Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail
 

 

 

 

 

 

 

 

 

Дмитрий ЗАХАРОВ

 

СВОБОДА С  ЛОВА

(телеканалам, которых нет)

 

рассказ

 

С утра включили то же видео, что и вчера. Кассету, что ли, не туда перемотали?
Поролоновые лица плюшево улыбаются. Аккуратный премьер в голубой сорочке и с безвкусным галстуком уверенно рубит воздух ладонью…
Иду на кухню.
Энергетики еще с прошлого месяца обещают отключить электричество, но пока верный правительству батальон продолжает удерживать станцию. Говорят, без подкреплений продержится недели две...
Народ носит защитникам "Сибэнерголимита" суп в кастрюльках. Особенно усердствует бабка Марфа, живущая этажом ниже. Супа, говорит, нам не жалко, лишь бы свет был и премьер…
По мне, правда, лучше бы все-таки отключили. Наверное, тогда рейтинги немного снизятся, и народная любовь перестанет напоминать особую форму извращения.
А то каждая первая морда просит кирпича, каждая вторая - подлец по документам…
Подлец - это такое звание. Почти как под_полковник или под_чиненный. Не знаю как у других, но все сотрудники Первого носят это внеочередное воинское - с тех самых пор, как, собственно, сотрудниками и стали.
Так-то вот.
Чай и бутерброды с жареной колбасой "Городская". Эту колбасу в других видах употреблять нельзя. Минздравом не разрешается.
Плащ, зонт и по привычке портфель. Ничего особенного в нем не ношу, мог бы ходить с папкой или вообще налегке, но чувствую себя как-то не так. Мне кажется, портфель - единственная осмысленная часть моего облика...
На улице дождь. По лужам расходятся круги, по подъездам расходятся граждане. У Дома культуры продолжается патриотический митинг. Левые требуют вернуть сионистское и американское телевидение, представители власти их внимательно слушают.
На Первом патриоты хвалят премьера, а премьер жмет им руки. Иногда кто-нибудь, стесняясь, говорит о жесткой оппозиции. Второе слово - на полтона тише. Все-таки могут смотреть дети...
А мы готовим фильм о юбилее министерства Печати. Большой такой, круглой…
Раньше оно называлось иначе, но об этом - только историческая справка.
У министра беру интервью я. Часа через полтора. Он в хорошем расположении духа и потому точного времени не назначает: "Зайди эдак в одиннадцать-двенадцать". Всегда на "ты".
С тех пор, как я его впервые увидел, будто бы даже и не изменился. Такой же маленький, вертлявый, с круглыми проницательными глазками. Я иногда думаю, почему его не уволили? Выходит, соответствует, а значит, что-то пропагандирует. Что именно? Ну, должно быть, национальную идею.
Сейчас кого ни спроси, пропагандирует русскую идеологию.
Да-а. А в одной из передач я как-то говорил, что национальная идея - как аксиома в геометрии - принимается без доказательств. Дед Мороз, например…
Телебашня. Высокая чуть склоненная вправо антенна. Я хожу сюда почти каждый день лет с четырнадцати. Мне здесь все-таки нравится.
Справа мачта флагштока. Бирюзовое полотнище. Девиз: "Первый - наша версия правды"...

 

 

 
 

Арка детектора.
Нет, я не голубой, не наркоман, не агент иностранных разведок. В экстремистских движениях не состою, к суициду не склонен. И на чрезмерную приверженность к алкоголю лампочка не мигнет.
Вообще-то я русофоб. Русофобам тоже нельзя работать на телевидении, но на меня детектор не срабатывает. Представления не имею, почему.
Может, и он русофоб?
Проскальзываю мимо ребят в форме. Они наша охрана, но сами себя считают контрольно-пропускным пунктом. С ними не спорят: в конце концов, от тебя не убудет, если лишний раз предъявишь пропуск...
Камуфляжные отвечают за то, чтобы сотрудники не воровали из коридоров лампочки, а еще за финансовую отчетность. Иногда они пользуются правом входить в любую дверь и начинать проверки. В таких случаях с ними тоже не спорят, ведь отчетность на Первом отличная, а персонал открыт для сотрудничества.
Мы выходим из кабинетов - руки за голову, ноги на ширине плеч. Минут десять стоим у стенки, а потом возвращаемся на рабочие места... Понятно, что это вынужденная и временная мера…
Шестой этаж. В бесконечном коридоре то там, то тут возникают люди. Несут кофе шефу, идут визировать бумаги, чего-то ждут.
Справа холл. Девять плоских экранов показывают утренние новости. Их ведущий Миша Левтин голубоглазо смотрит на зрителей и улыбается.
- Население растет путем переписи, - говорит он.
Кто бы спорил.
Из-за угла выныривает Левка Шахов, руководитель отдела "Фитиль". Увидев меня, расплывается в улыбке, салютует.
- А ты чего прохлаждаешься? - спрашивает он, когда мы пожимаем друг другу руки.
- А что, тебе одному можно?
- Нет, еще начальству.
Мы оба ухмыляемся, как будто Лева только что удачно пошутил.
- Хочу почувствовать сопричастность к великим свершениям, - говорю, - вот и хожу по коридорам редакции.
Лева кивает. Наверное, рад великим свершениям.
- Шефа моего не видел?
- Видел. Сидит у себя. К нему кого-то из сервисного прислали - компьютер ремонтировать, так он их контролирует.
- Что, прямо в кабинете будут ремонтировать?
- А как же, на винте информация государственной важности.
Интересно. Если компьютер принадлежит... если на компьютере работает чиновник, то в машине непременно должна содержаться информация государственной важности. Это уже понятно. Но вот что она такое и по какой шкале эта важность измеряется? Хотя бы в каких единицах?
- Ладно, - говорю, - пойду я.
- Счастливо.
Шеф действительно у себя. Задумчиво смотрит в электронные внутренности своего "Пентиума" и жует соломинку от коктейля. Сегодня он почему-то напялил пиджак в красно-черно-белую клетку, и оттого похож на кубик рубика.
- Здравствуйте, Альберт Григорьевич.
Шеф кивает.
- Тебя минут пятнадцать назад искал Рязанцев. Уехал и сказал, что будет на месте без пяти одиннадцать.
- Зачем так рано-то?
- Сами разбирайтесь.
Парень из сервиса вертит в руках материнскую плату и мотает головой.
- Говорите сам перезагружается после запуска?
- Говорю.
- Пятый случай за два дня. Вирус что ли новый в сеть закачали?
- Какой вирус, - встреваю я, - видно, что барабашка.
Альберт выходит из медитации и поворачивает голову в мою сторону.
- Ты веришь в барабашек?
- Конечно. Я верю в барабашек и в коммунизм.
Лицо шефа принимает неопределенно-кислое выражение.
- Тебе что-то от меня надо?
- Хотелось бы обсудить один нюанс.
Провожаю взглядом техника: придется парню немного постоять за дверью.
Альберт выжидает. Самое время задуматься, насколько я непредсказуем.
- Ну, так что?
- Вы ведь в курсе, - говорю я, садясь на черный крутящийся стул напротив шефа, - что премьер сегодня открывает новую экспозицию в областном музее?
- И?
- Хочу испросить разрешение на съемку. На будущей неделе выходит наша с Николенко программа о...
- Я в курсе.
- Ну вот. Желательно получить комментарий.
Пауза. Муха бьется в стекло, поскрипывает шефский стул.
- Ладно, - говорит Альберт, - скажу Малахову, чтоб предупредил информационного советника... Там будет еще одна группа, но у нее свои дела...
- Так я ангажирую Рязанцева еще на одну съемку?
- Ангажируй.
Альберт делает мне ручкой "до свидания".
- Катись, давай. Не дай бог заставишь ждать министра.
- Все под контролем, Альберт Григорьевич.
И где это я таких фраз понабрался?..

В машине ехать долго и скучно. На дорогах чудовищные пробки, а развлечь себя нечем. Можно, правда, полистать газету.
Там много желтухи, чернухи и порнухи. А еще есть программа телепередач.
Примерно такая:
Музыка, утренний блок "Здравствуй, Отечество!", новости, дневной блок "Наши дни"...
- Вы прослушали телепрограмму на ближайшие три недели…
Опять застряли.
Рязанцев говорит, что в таких случаях стоит вспоминать таблицу умножения. Средство, уверяет, верное: пока до шестью шесть дойдешь, уже и картинка в окне изменится… Скажем, дротики "Промгазовских" шпилей исчезнут...
Утром видел сюжет о том, что рабочие этой компании подали заявку о проведении забастовки. По какому поводу, не понял...
В совсем другом сценарии я не любил эту фирму. Мы расследовали ее деятельность, портили жизнь чиновникам и, по совместительству, себе.
А потом были премьер и кризис.
Я ушел. Митинг, затем еще один.
А дальше мы стали работать на Первом, и один из наших сказал, что я предатель. А я сказал, что ему надо лечиться...
"Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с ума"... Я думал, все кончится, а оно только началось...
Ладно.

У Министерства тоже охрана. Парни из экскаваторного техникума…
Двери на фотоэлементах заискивающе разъезжаются в стороны, и я вхожу в безразмерный вестибюль.
Первое время меня угнетала сама мысль ходить не столь уж чистыми ботинками по здешним полам, а сейчас ничего. Даже, наоборот, луплю каблуками так, что Подземной канцелярии, должно быть, тошно делается...
Пришел лифт. Кроме меня ехать наверх сегодня никто не стремится... Четырнадцать кнопок с номерами этажей и прорезь для министерского ключа. Кстати, этот ключ очень удобная штука. Вставил - и катишь без остановок.
Раньше такая привилегия была и у некоторых депутатов, ну, то есть, когда они еще были депутатами... Теперь вот только у министров.

Кабинет начальника Печати напоминает средних размеров актовый зал. Даже не знаю, зачем ему такое пространство. Может, клаустрофобией мучается?
В дальнем конце стол буквой "т", несколько кресел и портрет. Какие-то полуконспиративные шкафы по правой стене и огромные окна, на которые надвинуты жалюзи, - по левой.
Сам Слин по-моему слегка навеселе. Очень уж китайски улыбается. Добродушный и мягкий, зефир в шоколаде.
О свершениях рассказывает, о вехах. А голос такой, что можно подумать, издевается. А ведь я это на всю страну покажу. Не пугает, Леонид Юрьевич?
Странно.
- Ты моими нынешними видами не злоупотребляй, - вдруг прерывает монолог министр.
Мысли он что ли читает?
- Ты больше из архивов показывай. Год, два, пять, а десять в конце. Я еще специальное заявление сделаю. Его и будем считать моими словами, лады?
Мне-то, собственно, какая разница.
- А помнишь, - меняя интонацию, - говорит Слин, - как мы с тобой первый раз беседовали?
- Конечно, - отвечаю, - помню.
- Вы еще тогда истерику закатили, что я вас закрыть хочу.
- Да нет, Леонид Юрьевич, другие хотели этого гораздо сильнее.
Слин хохочет. Он одной ладонью стучит по крышке стола, а второй вытирает брызнувшие из глаз слезы.
- Веселый ты парень, - говорит он, наконец, - я вот думаю, надо тебя к нам выписать. - Министр мне подмигивает. - А то знаешь слишком много.
- А может, лучше мы подпишем договор, чтобы я знал меньше?

Три сорок пять пополудни.
Распогодилось, и солнце делает вид, что у нас здесь Греция или, по меньшей мере, Крым. Небо необыкновенно голубое с легкими вкраплениями облаков.
Мерзость, надо полагать, ушла из высших сфер.
Там, куда глаза глядят, висит забавный такой плакат из серии "Здоровый образ жизни". Мелкими, видными только с очень близкого расстояния буквами: "Наркомания - зло", а крупными: "Сделай свой выбор"!
И рядом нарисованная петля... Пропаганда, блин!
Освещать сегодняшний культурный досуг премьера собралось человек пятнадцать. Лешка Федин с радио "Наш город", Стас с неприличной фамилией Даблян - из "Известий". Какие-то новые ребята из молодежных партийных газет, ну и от пресс-службы работнички.
Рязанцев установил камеру и стал болтать с девицей Дашей.
- Санька, - говорю, - ты на работе или где?
Он рукой отмахивается. Специалист хренов.
Самое время звонить в редакцию. Можем удачно подгадать ко времени новостей, а это уже знак свыше.
Коммутатор отзывается приятным голосом и обещает соединить с шефом, однако, Альберт как всегда не отвечает. После полуминутной музыкальной паузы становится слышно, как он разговаривает по другой линии.
- Ничего подобного, - не соглашается Альберт, - не пройдет это, я тебе говорю. - И тут же. - Слушаю.
- Альберт Григорьевич, тут такое дело...
- Короче.
- Премьер будет делать заявление, и, я думаю, его стоит осветить нам, а не Пашкиной компании.
Альберт не то думает, не то просто отвлекся и молчит.
- Где Канской?
- Метрах в десяти.
- Что, в музее снимает только пресс-служба?
- Ага.
- Хорошо. Пусть Пашка едет сюда, а вы работайте всеми камерами.
Отключаюсь.

Вот премьер выходит из дверей музея, и могучая кучка журналистов сдвигается в его направлении. Я тоже сдвигаюсь, и теперь глава кабинета всего в двух шагах.
Протягиваю микрофон.
Премьер значительно повествует о том, как заработать сто миллиардов. И почему в предыдущем веке страна их не заработала. И что у правительства не хватало амбициозности. И что теперь ее - хоть ложкой ешь. А еще через двенадцать лет мы догоним Португалию по уровню чего-то-там…
В ухе щебечет редактор, говорит, что прямой эфир. Слышно, как ведущая сообщает: "...посетил музей истории области..."
- Скажите, - задаю я первый списочный вопрос, - а каковы прогнозы на геологическую разведку северо-западных территорий?
Премьер кивает - мол, вопрос понятен, улыбается. Видно, что слова уже вошли в нужные пазы фраз.
Только это неинтересно.
Я протягиваю вперед руку - все-таки зря премьерскую охрану переоценивают - и хватаю главу кабинета за пиджачную пуговицу. Она, конечно, пришита на совесть, но я дергаю со всей силы, и пуговица остается в моих пальцах.
Круглая, черная с серебристыми бороздками. Просто зависть берет, что себе таких не выписывал…
Говорить ничего не хочется, да и не успеть уже.
А вот увидеть удивление - это пожалуйста.
Столько удивления в одном месте…

Я смеюсь, а они топчут меня ногами. Какой-то идиот рвет пуговицу у меня из ладони - не получается. Сейчас наступит сапогом.
Думаю, зрители с удовольствием бы на это посмотрели. Только эфир обрубили.
Готов спорить, сейчас на экранах Миша Левтин голубоглазо говорит:
- Хотелось бы напомнить, что из всех искусств для нас важнейшим является...

 

 

апрель 2001 - май 2002
Железногорск

 

 

Опубликовано впервые