| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
Дмитрий ЗАХАРОВ
ЕГО ИМЕНЕМ
повесть
Век принёс уроки всякие,
Атмосфера охоты на чудовищ сама порождает чудовищ.
А что, если существует на свете
ПРОЛОГ С вершины холма Лонлор взирал на руины городка Кагор, что был предан божественному огню незадолго до восхода солнца. Пламя, столь яркое, что спорило с небесным светилом, не собиралось утихать и сейчас. Стоны тех, кому оно дарило смерть, давно уже стихли, но милосердного дождя, долженствующего растворить в себе пепел, бывший когда-то людьми, все не было. Лонлор воздел десницу к небу и что-то произнес. Тотчас появились тучи. Они затягивали и затягивали небесную синь, пока не превратились в сплошную неподвижную стену. Лонлор щелкнул пальцами - и поднялся ветер, унося дым пожарища прочь. Плащ Лонлора трепетал, и издали могло показаться, что за спиной у одинокого странника раскинуты крылья. Весь мир как-то преобразился. Наверное, в этот миг время остановилось: огонь перестал бродить по мертвому городу, тучи устали бороздить небосклон, затих ветер, - и лишь плащ Лонлора по-прежнему трепетал. - Вот и пришел срок, - молвил стоящий на холме, - продолжить наш давний спор. Но сегодня странный день - мы поменялись ролями. Он поднял взор к готовому разразиться грозой иссиня-черному облаку, и злые огоньки сверкнули в его глазах. - Итак! - воззвал Лонлор. - Ты посчитал себя всемогущим и решил, что тебе все дозволено? Ты думаешь, что качать весы в любую из сторон - твоя привилегия? Ты видимо, уверен, что сможешь играть в эту игру в одиночку? Что ж, я бросаю тебе вызов! Небо разрезала багровая молния. За ней - другая. Еще и еще. Загремел гром. Лонлор смотрел на город тяжелым взглядом, о чем-то размышляя. Плащ, так похожий на крылья, вдруг обвис. Вся фигура Лонлора теперь напоминала каменное изваяние. В этом шатком мире, где сверкали молнии и догорал мертвый город, странник казался единственной незыблемой силой. Очень может быть, что так оно и было на самом деле... Пошел дождь, перерастая постепенно в ливень. - И почему тебе и только тебе дано право устраивать потопы? - спросил Лонлор. - Ты выбрал очень подходящий момент наказать за самоуверенность и беспросветную гнусь... Но мне кажется, ты вновь ошибся. А впрочем, тебе, конечно же, лучше знать. Странник грустно усмехнулся. Дождь, погасивший огонь, уносил теперь из города пепел. Лонлор стал медленно спускаться с холма - руины шагали ему навстречу. Сейчас лишь он на всем свете знал, что предстоит миру огня и пепла.
Черной золой догорает день, Как ты он по этой земле ступал Поступью смерти шагает огонь, Курится и тлеет на углях боль, Мгла опустилась - далек рассвет, Из праха Веры воздвигнут оплот Что же осталось от мира грез? - Нет покаянья - прощенья нет.
ЛОНЛОР И ПОСЛАННИК Посланник: - Приветствую тебя, Князь.
120Х год от Рождества Христова. Европа. Солнце с явным неудовольствием сползало к линии горизонта. Оно протягивало свои лучи к огромным замшелым валунам, за сотни лет вросшим в землю. Длинные тени, выползая из-под камней, рождали очень непривычные простому глазу узоры. Лонлор сидел на плоской ржавого цвета глыбе базальта и наблюдал за игрой теней. Он ждал. А в это время с запада приближался человек. Он был довольно высок и широкоплеч. По плечам его рассыпались длинные светлые волосы. Они выглядели крайне непослушно, выбиваясь из-под стягивающего их черного ремешка. Одет человек был в черную же монашескую сутану. Слева - у самого сердца - к ней была приколота брошь - изумрудный скорпион, изготовившийся для боя, а на поясе покачивались ножны, с заключенным в них длинным тонким мечом. Очутившись у подножия красноватого камня, человек припал на одно колено и, опустив голову, произнес: - Я снова с вами, мастер. Лонлор обернулся и как-то грустно посмотрел на говорившего. - Здравствуй, Воин. Я рад, что ты услышал... Тот, кто был назван Воином, склонился еще ниже. Лонлор кивнул. - Сколько же жизней прошло с нашей последней встречи? - спросил он скорее себя, чем своего собеседника. Взгляд странника впился в глаза Воина. - Неужели девять? Я и не ведал, что здесь так быстро бежит песок времени. Воин опустился на камень подле Лонлора. - Да, мастер, - сказал он, - уже девять. Ваш дар. - Я помню, - Лонлор отвел взгляд. - И ведь всегда в бою? - Всегда, мастер. Лонлор вновь кивнул: - И теперь все снова: Но десятый раз может быть последним. Я не смогу тебе помочь. - Я знаю это, - Воин убрал с глаз непослушную прядь. - И я с вами, мастер. - Тогда будем ждать, - взгляд Лонлора посуровел.
Солнце уже закатилось, когда на востоке возник некий нечеткий силуэт. Он так странно пригибался к земле, что нельзя было точно сказать, человек это или забредший на поле старых камней шакал. Впрочем, для шакала он был крупноват. Над полем сгустился вечерний туман, и многие предметы были теперь скрыты от постороннего глаза. Ночь побеждала день. - Я пришел, мастер, - раздался из тумана голос, слегка протягивающий "р". Лонлор посмотрел на камень, скрывавший говорившего. - Я рад этому, Ян. Тень вынырнула из тумана. Теперь кому угодно стало бы понятно, что перед ним не человек. Перед Лонлором и Воином стоял волк. Он был черен, лишь с двумя подпалинами на спине. Большой, крупнее своих собратьев. Глаза серые, задумчивые. Из-за грозного фронта туч, в одночасье собравшихся на небе, выглянула бледная ущербная луна. Ее свет окутал окрестности, нисколько их не осветив, а только придав подлунному миру ночную зыбкость и странность. Странность: Именно так. Но дело даже не в том, что лунный свет смог создать новый пейзаж. Просто лишь ему по силам оказалось вычертить истинные образы троих, таких же странных и зыбких для лунного мира. Лонлор повернулся к Воину: - Ты видишь перед собой Яна-Полуволка, известного ныне под именем Оборотень. Его хорошо знают в здешних землях. Ян, оскалившись в улыбке, в знак приветствия склонил голову. Воин кивнул в ответ. - Так же, как воина севера Черного Скорпиона, - продолжал Лонлор, - в землях германов. Мастер выдержал паузу. - Вы оба понимаете, зачем я призвал вас. Я вновь намерен вмешаться в ход событий, Им предначертанный. Вы встретитесь с теми, кто несет имя Его. Несет, потеряв всякое на это право. И в борьбе с ними Он нам не помощник, - Лонлор усмехнулся, - Его решение - дождаться конца: победит разум - хорошо, нет - начнет все заново; не в первый раз: Он все предусмотрел, кроме одного - в битве безумия с иллюзией никогда не родится разум. А значит, армагедон неизбежен. Я не приемлю этого. Здесь все придумали без нас, но я решил определить правила и уравновесить весы: Но пора - в эту ночь нам предстоит пройти не одну жизнь.
121Х год от Рождества Христова. Франция. Уже не помню, сколько раз с тех пор Ты, Господи, посылал нашей земле лето. Годы надежно схоронили мои воспоминания, и только один день, один из множества дней я помню. Тогда утром в нашу деревню пришли святые братья. А с ними - с ними было десятка полтора рыцарей креста, что исполняли их повеленья. Они собрали всех на окраине, и тогда стал говорить брат: не помню, прости уж Господи, имени его. Старик он был совсем - худой и костлявый, с горящими глазами. "Мимо вашей деревни проезжал Сатана, - сказал он, - церкви это доподлинно известно. Отныне ваша деревня проклята". Мужики стали осенять себя крестными знамениями, бабы заплакали. А святой брат говорил о том, что все бабы, тяжелые ребенком, должны быть преданы милосердному огню, как и их "дети греха", рожденные ранее, ибо взращены они из семени Сатаны. В тот год второго ребенка ждала моя мать. Мне же было лет шесть отроду. Отец мой ушел ранее к Тебе, Господи. И нас с матерью, как и еще пять баб и ребятишек до десятку, стали готовить к костру. Мать кричала - но сострадания не было ни в одних глазах, был только один страх. Я же, по малолетству, ничего не соображал и, наверное, даже не плакал. А нас уже привязывали к столбам. И тогда Ты послал нам ЕГО, Господи. Я не помню, откуда он появился, помню только, что был он в черном, а в руке держал меч. И этот меч был не игрушкой. Он был для того, чтобы убивать. И он убивал. Рыцари и братья пали один за другим. Прости меня, Господи, он имел право убивать. Он словно стал очищающим огнем, изгоняющим зло. Пощадить палача - предать память безвинных, павших от его руки. Братья до сих пор считают, что можно и нужно убивать, чтобы спасти веру. Это блуд. Веру нельзя вколачивать: вера на страхе - это уже поверье... И он убил их всех. Так Ты спас меня, Господи. Люди, испуганными овцами разбежались, моя мать лишилась чувств. Я остался с ним один на один. - Не бойся, малыш, - сказал он, - теперь тебе придется научиться не бояться... Эти слова я запомнил. Но страх победил только сейчас. Спасибо ему за это. Я спросил, как его зовут, и он ответил, что прозван Черным Скорпионом. Вспоминая истинное имя, он надолго задумался, а потом сказал, что звали его Демисом. Он ушел сразу же после этого, но на прощанье подарил мне маленький нож, на деревянной рукоятке которого был вырезан искусной рукой скорпион. Мы с матерью бежали из деревни к родне, и нас не нашли, а десять лет спустя, подаренным мне ножом я убил, прости меня, Господи, брата Августуса, домогавшегося моей жены. Но ни это меня терзает, перед приходом к Тебе Боже. Я благодарен человеку, спасшему меня: за себя, за мать, за брата, за своих детей. И в последний день моей жизни я молюсь не за себя, а за него. Я верю, Господи, Ты милостив, а значит, простишь и поможешь тому, кого когда-то звали Демис.
124Х год от Рождества Христова. Франция. Суд шел полным ходом: братья Серафимус и Марк последний раз призывали приговоренных отречься от их грязной дьявольской веры, а затем, со спокойной совестью посылали их на костер. Огонь радостно пылал, пожирая тела отступников. В воздухе стоял сильный запах горелого мяса, над Монсегюром кружили стаи ворон. Крестовое воинство сооружало все новые костры для проклятых еретиков. Не задействованные в работах толпились вокруг, переговариваясь между собой, над чем-то смеясь и радостно лыбясь, предвкушая веселое зрелище. - Так что, - лениво спросил брат Серафимус, смотря на пленника полузакрытыми глазами, - ты отрекаешься от своего бесовского учения? Катар, у которого одна рука висела, как плеть, и, видимо, была сломана, лоб рассечен, а глаз распух так, что не был виден, языком поворачивал с трудом, останавливаясь и переводя дыхание - помятые ребра давали о себе знать. - От веры.., - выдавил он из себя, - отречься.. нельзя. Если... отрекся, значит... не верил... - Отречься можно от всего, - махнул рукой Серафимус, - кроме истинного Бога и его десяти заповедей. - Да, согласился пленник, - от истинного...Бога...нельзя отречься. Серафимус поморщился: - На костер его, - бросил он околачивающимся поблизости солдатам, а потом, опять повернув голову к катару, равнодушно сказал: - Бог да простит тебя. - И... тебя, - кивнул пленник. Брат Серафимус ухмыльнулся и крикнул: - Следующего! " Куда это Марк запропастился?" - подумал он. Посмотрев по сторонам и не найдя Марка, Серафимус пожал плечами и занялся следующим катаром. Что тут сказать, брат Марк действительно запропастился. Но на то у него была важная причина. Служитель святой церкви лежал в кустах, не смея шелохнуться. А над ним стоял большой черный волк. Марк с ужасом ожидал, что волк вот-вот вцепится ему в шею, но тот не спешил. Он стоял и всматривался в лицо монаха, словно пытаясь прочесть его мысли. - Ну что, Марк сын Шарля, - неожиданно заговорил волк, - испугался? Не бойся, что-что, а есть я тебя точно не собираюсь. Пот потек с Марка градом, глаза его вылезли на лоб, а сам монах, забыв про все, стал осенять себя, волка и все вокруг крестными знамениями. - Изыди... изыди, сатана! - всхлипывая, бормотал он. Волк хрипло рассмеялся: - Ну, надо же, - сказал он сам себе, покачав головой, - уже восьмой за сегодняшний день, а все одно: изыди, изыди. Тьфу! - Ну, хватит валять дурака! - прикрикнул он на Марка. - Сейчас ты выведешь вот на это самое место пятерых пленников - женщин и детей. С ними будет один солдат. Только попробуй этого не сделать, и этой же ночью я приду за тобой. Утром, если хоть что-то от тебя найдут, долго будут собирать по частям. Ты все понял?! Марк, продолжавший креститься, согласно замотал головой. - Закрой глаза! - потребовал волк. Священник надолго зажмурился. Когда же он открыл глаза, волка уже нигде не было. Монах вскочил и, соревнуясь в скорости с лучшими королевскими гонцами, побежал прочь от страшного места. Волк смотрел ему вслед. - Надеюсь, он все-таки пришлет пленников, - пробормотал он, - а то работы на ночь и так хватает. Ян лег и стал ждать.
Они шли вереницей, почти, что след в след, поддерживая слабых и раненых. Дети жались к родственникам и друг к другу, женщины встревожено озирались по сторонам. Лес - сплошная зеленая стена без малейшей бреши - окружал маленьких людей со всех сторон. Все дальше и дальше в эту густую зелень, все дальше от ужаса, смерти и огня уходили братья по вере… Чистые (катар - греч. "чистый") отрицали поклонение храму, кресту и иконам. Они не веровали в Иисуса Христа, но твердо знали, что священник должен соблюдать целибат, а церковь не может устраивать пышных празднеств. Человеку предначертано жить в аскетизме и служить лишь истинному Богу - тому, которому принадлежит человеческая душа. Эти люди - такие разные - верили в то, что могло подорвать устои католической церкви, и церковь им этого не простила. Их убивали и жгли, их города разрушали, а веру - их веру - пытались уничтожить. Они теряли жизни из-за боязни Папы и епископов потерять власть и влияние. Сколько же их сгорело или погребено под руинами? Тысяча, десять тысяч, сто? кто знает... А ведь они хотели только верить... И эти люди - сорок или пятьдесят бредущих по лесу - их жизни тоже взял огонь, но явился божий посланник в образе волка. Божий, - размышлял Ян, - как глупо. Я пришел не от бога. И в моих мыслях нет его имени, но ведь, по их мнению, я несу божественное - чудесное спасение. И я не требую от них ничего взамен. Хотя ведь и нельзя сказать, что я бескорыстен. У меня свои, неведомые этим людям цели. Однако, они не связаны с этими людьми. Значит что же, я действительно божественный посланник? И где граница сил, ведущих меня? И есть ли эта граница? Черный волк вдруг остановился. Ему почудился запах - знакомый и одновременно страшный. Запах, которого боится лес, а теперь еще и множество людей. Запах грядущей смерти - запах пожара. Ян поймал ветер: нет, он не ошибся, следом за горсткой спасавшихся шел огонь. "Мы изгоним демона пламенем, - сказал епископ Варфоломей на рассказы монахов об огромном волке в два человеческих роста, - и очистим лес от скверны". И сотни факелов опалили кору вековечных деревьев, для которых огонь всю их долгую жизнь был врагом, и с которым они продолжали бороться, даже умирая. А он шагал, сминая стволы и опаляя зелень - он догонял тех, кто казалось ушел от встречи со смертью. Маленькая кучка людей сгрудилась перед волком. Все взоры, полные покорности, скрестились на пророке. Но Ян не замечал этого. Он резко вскинул морду к луне и протяжно завыл - то была песня злости и одиночества. Он пел ее долго, выводя каждую ноту, не теряя ни единого звука. Никто не знал, сколько будет продолжаться песнь черного волка, только вдруг, не прерывая призыва, он прыгнул вверх - кто-то от неожиданности шарахнулся в сторону. Всем, видевшим Яна в тот момент, казалось, что по его шерсти пробежала голубая молния, а глаза сверкнули сапфировым светом. Вой же на какое-то мгновение перешел в крик. И в этот миг песнь неожиданно оборвалась. Когда Ян всеми четырьмя лапами вновь коснулся земли, он был уже не один. Рядом с волком стоял человек. Он был высок и черноволос. За спиной его развевался плащ, похожий на крылья, а глаза способны были высечь искру из всего, на что падал их взгляд. - Это они? - спросил человек, разглядывая беглецов. Волк кивнул. - Хорошо, - сказал человек, - да будет так. И опустилась тишина. "Враг мой и апостолы врага моего, - воззвал Лонлор, - мой ход сделан, теперь ваша очередь". И вновь ни звук, ни мысль не нарушает тишины. "Наш ответ - нет, Князь, - приходят слова Посланника - ты сделал неверный ход. Ведомые апостолом твоим Оборотнем не из тех, кто умирает за веру. Вглядись, Князь, в их души - в них сейчас лишь страх и желание спастись, в них не осталось и лоскутка от знамени их Веры. Они безвинны, но не праведны, они слабы, как все люди, и нет в них истинной силы. Тебя постигла неудача, Князь". Человек ничего не отвечает. Не в его привычке много говорить. И вот волк стоит вновь один. Один, среди им же спасенных. Густой душный дым непроглядной стеной катится на них, а за дымом след в след ступает огонь - зверь, от которого не уйти. И неоткуда ждать спасения, кроме как от того, кто уже один раз спасал...
"Дальше, Ян!" - прозвучал приказ мастера, и волк сделал несколько шагов прочь от катаров. Однако что-то заставило его обернуться: они не двинулись с места, по-прежнему, преданно глядя на своего пророка. Ян понял, что бросить их вот так у него не получится, но и оставаться он не мог. И тогда он рывком ворвался в лес и побежал навстречу огненной стене. Он уже вдыхает ее запах, видит ее, чувствует ее жар. И его ярость выплескивается - будь проклята церковь, святая инквизиция и весь этот мир, убивающий своих детей за веру! "Неужели так будет всегда?" - проносится мысль. "Всегда" - приходит ответ мастера. Ярость не слабеет, нет, она усиливается - она как пламя, нет, она и есть пламя. Две огненные стены сталкиваются, рассыпая искры. Наносят удар - отступают и снова наносят... Они исчезают одновременно, оставив после себя только мертвый лес и ощущение мертвой силы. А еще: еще остаются сорок или пятьдесят катаров - маленьких и потерянных, ставших ненужными в этой игре ни мраку ни свету. И кто-то из них говорит: - Мы спасены! И остальные робко его поддерживают. Он, конечно же, прав. Без сомнения: очень может быть...
12Х6 год от Рождества Христова. Иерусалим.
ХАДИСЫ
По свидетельству Абу Рукайп ибн Ауса ад-Дари, Пророк сказал: "Религия - это искренность". Мы спросили: "Искренность по отношению к чему?" Он сказал: "По отношению к Аллаху, Его Книге, Его Посланнику, предводителям мусульман и по отношению к простым мусульманам" . По свидетельству Абу Хурайры Абд ар-Рахмана ибн Сахра, Посланник Аллаха сказал: "Чтобы быть хорошим мусульманином, надо не вмешиваться в то, что тебя не касается". По свидетельству Абу Амра Суфайна ибн Аллаха, он обратился к Посланнику Аллаха со словами: "О Посланник Аллаха! Расскажи мне такое об исламе, о чем я могу спросить только у тебя". И Посланник Аллаха ответил: "Скажи: "Я верую в Аллаха", а затем будь честен".
1 СУРА КОРАНА Хвала Аллаху, Господу миров;
99 СУРА КОРАНА Когда в конвульсиях
|
|
| | | | | | ||
12Х7 год. Побережье Средиземного моря. Дамиетта. Черный Скорпион стоял на крепостной стене, задумчиво глядя на войска крестоносцев. - Вы должны уйти, - сказал он подошедшему Али, - они пришли надолго, и уходить не собираются. Сарацин бросил вниз быстрый взгляд и, помрачнев, спросил: - Еще высадились? И много на этот раз? Черный Скорпион кивнул. - Вы должны уйти, - повторил он. Али посмотрел на него косо. - Мы не покинем своего города, Воин, - сказал он со вздохом. - Я уже много раз говорил, даже если падет последний из нас, они не войдут в Дамиетту. - Они уже взяли одну из башен. Город окружен, их силы все прибывают. Нам неоткуда ждать помощи. - Нам поможет султан, - без особой уверенности произнес Али. Черный Скорпион не ответил. За последние два месяца, проведенные в Дамиетте, он изменился. Если раньше он был просто высок, то теперь стал еще и неимоверно худ. Его лицо осунулось: глаза приобрели нездоровый блеск, а морщин стало гораздо больше. Дамиетта оказалась тяжелым испытанием для Воина - здесь он, должно быть, впервые осознал, что такое беспомощность. В городе царил голод, счет трупам пошел на сотни, и Черный Скорпион понимал, что это только начало. Сделать же было нельзя ничего: он не мог в одиночку справиться с крестовым воинством, осадившим Дамиетту, а сарацины не могли, да и не хотели покинуть город. "Мастер, - мысленно взмолился Черный Скорпион, - прошу тебя, помоги мне! Сейчас как никогда я нуждаюсь в твоей помощи". - Воин, - Али выдержал паузу, - ты не христианин, иначе не стал бы убивать своих братьев по вере, но ты и не наш - в этом я убеждаюсь снова и снова. Скажи же, какую веру ты исповедуешь? - Веру?! - Черный Скорпион бросил на Али взгляд, полный горечи и злости. - Тогда открой, что значит для тебя это слово? - Вера - это служение Аллаху и Пророку его Магомету, - не колеблясь, ответил сарацин. Взгляд Черного Скорпиона померк: - Тогда я, стало быть, не исповедую никакой веры, не служу ни богу, ни пророку. - Кто же тогда ты сам, воин без пророка? - Али бросил со стены камешек. - Когда ты явился в наш город, и на небе померкла луна, мы поняли, что тебя послал нам Аллах на погибель христианам. Если бы головы всех, убитых тобой, они положили одну на другую, то давно уже поднялись на эту стену. Ты - Воин, но мы ждем пророка. - Я не пророк, ты видишь это, кади - я просто хочу спасти вас. Вот только все чаще я спрашиваю себя: хотите ли вы этого? - Аллах дал нам жизнь, - сказал Али, - не для того, чтобы мы как крысы спасали ее, забывая честь и память предков. - Ты думаешь лучше, если твоих жен и детей сожрут настоящие крысы? - резко обернувшись, почти закричал Черный Скорпион. - Ты хочешь это увидеть? - Я предпочту, - тоже повысил голос Али, - чтобы мой сын умер, чем жил, вспоминая позор отца, трусливо бросившего дом своих предков. Я бы хотел, чтобы он умер, чем стал изгоем в чужом краю, человеком, нет, собакой без роду, без племени. Али повернулся спиной к Черному Скорпиону. - Прощай, Воин. Черный Скорпион вновь остался один. Он стоял, глядя то на лагерь крестоносцев, то на Дамиетту, пока не принял решение. Тогда он спустился со стены и растворился в городе.
На небе стали загораться звезды, взошла луна, осветив бледным светом сарацинскую крепость и ее окрестности. Осветила она и человека, одиноко бредущего к лагерю воинов креста. Он был закутан в темный плащ, при соприкосновении с которым, казалось, умирал любой свет. Этот человек с легкостью убрал со своего пути посты христиан, сделав лишь несколько небрежных движений кинжалом. Он подошел к лагерю и оглядел палатки. Найдя нужную, он выхватил из ножен меч и подержал его в руке, будто взвешивая. Затем он вернул меч обратно и ступил в лагерь.
Кардинал Пелагий сидел за столом и смотрел на графин с красным вином. "Кровь, - думал он , - кругом кровь этих неверных. А мы пьем и пьем ее. И мы выпьем ее всю, дабы очистить землю от скверны, дабы восславить нашего Господа". Занавес палатки приподнялся, и внутрь вошел незнакомый кардиналу человек. Пелагий нахмурился. "И почему стража его пропустила?" - подумал он. Незнакомец стоял и пристально глядел на кардинала. Пелагию стало неуютно. - С чем ты пришел, сын мой? - спросил он, подавая вошедшему руку для поцелуя. Тот не двинулся с места. - Ты кардинал Пелагий, - не то спрашивая, не то утверждая, произнес незнакомец, - духовный наставник войска, что стало здесь лагерем. Пелагий, не опуская руки, кивнул. Незнакомец резко сделал шаг вперед, и от него вдруг так сильно повеяло чем-то неуловимо опасным, что кардинал попятился. - Кто ты?! - срывающимся голосом закричал он. На лице незнакомца появилась улыбка, которую люди знающие склонны были называть улыбкой дьявола. - У меня много имен, - сказал он. - Меня звали Воином и Демоном, Героем и Слугой Дьявола. А однажды один служитель церкви назвал меня Черным Скорпионом... Пелагий отступил еще на шаг, а гость спокойно продолжал: - Я пришел говорить с тобой от лица мастера - Князя этого мира. Безумство заполняет весь свет, и ты, - палец незнакомца уперся в Пелагия, - помогаешь ему в этом. Пелагий почувствовал ломоту в коленях. С лица Черного Скорпиона сошла улыбка. - Твое воинство утратило право носить имя Христово. Бог больше вам не помощник, так что знай, все содеянное тобой, зачтется по истечению срока. Пришедшие сюда забыли, ради чего начинали они поход. Солдаты подкладывают образа под себя, грабеж и убийство стали знаменами твоего войска. Задумайся, святой отец, сколько ты уже сделал, задумайся, какую цену ты за это заплатишь. Черный Скорпион отодвинул полог палатки. - Завтра ночью, - сказал он, - ты отведешь все посты от восточной части города и не дашь сделать воинам ни шага, пока все, кто решат уйти, не уйдут. Попробуешь ослушаться, и, можешь мне поверить, я вернусь. Но когда я вернусь, - Черный Скорпион посмотрел прямо в глаза кардиналу, - ты об этом пожалеешь. И ты будешь умирать столько часов, сколько людей погибнет в Дамиетте. Dixi. Слуга Лонлора запахнулся в плащ и шагнул в ночь. А кардинал Пелагий еще долго стоял, прислонившись к столу, и вслушивался в уже растворившийся звук шагов незнакомца.
Черный Скорпион воздел руку к небу, и в его ладони родился крошечный огонек. Он был настолько мал, что мог показаться последней искрой погасшего костра - казалось, еще миг, и от него не останется и следа - но огонек оказался прожорлив. Он стал с жадностью забирать воздух вокруг себя, вытягиваясь вверх яркими язычками пламени. Он вырастал, креп, менял форму, пока не стал розой ослепительно алого огня и такой же ослепительной красоты. Черный Скорпион с силой выбросил руку вперед, и роза качнулась, сорвалась с ладони и упала вниз, оставляя пылающий след. И когда она достигла земли и исчезла, ее след вздрогнул и, сверкнув багровой молнией, растворился... - Итак, - сказал Лонлор, - ты хочешь спасти этих людей. Почему? - Их вера - их жизнь, - говорил Черный Скорпион, идя вместе с мастером по крепостной стене. - Под страхом смерти прикажите им нарушить устои веры, и они предпочтут умереть. Такими они рождаются, такими умирают... такими живут. Лонлор смотрит на Дамиетту. - Странные люди, - произносит он, оборачиваясь к Черному Скорпиону, - чем-то похожие на тебя. На город налетает ветер. Тучи словно в панике мечутся по небу. Крестоносцы начинают новый штурм. - Твой выбор принят, Воин, - Лонлор уходит, - теперь все решит ответный ход. Прощай! И Черный Скорпион остается один на крепостной стене избранного города Дамиетта...
Настало время утренней молитвы, и с минаретов уже неслось пение муэдзинов: "Аллах акбар. Ла иллаха илла-л-лаху". Со всех концов города к мечети потянулись люди. "Пятничный намаз", - вспомнил Черный Скорпион. Он спустился со стены и тоже направился к месту джумы. Дождавшись окончания второго раката молитвы, Воин сбросил обувь и незаметно проскользнул внутрь мечети. Сарацины слушали имама. Сегодняшняя хутба как всегда превозносила халифа, призывала к стойкости и непоколебимости в вере. Ни холод, ни болезни ничего не изменили в традициях этого города - жизнь шла своим чередом. Улучив момент, Черный Скорпион приблизился к имаму и шепнул ему: - Пусть правоверные соберутся на площади, у меня для них есть известие. Имам кивнул. Придется подождать: сначала имам объявит о необходимости собрания, потом сарацины покинут мечеть и отправятся к месту сбора, и это будет продолжаться долго. Но потом площадь заполнится, его окружат со всех сторон, а напротив встанут имам, кади и наиболее уважаемые люди. И тогда он скажет... - Истинная стойкость, о которой вы часто слышите, не в том, чтобы сдаться на милость христиан и покорно умереть. Уйти и унести с собой свою веру - вот настоящая стойкость, - говорил Воин. - Мы вернемся, и Дамиетта вновь станет нашей. Если мы останемся - умрем, но город получат христиане. Уже надолго, может, навсегда. Хотите ли вы этого? Черный Скорпион оглядел лица собравшихся. Много негодующих, но задумавшихся больше. Это хорошо. Слышатся крики: "Христианский пес!", "В яму его!". Но имам поднимает вверх руку, и весь шум смолкает. - Аллах, - произносит он и поднимает взгляд к небу, - говорит нам, чтобы соблюдали мы им и пророком его Магометом произнесенное. И кто ворует, того руки лишить должно, а кто дом отца и его отца бросил, того выгнать с позором, как собаку шелудивую. Здесь справедливость. И сказано Магометом: "Тот из вас, кто увидит злодеяние, пусть остановит его своей рукой; если он не в состоянии сделать этого - то своим языком; если он не в состоянии сделать и это - то своим сердцем, что является самой слабой степенью веры". И потому остановлю тебя языком своим - ты злодеяние совершаешь, а умам нашим недостойно такое слушать. - Я говорил тебе, Воин, - добавил кади Али , - но ты не слушал. Услышь же теперь, что говорят тебе - наше да будет с нами. И пока сила есть в руке нашей, мы будем останавливать христиан. Дойди до самого халифа, и он скажет тебе то же, что говорим мы. Толпа одобрительно закивала. - что ж, - тихо сказал Черный Скорпион, - я пытался спасти вас - вы отказались. Я хотел сохранить жизнь вашим детям и женам - вы не прислушались. Я думал, что мне удастся спасти от поругания то, во что вы верите - вы не захотели мне помочь. Это ваш выбор. Но это ваш последний выбор. С этого момента у вас один путь - в смерть. Я ухожу. Сегодня ночью восточной стеной могут уйти те, кто еще не потерял разум. Прощайте! И он ушел, а вслед ему сказали: "Он бросил нас, испугался смерти". И только Али подумал, что очень сложно быть пророком, которому не верят.
Кардинал Пелагий мучился целый день, а к ночи все же снял оцепление с востока от города. Поставив нескольких верных людей наблюдать, сам он остался в лагере молиться и ждать сообщения об исходе сарацин. Но его все не было. Уже давно минула полночь, когда кардинал послал людей следить и за другими стенами. Но и там все было спокойно. - Господи! - взвыл Пелагий. - Что же происходит?! Но Бог молчал, а сарацины не покидали Дамиетты. К утру оцепление было восстановлено - из города не вышел ни один человек. А те, кто в это утро увидели кардинала, впоследствии утверждали, что Пелагий постарел за ночь лет на десять.
Дамиетта. Полтора года спустя. Когда ворота пали, и орда крестоносцев покатила внутрь, она в приступе безумной ярости полосовала мечами все, до чего могла дотянуться. Отряды расходились в разные стороны в поисках живых неверных. Но мало кому везло - Дамиетта умерла вместе со своими жителями. Городом правили крысы. Их были тысячи, десятки тысяч. Воинам креста приходилось рассекать сплошной серый ковер наглых, ничего не боящихся тварей. Под этим покрывалом тел тех, на кого крысы нападали, видно уже не было. Изредка встречавшиеся крестоносцам сарацины оружия в руках уже не могли - их убивали с одного взмаха. Войско становилось все более неуправляемым, превращаясь в толпу мародерствующего сброда, как уже бывало не раз. Наблюдая за продвижением, чуть позади основной орды, шел высокий широкоплечий рыцарь в закрытом шлеме и монашеской сутане. Он шел медленно, иногда останавливаясь и смотря на какой-нибудь дом так, будто с этим местом для него было связано очень многое. Будто он здесь родился и вырос. Рыцарь, глядя на картину конца света, вспоминал лица живших и умерших, а вспоминая, прощался... Зашедшее солнце дало жизнь легиону теней, и теперь они свободно скитались по городу, предоставленные сами себе. Липкий сумрак затоплял улицы и дома, погружая Дамиетту в сон. В вечный сон.
Дамиетта. Еще год спустя. В этот год он вернулся не один. Теперь он не был беспомощен. С ним шли те, кому эта земля принадлежала по праву, те, кто пришел мстить и в чьих сердцах не было жалости. Позднее один из выживших в те дни священников написал: "Когда неверные ворвались в город, казалось, сам дьявол вел их. От них не было пощады и не было спасения - Бог отвернулся от нас".
ПЕСНЬ МЕСТИ Я на черных крылах из ночи улечу, Ты хотел, чтобы я растворился во сне - Обвинить в преступленьях пред мной и собой, Я твоим преступленьям не знаю числа - Мир разбился и нам уж не склеить его; Я пришел за тобой, но уйду я один - Ты уходишь теперь во владения сна, Так прощай же - ступай в беспросветную мглу -
ЛОНЛОР И ПОСЛАННИК. Лонлор смотрит на посланника. - Ты опять пришел, - устало говорит он, - с чем на этот раз?
Лонлор улыбается и ничего не говорит. - Князь, ты как-то говорил, что безумие, воюя с безумием, не может родить разум. А может ли разум, воюя с бесконечным безумием, одержать победу? Нет, он все равно захлебнется. Да, он оставит след, след яркий, запоминающийся. Он укажет на то, что разум был, но разве он укажет на то, что разум есть? И стоит ли этот след тех судеб, что ввел ты в игру? Нет, мастер, с того момента, когда в мир вступили твои апостолы, ты проиграл... - Соизволил закончить? - осведомляется Лонлор, скрестя на груди руки, - а вот теперь скажу я. Кто выиграл, а кто проиграл, станет ясно в означенный срок. Но пока я вижу только ваше поражение. - И где же? - Да везде, - пожимает плечами Лонлор. - Посмотри на то, что вы принесли людям. Вера. Ты видел, что они с ней делают? Ты знаешь, что творится с именем пославшего тебя на устах? Взгляни - все созданное вами - в огне, и этот огонь взращен вашей ошибкой. Учением о любви к себе вы вырыли могилы хотя бы тем своим созданиям, которые в него не поверили или о нем не узнали. Самый же наглядный пример вашего краха - христианская католическая церковь. По слову наместника неба происходят события - надеюсь, тебе о них рассказывать не надо - перечеркивающие все десять заповедей. Возведение убийцы тысяч в ранг святого - это ли не свидетельство вашего поражения? - Неужели ты затеял все это лишь затем, чтобы иметь возможность еще раз привлечь внимание к выше сказанному? Ты решил выиграть на нашем поле?
ИЗ "БУЛЛЫ О ВЕДОВСТВЕ" ИННОКЕНТИЯ VIII. "Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы католическая вера в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое нечестие далеко искоренялось из среды верных. Не без мучительной боли недавно мы узнали, что в некоторых частях Германии: очень многие лица обоего пола... впали в плотский грех с демонами: и своим колдовством... и другими суеверными, порочными и преступными деяниями причиняют женщинам преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных... и все земные произрастания.., что они препятствуют мужчинам производить, а женщинам зачать детей и лишают мужей и жен способности исполнять свой супружеский долг; что, сверх того, они кощунственными устами отрекаются от самой веры... И хотя возлюбленные сыны наши Генрих Инститорис и Яков Шпренгер, члены ордена доминиканцев, профессора богословия, нашим апостольским посланием были назначены и до сего дня состоят инквизиторами,.. некоторые клирики и миряне .., не в меру высоко ставя свое разумение, не стыдятся упорно утверждать, что так как в полномочных грамотах не были... точно указаны епархии, города и местности, а также некоторые лица и их проступки, то поэтому вышепоименованным инквизиторам: не должно творить наказание... Но мы устраним с пути все помехи.., которые могут каким-либо образом препятствовать исполнению обязанностей инквизиторов, а дабы зараза еретического нечестия и других подобного рода преступлений не отравляла своим ядом невинных людей, мы намерены, как того требует наш долг и как к тому побуждает ревность к вере, применить соответствующие средства... Да не чинится никакой помехи названным инквизиторам при исполнении ими их обязанностей и позволено им будет исправлять, задерживать и наказывать лиц, совершающих указанные преступления... Кого найдут виновным в указанных преступлениях, исправляли, заключали под стражу и наказывали с лишением имущества... и все иное совершать, что они найдут полезным и необходимым... Буде же кто-либо попытается нарушить это наше послание, то пусть знает, что он навлечет на себя гнев всемогущего Бога и апостолов Петра и Павла."
15Х0 год. Рим. 3. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет отступление и не откроется человек греха, сын погибели. 4. Противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так - что в храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога. Второе послание к фессалоникийцам 43. Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете меня; а если иной придет во имя свое, его примете.
149Х год. Ватикан. Быстрыми шагами, словно летя на своем иссиня-черном плаще, Лонлор прорезал накрывшую католическую столицу ночь. Она была не в силах сопротивляться его воле - повинуясь малейшему движению руки, она то сгущала нерастворимый мрак, то озарялась изнутри синеватым свечением. А мастер все летел и летел вперед, не замедляя ритма несущегося ему навстречу мира, не уставая сам. Ночь была его стихией, ветер был его попутчиком. А за рвущим пелену времени странником шел дождь. Дождь, какого еще не было. Струи, сплетаясь, стояли одной сплошной стеной. Цвет ее был темен, возможно, даже черен, как плащ Лонлора - если такое может быть... Дождь пытался догнать мастера: он наступал на его следы, силился дотянуться до его летящих одежд. Но стихия была бессильна прикоснуться к Лонлору - эта ночь принадлежала ему... Силуэт мастера обрисовывался в вспышке кроваво-красной молнии. Странник стоял возле собора Святого Петра и смотрел куда-то вдаль, будто бы разглядывая нечто скрытое от человеческого глаза. Полностью оправдывая свое имя, огромный и массивный, подобный в этом вере, символом которой служил, собор тоже заглядывал в мастера, и, почувствовав этот взгляд, Лонлор сделал шаг вперед. Стены собора в ужасе раздвигались, давая дорогу тому, против кого было заложено святилище Ватикана. Два цвета - красный и золотой - мелькали перед взором странника. Они сквозили и в узоре стен, и в росписи сводов и в инкрустации мебели - во всем сквозила роскошь и самоуверенная величественность. Лонлор на миг замедлил свой летящий шаг и коснулся раскрытой ладонью стены. По собору, от самого верхнего шпиля до фундамента, пробежала дрожь. Мастер оторвал руку от золота колонны - он кивнул своим мыслям и уже не спеша продолжил путь. Глава римско-католической церкви Его Святейшество Иннокентий VIII полудремал в высоком кресле красного дерева. Голова пастыря всех христиан все время клонилась влево, грозя стукнуться о массивный подлокотник. Но каждый раз когда это вот-вот должно было случиться, глаза Его Святейшества открывались, давая импульс пробуждения всему телу. И тогда грузная фигура первосвященника совершала несколько движений и усаживалась поудобнее, лишь затем, чтобы через несколько минут вновь провалиться в яму полусна. Даже привезенный откуда-то из далека напиток со странным названием "чай" не прогонял от Его Святейшества чары языческого бога Морфея. Иннокентий VIII был стар. Он устал от жизни, хоть и боялся себе в этом признаться. Все чаще первосвященник ловил себя на мысли, что хотел бы уйти к Богу. Но то ли Иннокентию VIII был отведен гораздо больший срок на грешной земле, чем он предполагал, то ли небо отказывалось принять главного борца с ведовством. Первосвященник вновь очнулся от дремотного забытья и окинул усталым взглядом свои покои - по стенам расползся липкий сумрак. Многие из горевших в изобилии свечей отчего-то стали гаснуть. В углах папской обители стала клубиться, сначала едва заметно, а затем все тверже вступая в свои права, темнота. Тени стали заполнять все больше пространства, атакуя пока еще обширную территорию света. Одна из теней - самая настырная - придвигалась к Его Святейшеству ближе и ближе. Первосвященник прищурился, пытаясь получше разглядеть этот сгусток мрака. Он был удивительно странных очертаний - что-то в нем было не так, только Иннокентий VIII никак не мог понять, что же именно. И лишь когда тот, кто казался тенью, полностью вышел на свет, дремота слетела с Папы мгновенно. Мастер смотрел на первосвященника с интересом. Утонувший в кресле дряхлый старик в белой повседневной сутане и с непокрытой головой тоже разглядывал странника - удивленно, но не испуганно. Большой и грузный человек, фигурой и носом-клювом больше всего напоминающий пингвина, Его Святейшество выглядел именно так, как следовало ожидать... - Итак, - обронил первое слово Лонлор, опускаясь на резной стул напротив Папы, - разрешите представиться, Ваше Святейшество. Я был во многих землях и везде меня звали по-разному. Но чаще всего люди на разных языках роняли одно и то же определение - Князь Мира Сего. Последние слова странника громом прокатились под сводом собора, за окном сверкнула молния. Иннокентий сжал рукой крест, висящий у него на груди. Непроизвольно вторая рука первосвященника сложилась в троеперстие, перекрестив своего владельца. - Продолжим, - кивнул Лонлор, - теперь, когда все формальности соблюдены, ничто не может помешать нашей беседе. Блуждающий взгляд Его Святейшества натолкнулся на спокойный, холодный взор глаз Лонлора. Натолкнулся и отскочил, словно пуля рикошетом. - Неужели ты и впрямь тот, за кого я тебя принимаю? - вопросил Папа, пытаясь больше не встречаться глазами со странным пришельцем. Зеленое око Лонлора улыбнулось: - Не беспокойтесь, Ваше Святейшество, вы не ошиблись. Я тот, с кем вы призваны бороться. Но... - Лонлор выдержал паузу. - Наше приветствие затянулось, перейдем к делу. Дверь в папскую обитель скрипнула, и мерными шагами внутрь вошел человек ... или то, что когда-то им было. - Вы Ваше святейшество, конечно же узнали эту тень, - обратился Лонлор к Иннокентию VIII, - это ваш предшественник - тоже Его Святейшество, но в прошедшем времени, Иоанн XXI. Тот самый Иоанн XXI, который сразу же после принятия папских регалий приказал сжечь епископа своего родного города, тот самый Иоанн XXI, который изобрел термин "еретическое колдовство", вложив божественной инквизиции факел в руки. Тот Иоанн XXI, дело которого вы успешно продолжаете. Лонлор резко повернулся к вошедшей тени. - Ответьте мне, Ваше Святейшество, - зло и весело зазвучал его голос, - какова была награда, дарованная вам за уничтожение первой сотни бесконечного счета пособников дьявола? - Ад, - был ответ страннику. В зеленом глазу Лонлора вспыхнула алая искра. - "Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых" - процитировал он Библию.
Мастер щелкнул пальцами - поднялся ветер, и плащ странника опять принял вид крыльев. Ветер был нечеловечески холоден, он пробирал Иннокентия VIII до самого сердца. Первосвященник хотел закричать, но горло сдавил лед. Между тем тень Иоанн XXI вспыхнула багровым пламенем. Огонь разрастался - вокруг него возник пурпурный ореол, словно бы из застывшего ветра. Родоначальник борьбы с колдовством уходил в иной мир, съедаемый пламенем десятков костров, которые сам же и разжег... Когда холод стал отпускать Иннокентия, медленно уползая в тень, образовавшуюся пустоту без остатка заполнил ужас, наверное, такой же нечеловеческий. - Что ж, - сказал мастер, полузакрыв глаза. Теперь Лонлор выглядел усталым. - Мне было бы крайне интересно узнать, Ваше Святейшество, одну безделицу. Что есть вера, которую вы несете? - Я не отвечу тебе, Враг человеческий, - попробовал ухмыльнуться первосвященник. Ухмылка вышла кислой. Мастер отнесся к реакции Папы без интереса - он опустился на золоченый со спинкой, украшенной тремя католическими крестами, стул и закрыл глаза. Так он просидел довольно долго. - Какое интересное определение вы мне дали, Ваше Святейшество, - наконец протянул странник, - вот верное ли? Это уже вопрос. Кстати, обо мне. Если верить вот этой книге… - В руках Лонлора очутилось второе издание “Буллы о ведовстве”. - Получается, что слуг моих легионы, все они обладают волшебной силой и навсегда стали моими рабами. Более того, простые люди падки на союз с дьяволом. Эту же мысль развивают ваши возлюбленные ученики. Инститорис и Шпренгер в “Молоте ведьм”. “Несовершенные твари, глупые, похотливые, вероломные и лживые по природе своей,” - это о женщинах. Дальше - больше. Почитаешь и решишь, что все человечество, кроме самих возлюбленных всевышним братьев, демоны. Следуя же вашему литературному шедевру, Господь по сравнению со мной беспомощный младенец, так как даже с десятой долей творимого моими слугами ему не дано совладать. - Да, сила твоя велика, - проронил первосвященник, - и демонов рой неисчислим, но Бог даровал нам веру! И с помощью нее... Лонлор явно заинтересовался речью Папы. - ...Мы истребим все нечистое... - И вернете человека в рай земной, - закончил за него Лонлор. - Однако вспомните, Ваше Святейшество, о душе вашего предшественника - где она сейчас обретается? - Неужто ты думаешь, что я поверю повелителю вероломных лжецов? - улыбнувшись, Иннокентий показал свои желтые зубы. - Тебе не составит труда вызвать из преисподней хоть светлейший образ апостола Павла. Но это будет только образ, призванный смутить мой разум и подорвать веру. Зная это, я не поддамся на уловки. - Интересно! - подлинно восхитился мастер. - То есть ваша вера отрицает возможность отступления мироздания от однажды сказанного или начертанного? - Истинно так, - подтвердил Папа. - Очень интересно, - задумался Лонлор, - а если я открою вам, что мир сей не единственный населенный живыми существами, а солнце, освещающее землю, не единственное вселенское светило, что скажет вера? - Что сатана лжет, как и всегда. - А если это произнесут уста человека мудрого и осененного благодатью церкви? - Значит он пал жертвой свои заблуждений или коварства сил зла. - пожал плечами Иннокентий. - То есть любой человек может ошибиться, - сказал мастер, - а как же быть с людьми церкви? - Их ведет вера, и вера наполняет мудростью их разум, а сердце добротой. - Следовательно, чем сильнее вера, тем ты более совершенен, я правильно понял? - поинтересовался странник. Иннокентий кивнул. - Итак, подведем итог, - мастер сплел пальцы в замок. - Вера не знает сомнений, само мироздание покоится на ней, а люди, несущие веру в сердцах, умах и руках - в виде факелов - непогрешимы и святы. И чем больше веры в сердцах, умах, а особенно, руках, тем лучше... Лонлор поднялся со стула. - Вы мне очень помогли, Ваше Святейшество, - произнес он, постукивая длинными тонкими пальцами по верхнему золотому кресту на спинке стула, - теперь я, кажется, стал понимать, что здесь происходит. Странник повернулся и пошел по направлению к двери. Внезапно он остановился и повернул голову в сторону первосвященника. Иннокентий в эту минуту почему-то вдруг резко ощутил запах горелых свиней, затем все запахи как-то ушли далеко-далеко, а картина перед глазами римского Папы сделалась нечеткой и какой-то вязкой. Его Святейшество почувствовал, что погружается в сонное забытье. И сквозь все это, откуда-то из бесконечно нереальной дали, прозвучал голос мастера: - Разве я не сказал вам, Ваше Святейшество? Я беру вас с собой. Потом Иннокентий провалился в забытье целиком - оно было мягким, успокаивающим, и только где-то на грани пропасти разума мерцал маленький красный огонек. Его пульсация усиливалась, превращаясь в трепет адского пламени. Огонек рос из уголька в костер. Когда он охватил весь разум святого римского Папы, Иннокентий VIII закричал. Вот только жаль его дикий вопль никто не услышал...
ИЗ СРЕДНЕВЕКОВЫХ РУКОПИСЕЙ “ Никоим образом не подлежит сомнению, что каждый язычник, еретик и раскольник отправился в вечный огонь, который приготовлен Дьяволом и его черными ангелами, если до конца своей жизни он не будет прощен и возвращен в лоно католической церкви.” “ Те кто убивает с помощью чародейства или заговора, должны быть сожжены в огненном пламени, ибо это не просто убийство; ведь чародей хуже убийцы и заслуживает смерти через сожжение. Соответственно этому тот, кто с помощью магии препятствует естественному размножению мужчин и женщин или делает так, что женщина теряет способность зачать или родить ребенка, выношенного в ее животе, как и тот, кто иссушает молоко кормилицы или другими средствами чародейства или MALEFICIA убивает людей изнутри ... или снаружи должен считаться убийцей.” “Хотя они и оставались непреклонными в своем отрицании [вины] до конца, их вскоре сжигали живьем столь жестоко, что некоторые из них умерли в отчаянии, отрекаясь и богохульствуя, а другие, наполовину сожженные, выбирались из огня, и их снова бросали туда, пока они не сгорали совсем.” “Какое бы наказание мы ни назначили ведьмам, - жарить ли, варить ли их на медленном огне, - это для них недостаточно.”
15Х0 год. Кельн. 15. И дано ему вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. 16. И он сделает то, что всем - малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам - положено будет начертание на правую руку их или на чело их. 17. И что никому нельзя будет ни покупать. Ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. 18. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое: число это шестьсот шестьдесят шесть.
Папа римский именовался “наместником сына божьего” - Vicarius Filii Dei. V = 5 F D = 500 Число имени его 666.
159Х год. Ватикан. Когда-то, очень давно, замок Святого Ангела назывался мавзолеем Андриано. В ту пору он служил усыпальницей римским правителям и еще даже не догадывался о своей грядущей славе. Ему еще только суждено стать оплотом инквизиции. Здесь будут собираться епископы и кардиналы, да что там кардиналы, сами Папы не раз погостят в стенах цитадели. Об этом месте будут ходить легенды по всей Европе - одна страшнее другой. Конечно, умные люди никогда не поверят, что в замке есть комнаты с “подогревом” пола, где узники жарятся на медленном огне. Или что обвиняемых в ереси могут засовывать в каменные мешки, где невозможно ни встать в полный рост, ни сделать два-три шага. И уж только сумасшедший мог предположить, будто в стенах крепости живет свора собак, которую монахи кормят человеческим мясом. Все это больное воображение. Просто кому-то очень хочется опорочить церковь. Ничего этого нет, как нет, да и быть не может в замке Святого Ангела никакой темницы с названием “Уста Ада”. У кого-то сомнения? Вот и правильно, что нет...
Лонлор отворил дверь и вошел. Человек, сидевший в углу, оглянулся. Взгляд его встретился со взглядом странника. О, что это был за взгляд! Яркий, гордый, насмешливый. Но как контрастировал этот взгляд с обликом его обладателя... Этот некогда высокий человек сгорбился, потерял осанку. Руки и плечи исполосованы красными кровоточащими ранами, вместо одежды - ветхое тряпье. Кожа приобрела синеватый оттенок - скоро через нее можно будет увидеть кости. - Приветствую тебя, - говорил Лонлор, - надеюсь представляться не надо? Узник кивает. - Зачем ты пришел, - осведомился он надтреснутым голосом, - я, кажется, тебя не приглашал. Лонлор усмехается: - Тебе ли не знать, что я всегда прихожу сам. Впрочем, ты нападаешь на меня намеренно. Что очень глупо. - Простите, Князь, - усмехается теперь узник, - я не думал, что это ранит ваши чувства. - Мне нравиться, что ты не изменился. Иначе это было бы неинтересно. - Лонлор обводит взглядом каземат. - А у тебя здесь уютно. - Не забывают, - отзывается пленник. - Уже восьмой год на исходе, а все никак не забудут. Зачем ты здесь? - вдруг резко меняет он тему. Лонлор улыбается зеленым глазом, отчего камни стен начинают рассыпать изумрудные искры... а может это только кажется? - Забавно, - соглашается пленник, смотря на переливы огня, - но ведь ты пришел не для того, чтобы устраивать балаган с фокусами. - Такой же наглец как и прежде, - констатирует Лонлор. - для чего же по твоему мнению я пришел? - Тебе нужна моя душа. - предполагает пленник, бросая на Лонлора ироничный взгляд. Тот смеется: - Мне всегда нужны души. Другое дело - зачем? - Как это зачем, - усмехается узник, - чтобы погубить и забрать в ад. - Ни то и ни другое. - Ну как же, - улыбка пленника становиться горькой, - так написано в Библии. И если в книге сей, что тебе положено губить и забирать, значит это тебе и надлежит - ни более, ни менее... Оба некоторое время молчат. - И все же - зачем? - спросил узник. - Какой большой и светлой..., прости, темной, любви ты хочешь от меня добиться? Лонлор задумчиво смотрит в никуда. - Перестаньте, Князь, - морщится его собеседник, - мы достаточно долго знаем друг друга, чтобы разыгрывать дешевые спектакли. Лонлор оборачивается и пристально смотрит в глаза узника. - Когда-то много лет назад, - сказал он, - я предложил тебе выбор между ними и мной. Тогда ты рассмеялся и сказал, что у тебя свой путь. И ты ушел от них и пошел этим путем... пока не наступил на интересы церкви. И тогда она оборвала твой путь... - Я что-то путаю? - обратился он к узнику. - Продолжайте, Князь. - Так вот. Сквозь годы я вновь пришел к тебе, чтобы предложить преступить через их путь. Предложить тебе во второй раз. - Почему же я тебе так важен? - спрашивает узник. - Что значит сейчас мое имя? Что значит в вашей игре мое имя? Ответь мне, князь. - Ты - символ разума этой эпохи, говорит Лонлор, - знак борьбы с фанатизмом. Твоему имени суждено остаться в веках. Для них важно сломить тебя. Я же хотел бы... - Спасти меня и облагодетельствовать. Не ваши это функции, Князь. Но я кажется понял... И я отказываюсь от вашего предложения. - И тебя не пугает смерть? - спрашивает Лонлор. - Только безумца не пугает смерть. Но чего стоит путь, пройденный не до конца? Да и мне, - узник смотрит в потолок, - интересно узнать, можно ли меня повернуть в нужную сторону... Лонлор долго и внимательно вглядывался в черты лица пленника. - Хорошо. - наконец говорит он. И уходит. А спустя три месяца узнику Замка Святого Ангела выносят приговор: ”казнить насколько можно милосердно, без пролития крови”. - Быть может, вы с большим страхом произносите эти слова, чем я выслушиваю. - отвечает он. 16 февраля 1600 года на Площади Цветов вспыхивает костер его смерти. И когда Джордано вели к месту казни, в толпе он увидел знакомое лицо. Мастер провожал его взглядом, и оба его глаза были пустыми. А в последний миг перед неизбежным он вдруг склонил голову ... впервые с начала времен.
|
 |  |  |  | | |||
| |||||||
| |||||||