНОЙ
СТОЯЩИЕ НА СТЕНАХ ВАВИЛОНА
предисловие к роману А.Лазарчука "Опоздавшие к лету", книга вторая
Я искренне завидую читателям, которые, взяв в руки этот двухтомник, имеют теперь возможность прочитать подряд все части гиперромана "Опоздавшие к лету". Сам я читал "Опоздавших..." на протяжении пяти лет — с 1990 года, когда в серии "Новая фантастика" вышла первая часть этой книги (туда вошли новеллы "Колдун", "Мост Ватерлоо" и "Аттракцион Лавьери"). Заключительная часть, "Солдаты Вавилона", была опубликована только в 1994 году. Пожалуй (чуть не написал "бесспорно" — но это было бы слишком категорично), "Солдаты Вавилона" — самая сложная часть "Опоздавших...". Практически этот последний роман сводит воедино все сюжетные и смысловые линии предшествующих частей, замыкает их.
* * * Поначалу кажется просто невозможным выбрать слово, на которое должно опереться в разговоре об этом романе. Второе прочтение подарило мне понимание того, *о чем* следует писать в связи с "Солдатами Вавилона". Определилось эстетическое пространство. Оставалось найти в этом пространстве точку опоры — слово. И только прочитав роман в третий раз, я нашел слово, с которого следовало начать. Смешно, но с этим словом я не был оригинален. Эту точку опоры нашли задолго до меня. Правда, в связи с совершенно другой книгой. "В начале было Слово, и Слово было — Бог..." Итак... Лазарчук написал концентрированно философский роман. С треском рвутся, не выдерживая темпа повествования, или появляются намеченные — иногда ясно, иногда пунктирно — в предшествующих частях сюжетные линии, умирают и оживают герои, возводятся и рушатся концепции, страшно и кроваво пересекаются пространства и миры... Лазарчук стремительно погружает читателя в пучины даже не извращенной — какой-то иной логики. Логики плывущих аксиом. Логики хаоса. И вдруг читатель замечает, что все эти обрезки реальности начинают сплетаться в какую-то картину — размытую, мозаичную, полуразрушенную, искалеченную, уродливую,— но определенно цельную. Следующий шаг, которого требует от читателя этот роман,— найти его, романа, "точку сборки". Сложность заключается в том, что точку эту следует сознательно искать, более того — я совсем не уверен, что ее найдет каждый, кто за этот труд возьмется. Можно считать, что мне повезло: философская концепция, удобно расположившаяся в "точке сборки" романа, давно привлекала мое внимание, и, встретив знакомые понятия, я сопоставил их с тем, что знал — в том числе и о предшествующих работах Лазарчука. И всё вдруг встало на свои места. И оказалось, что форма романа идеально соответствует его содержанию, и форма эта не уступает изяществом классическому сонету. Теза. Антитеза. Синтез.
* * * Отвлечемся от разговора о чистой литературе. Представьте себе — в общих чертах, конечно, как работает человеческий мозг. Человек получает из внешнего (по отношению к мозгу) мира через органы чувств — зрение, слух, осязание, обоняние, вкусовое ощущение — огромное количество информации. Этот входной поток "сырой" информации мозг сортирует, оценивает, делает на ее основе какие-то выводы — то есть обрабатывает. И, в зависимости от результатов этой обработки, принимает решение — делать то, не делать этого. То есть возвращает результат обработки во внешний мир. Формирует поток выходной информации. В этом контексте человеческий мозг — достаточно мощный (самый мощный из известных нам) инструмент обработки информации. Отвлечемся от материальной сущности мозга, представим его в виде абстрактной модели:
Назовем эту замкнутую информационную модель сознанием. Самая существенная часть схемы — содержащаяся в мозге активная информация — алгоритмы и способы обработки входного потока, методика формирования новых алгоритмов такой обработки. Собственно, именно эта активная информация и определяет, с точки зрения теории информации, личность человека. В рамках этой абстрактной схемы разница между мозгом человека и процессором компьютера чисто количественная. Поэтому вполне логично предположить, что с накоплением ресурса памяти и возможностей обработки информации (а стремительное развитие глобальных компьютерных сетей в наши дни уже реальность) техногенное сознание способно будет создать собственные способы воздействия на внешний мир — куда включаются, с точки зрения этого техногенного сознания, и сознания человеческие. Так появляются *кодоны* — техногенные активные информпакеты, которые внедряются в сознание человека и перехватывают у него предварительную обработку входной информации. В результате мозг получает, возможно, совсем не ту информацию, которая воспринята зрением, слухом, осязанием... И человек начинает видеть, слышать, ощущать то, чего нет. "...Где прямой свет ложился на пол, ковер был чист, но по сторонам от светлой полосы копошилось что-то темное, по колено и выше, похожее на плотную пену, и вдруг там, под пеной, что-то дернулось, пена прорвалась, на миг показалась костяная рука, судорожно сжалась и исчезла; и снова звук, будто рывком проволокли плотную тяжесть. Левее, у стены, стояла кроватка Сида, и в кроватке копошилась эта же пена, а за кроваткой Ника увидела будто бы наклонившегося вперед человека, нет, не человека — что-то округлое, плотное, сжатое, похожее на боксерскую перчатку в человеческий рост, и в следующий миг то, что было там, распрямилось, и Ника поняла, что оно на нее смотрит... То, что там стояло, с тошнотворным чмоканьем выдвинулось из-за кроватки и вдруг раскрылось, именно как перчатка, и из него выпал, тут же исчезнув в пене, крошечный скелетик..." Видения, неотличимые от реальности, опрокидывающие и насилующие сознание... Как легко парализовать сознание человека — достаточно вывести то, что он видит и слышит, за пределы понимания (то есть за пределы возможностей корректной обработки внешней информации)... Это первая посылка. Взаимоотношения человека с миром жестко завязаны на информационный обмен между ними — человеком и миром. Стоит блокировать этот обмен, и человек исчезнет для мира, а мир — для человека. Нет, не совсем верно... Для человека исчезнет мир, в котором он жил раньше. Но на место исчезнувшего мира придет новый, который будет существовать только в сознании этого человека — но будет по-прежнему дан ему во всех мыслимых ощущениях и, следовательно,— будет для него безупречно реален... Но если вброшенным в новую реальность оказывается не одно сознание, но несколько? Но если — все люди видят тот же кошмар, что и ты? Что тогда можно назвать реальностью? А если правы те, кто видит ближайшую перспективу в формировании Надсознания — результата объединения отдельных человеческих сознаний,— и отсечение информканалов пошло именно на уровне Надсознания?.. Но само Надсознание есть не что иное, как результат объединения накопленных человечеством ресурсов памяти и способностей обработки информации. И, по аналогии, само Надсознание способно на формирование тех же кодонов — но уже антропогенных. И что есть антропогенный кодон, как не попытка сотворения нового мира? И не Богом ли этого нового мира будет сотворившее его Надсознание? |
|
| | | | | | ||
* * * Человеческая этика противится насилию над сознанием. Порабощенное сознание должно быть освобождено, кодон-паразит должен быть убит, изгнан, человека необходимо вернуть в реальный мир — то есть в тот мир, который считает реальным эрмер — экзорцист, изгоняющий из сознания человека кодона-демона... Эрмер не осознает, что он просто перебрасывает сознание человека из одной иллюзии в другую, меняет на входном информканале один фильтр на другой — и, возможно, не менее грязный... Да и существует ли вообще "чистый" фильтр? Не абстракция ли это, вроде "идеального газа"? А уж если представить, *что* может пойти по входному информканалу сознания, если фильтра не будет *совсем*... Впрочем, принципиальной разницы нет: хоть фильтрованная информация, хоть не фильтрованная, нулевой фильтр — тоже фильтр, отрицательный результат — тоже результат... Для того чтобы изгнать дьявола, человек должен изучить его. Но, изучая врага, неизбежно начинаешь его понимать. Перед эрмером выстраивается вся цепочка: Сознание — Надсознание — Бог, творящий Новый мир... Бог, а не дьявол. Такие заключения полностью лишают эрмерство этического фундамента. Как бороться с кодонами, если ты сам, возможно, существуешь в мире, буквально созданном кодоном более высокого уровня? Заняться богоборчеством? Но кто бы ни был творец этой реальности, он сотворил мир, горящий в огне катастроф. Собственно, само существование мира — это и есть растянутая на миллионы лет катастрофа. Что такое Вселенная? Взрыв — коллапс, взрыв — коллапс... Что такое жизнь человеческая? Взрыв — коллапс... Один Апокалипсис наслаивается на другой, как масло на ломоть хлеба, и иного человеку — и миру — просто не дано. В каком бы мире ты ни существовал, и какими бы ты ни тешился иллюзиями... Так кто же ты, эрмер-спасатель, возвращающий души из ада иллюзий в не менее иллюзорный рай? Может, ты убийца миров, которые лучше того, что привычен тебе? Может, ты ученый, больше других знающий о том, как рождаются иллюзорные миры? Может, ты странник, блуждающий по этим мирам в поисках того самого, единственного... А может, ты противоборствуешь юному неопытному Богу, который творит новый мир?.. А может, ты — слуга и творец Апокалипсиса, как бы этот Апокалипсис ни назывался: Столкновение миров, Второе Пришествие, Великая Революция... Как бы то ни было, какие бы катастрофы ни обрушивались на человека, главным для него остается "нравственный закон", социальная этика, собственный Бог каждого из нас. Каждый выбирает ее для себя сам, и, единожды избрав, да не впадет в ересь. Один из героев романа сочиняет гениальный апокриф о солдатах Вавилона. После того как Господь "смешал языки" строителей Вавилонской башни, к стенам города подступили враги. И, несмотря на то, что солдаты не понимали командиров, город выстоял, ибо каждый его защитник знал свое место на стене и свою "боевую задачу"... Не понимая друг друга, они остались верны каждый своему Богу — и спасены были. Пожалуй, это главный закон, которым человек может руководствоваться в плывущей реальности. У личности всегда есть этическая основа, которая не может быть пересмотрена из-за изменения внешних условий. Для кого-то — десять заповедей, для кого-то — понятие о долге, чести, для кого-то — память...
* * * Они равновелики в этом романе: боги и люди, миры и мифы. Они одинаково значимы. Потому что все они составляют единую цепочку. Ту самую: Сознание — Надсознание — Бог — и Мир, в котором неизбежно появляется свое Сознание,— и все начинается сначала. От Отца к Сыну, от Сына — к Духу,— ничто не ново под этим небом. И не только под этим...
* * * Теперь несколько слов о том, почему, собственно, я назвал этот роман концентрированно философским. По моему глубочайшему убеждению, Лазарчук построил роман на единственной, но всеобъемлющей идее — проблеме невзаимодействия человеческой этики с законами, управляющими мирозданием. Законы эти Лазарчук сводит к глобальному философскому принципу равнозначности материи и сознания, заменяя этим постулатом ортодоксальные попытки решения основного вопроса классической философии. Такой ход дает ему возможность совершенно по-новому взглянуть на роль информации в структуре мироздания: даже бог, с точки зрения автора, суть информационный пакет, порожденный обобщенным сознанием человечества. Такой бог практически несоотносим с современным пониманием этики, что и порождает конфликт между ним и человеком, для которого этика является одной из основ социального существования. Роман, видимо, намеренно усложнен автором. Далеко не каждый читатель прорвется через безумную смесь сюжетных, метафорических, мировоззренческих, апокрифических фрагментов, через кровавые срезы множества реальностей, через пересекающиеся параллели судеб героев... Роман далеко не демократичен. Но Лазарчук, как мне кажется, заслужил, чтобы у него был свой собственный читатель, достаточно терпеливый, чтобы не раз и не два возвращаться к "Солдатам Вавилона"...
* * * Разговоры о том, к какому течению в литературе принадлежит автор, как правило, неточны. Каждый автор — сам себе направление, если он ярко — или хотя бы неярко — индивидуален. Принадлежность к литературному направлению — это, если хотите, скорее вопрос литературной политики. Когда до отечественной фантастики докатились слухи о зародившемся в начале 80-х годов американском "киберпанке", начались поиски аналогий этому движению на отечественных нивах. Были даже попытки обозвать "киберпанком" прозу Андрея Столярова — на основании того, что его литературный стиль по сложности не уступает манере лидера "киберпанков" Уильяма Гибсона. Однако критичным для "киберпанка", как выяснилось несколько позже, является не столько стиль, сколько набор реалий: высокотехнологизированное будущее, описанное в мрачных антиутопических тонах, использование в сюжете "виртуальных реальностей" и прочих тогда еще нетрадиционных интерфейсов, сращивание организма человека с компьютером — иногда даже в особо извращенной форме. Как ни странно, но использованная Лазарчуком идея кодонов — вполне "киберпанковская" по духу — никому из американских или английских авторов, насколько я знаю, в голову не приходила. Это не значит, что Лазарчук каким-то таинственным образом написал "киберпанк",— но свидетельствует о том, что направление, в котором Лазарчук работает, вполне способно охватить и достижения других современных литературных течений. Сам же Лазарчук ассоциирует себя с направлением, которое с некоторых пор стало называться "турбореализм" и несколько болезненно воспринимать свое родство с фантастикой. Впрочем, от реалистической литературы оно, направление, также достаточно заметно отстранено — думается, читателям этой книги нет необходимости объяснять почему. Турбореализм как течение, помимо Лазарчука, составляют такие авторы, как Андрей Столяров, Виктор Пелевин, Андрей Саломатов, Эдуард Геворкян, в какой-то степени Михаил Веллер. Их прозу отличает верность принципу психологического реализма и полная свобода в формировании внешних (по отношению к психологии персонажей) реалий. Турбореализм сформировался как направление, когда для авторов стало очевидным: традиционный инструментарий фантастики для них скорее помеха, нежели помощь. В установившейся в фантастике системе "иерархии ценностей" человек, его этика, социум, Вселенная и ее законы заняли свои места. В отечественной фантастике эта "иерархия ценностей" выглядит несколько иначе, чем в западной, но тем не менее она тоже существует. Эта иерархия, как правило, линейна: человек — социум — мир — Бог. Отступления от этой иерархии возможны — как возможны исключения любых правил,— но они лишь подчеркивают само существование этой иерархии. Между тем для турбореализма эта иерархия явно устарела. С точки зрения писателей-турбореалистов, личность ценностно равнозначна социуму, Бог — миру и человеку. Это вовсе не значит, что турбореалисты — люди религиозные. Вовсе нет. Но именно как прагматики и рационалисты, они не могут не видеть, какую огромную роль играла религия в развитии человека и человеческого общества. Бог как Идея, "брошенная в массы", становится реальной силой, проявляющейся в социальных процессах. Бог как Творец мира выступает как антагонист личности, в этом мире живущей. Бог, понимаемый как опора социальной нравственности – этический эталон, мерило наших поступков. Все эти темы до сих пор затрагивались только в литературе религиозно-философской. Литература же художественная — фантастика в том числе — их не то чтобы чуждалась, но как бы не имела инструментария для работы с ними. С появлением турбореализма такой инструмент появился. Сами турбореалисты, говоря о принципе равноценности для писателей Личности, Общества, Мира и Бога, называют этот принцип "метарелигией". Принцип этот дает авторам практически полную свободу выбора фантастического и реалистического инструментария: в романе Лазарчука используются совершенно на равных магия и компьютерные сети, в романе Геворкяна "Времена негодяев" маги строят машину времени, в "Послании к коринфянам" Столярова описано пришествие Сатаны в Россию, реальности Виктора Пелевина оборачиваются фантастически искаженными отражениями бройлерных комбинатов и устоявшихся лексических идиотизмов... И при всем при этом персонажи их произведений сохраняют предельную психологическую достоверность — и эта достоверность распространяется на всю книгу. Реальности, которые описывают турбореалисты, всегда динамичны. Они или рождаются, или гибнут, или переживают один из крупных кризисов. Это связано с еще одним из принципов турбореализма. Согласно ему, существование человека — как личности и как члена социума — и существование реальности представляет из себя пребывание их в состоянии постоянной катастрофы. Рождение человека — мощное потрясение для него самого и окружающих его людей. Смерть человека — катастрофа. И все, что расположилось во времени между этими событиями,— жизнь — тоже растянутая во времени катастрофа. Человек привык к этому и перестал замечать. Турбореалисты в этом случае выступают в роли ворона из баллады По: они постоянно напоминают читателям о memento mori. Это придает произведениям турбореалистов некоторую пессимистичность — но зато дает возможность вырвать читателя из повседневной рутины, дать ему новую точку зрения на мир, на реальность. И не упускайте из виду, что, какие бы фантастические миры ни описывал Лазарчук, он всегда пишет о нашем мире. "Не спрашивай, по ком звонит колокол..." Зеркало обречено отражать — как солдаты обречены стоять на стенах Вавилона. Добрых вам отражений.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
Авторский вариант предисловия.
|
 |  |  |  |  | | ||
Редактор - Сергей Ятмасов ©1999 | |||||||
| |||||||
| |||||||