| | Про ленинизм - заменитель бабы Восхотел как-то мужичонка бабу. Туда посмотрел, сюда посмотрел, и по сторонам тоже - а нет нигде бабы! Закручинился мужичонка, разлил с горя водочки… Тут-то ему друган по секрету и говорит: не горюй, дескать, есть тебе в помощь верное народное средство. Надо, короче, где-нибудь запереться и заняться ленинизмом. Да так, чтоб никто не видел - ленинизм, мол, дело такое… некоторые увидят - засмеют.
Заперься мужичонка, как друг советовал. Достал книжку революционную и ну наяривать! Только шерсть дыбом и пар идет. Видит мужик, что дело правильное, что горюшко его как рукой сняло. Славная все-таки штука, если умеючи.
Славная-то славная, да с последствиями. К бабам мужичонку не тянет, смотреть на них тошно - ну это дело понятное, на то и ленинизм, чтоб идеей жить. Только потянуло его зачем-то буржуев вешать. Понял мужик наш, что нет ему в жизни счастья, если каждый день не будет врагов народа ломать. День крепился, неделю… а потом вышел в чисто поле контру крушить.
А какая, спрашивается, в чистом поле контра? Ну зашиб он пару воробьев, свинью одну из ружьишка похреначил. Не контра, конечно, а все-таки душу греет. А вдруг свинья у буржуя жила? Заместо собачки комнатной? То-то и оно, что если правильно присмотреться, то любую бытовуху можно как революционное дело привечать.
Понравилась мужичонке житуха новая: на бабах отныне крест, все время - на подрывную, грубо говоря, деятельность. Пошел, одним словом, в лес партизанить. То корову кулацкую подрежет, то рельс какой испоганит, чтоб поезд дуба дал. А чего? Революционный террор - вещь такая. А ночами он, как водится, книги читал. Сами понимаете, как: и шерсть дыбком, и пар идет, и до баб дела никакого.
Вот такая побасенка. К чему мораль? А к тому же: где вы были, бабы, мать вашу? Из-за вас нелюди царя расстреляли, Коленьку! И семью его загубили, нехристи окаянные! Вот и спрашивается: где вы были, когда такой мужик в ленинцы уходил? Сложно было с козлами этими переспать? Сделали бы минет Ульянову - и баста на социальных штуках. Жили бы как люди. Без прогресса, от которого шерсть дыбком.
А потом спрашиваете: чего это в России такая хрень висит, что даже лаптем расхлебать не с руки… Про святого Жил-был посреди огорода церковный староста. И такой он был святой парень, что ночами даже светился (это не враки, а нимб такой, бывает у некоторых).
И позарился на его душу окрестный черт. Но мужик-то, как мы помним, был по жизни - святее некуда. Сатану за тыщу верст чуял, а мелкого беса в пол-касания выводил. Но черт наш тоже оказался не лыком шит. Знал, чего хочет. Пришел он под вечер с бутылкой к старосте. Тот, понятное дело, интеллигент, на ночь даже черта из дома не выгонит.
Ну сели они, разлили по маленькой. И давай черт нашего мужика на грязное дело совращать: то баксы заморские сулит, то машину ненашенскую, то красавицу русскую обещает. Продай, мол, душу. А мужик наш - ни в какую. Волевой, одним словом. Баксы, говорит, не нужны, ездить я могу и на самокате, а заместо проституток ваших есть у меня изображение Божьей матери. Мастурбируешь, что ли, на нее? - черт спрашивает. Дурак ты, отвечает церковный староста. Молюсь я на это дело. Ну молись, молись, черт смеется. И водочку знай себе наливает.
…К утру все-таки старосту уболтал. Знал черт, на что мужик купится. На святое и подманил. Предложил тому сделку века: душу староста отдает, но за это все горожане резко начинают веровать в Бога. Все. Включая новорожденных и сволочей. Как по команде. Раз - и поверили. Основательно, до конца дней своих. А староста знал: горожане его сплошь нехристи да иуды, верующих там - ну максимум два процента. Как свою душу за людей не отдать? Ну и отдал. Подмахнули бумагу, как положено, кровью. Рассмеялся нечистый звонко, дерябнул напоследок и был таков.
Выходит староста на крыльцо и видит: справа Кришне молются, слева - Вишне, а прямо перед ним дедок Брахму славит. Детей в синтоисткий храм ведут. Обалдел бедняга от такой каверзы. А чего он, собственно, ждал? Дьявол сказал - дьявол сделал. Все, как есть, в богов веруют, никто атеизмом не мается. Кроме старосты. Не смог несчастный в Брахму уверовать. А душа у него, кстати: тю-тю.
…Что дальше было? А ничего. По праздникам местная пацанва поет славу Шиве. Городишко стал пользоваться бешеной популярностью, и туристы со всего мира валят посмотреть на его шестирукое божество. Про немцев Глядит Васек: прет немчура поганая. Ну дал очередь, как положено. Повалились гады мордами в землю.
- За Россию, бля! - кричит наш Васек.
Ну вхреначили за Россию.
- Покажи, на х.., фашистам сраным, - советует ему Петр.
А сам гранату метает. Удачно так: троих положил.
- Сколько фрицев снял? - спрашивает Петр товарища.
- Да штук пять, козлов, - задумчиво Васек отвечает.
А немчура поганая дело знает: обложили дом, и прут как танки, хоть и без танков (пока, во всяком случае).
Наши, знай себе, отстреливаются. Бах-бах - и валятся гады. А наших двое всего, да раненый Иванов. Зато боекомплекта - до хрена. И двое "калашниковых".
Бах-трах-тарарах.
Поливают немцы огнем.
А русские не сдаются. Как же можно? Терентьич не простит, и вообще: не сдаются русские.
Папироску бы закурить. Ан нет папироски. Зато гранаты не перевились. Ну и давай наши во вражью цепь гранатами шуровать. А немцы к такому отпору не привычны. Боязно им. Мрут как мухи, но все равно лезут. Выучка, наверное.
- Суки, - хрипит Васек. - На, получай!
- Давай, - стонет раненый Иванов. - Покажи им, брат. Давай по полной, как Тереньич учил.
А сам плачет, Наденьку вспоминает.
Не дались наши живыми.
Всех покрошила полиция ФРГ. Зато в газетах снимок дома на первых полосах стоял. В любых газетах: русских, немецких, американских.
Один лишь Терентьич ушел. Живет сейчас под Питером, недавно на сходняке вором в законе короновали. А он ночами плачет, корешей вспоминает, Петра с Васьком, да положенца Иванова, как билась его братва в девяносто пятом за наркорынки. Да жаль, накрыли пацанов под Берлином. Про девочку Спас однажды мужик девчушку молоденькую, двенадцати лет всего. Вот говорят, герои в наше время перевелись. Хрен-та с два! Все была как положено: и пожар, и девочка, и технолог Геннадий Корин мимо дома шел.
Видит технолог - пожар. А в окне что-то малолетнее мечется. Ну не совсем что-то, а женского все-таки пола, в джинсах и рыжем свитере. "Хрен, вашу мать", - подумал он и полез вверх. Как лез, за что цеплялся, как девочку хватал и обратно вылез - напрочь не помнит. Вроде как память отшибло. А тогда по наитию лез, и Бог помог. Только он ее вытащил, журналистов понаехало, с диктофонами, телекамерами. Как, мол, спрашивают, и что?
- Чувствуете себя героем?
А Генка все молчит, только под ноги сплевывает. Девчушка в рыжем свитере к нему жмется, и не плачет больше.
- Как вы все-таки решились? - спрашивает самый настырный.
- Ну как тебе сказать, - бормочет Генка. - Не знаю, брат, как и сказать тебе…
- А если по правде? - спрашивает лохматый телемоня, и микрофоном своим прямо в Генку тычет.
А девчушка джинсовая совсем успокоилась, смотрит на Генку и глазенками лупает.
- Ну я это, - Генка говорит. - Смотрю на эти дела: ешкин кот, сто лет такого не видал. Да ты сам не видишь, какая попка?
- А-а, вот как, - репортер отвечает.
- А ножки, ножки-то какие! - в забвении бормочет герой. - Я их целый год во сне целовал. Как увидел, так и понял все про себя. А тут этот самый встал.
- Он самый, что ли? - спросил репортер.
- Ага. Ну я и полез. Хвать девчонку, а тут все огнем горит…
- У тебя, что ли?
- Ну да. Полезли мы, значит, вниз. А тут вы, козлы, понаехали.
- Мы?
- Ну ешкин кот, вас иметь! - рявкнул Генка. - Пошли, маленькая, пошли на хер. Я тебе хорошо сделаю, только не кричи, а то опять понаедут.
…Ничего у них, конечно, не вышло. Девчонка сказала, что без презерватива она не будет. Генка добавил про кота и отпустил девочку. Всю ночь мастурбировал, а наутро зашел к брату-алкашу, взял ружье и пострелял детский сад.
Кадры, где он лезет в пожар, ему помогли. Суд признал спасителя невменяемым, затырил в психушку, и в психушке я выслушал удивительный, как вся наша жизнь, и столь же честный генкин рассказ. Про честного юдофоба Петр посмотрел на витрину. "Пиздец, - подумал он. - Опять ни хера, словно жид языком слизнул".
…Последнее время выдалось на редкость тревожным. К прочим бедам простых людей добавились так называемые крылатые поджидовки. Они, если верить бульварным СМИ, орудовали на правобережье. От обычных поджидовок, как легко догадаться, их отличали крылья: большие, белые и пушистые (о них рассказывали те, кто уходил от них немного живым). Сначала они вырывали людям глаза, а затем уносили в гнездо и долго насиловали: ночь, вторую, третью… Если уносили красивую женщину, то насиловали с особым тщанием, когтями царапая ее тело, а потом выбрасывали прочь из гнезда, и летели дальше. Одно время тема крылатых поджидовок была особенно популярна, и журналисты местных газет обожали ездить на репортажи.
- Они типа бабы, - рассказывал журналисту Петру дед Михей, темной ночью ушедший от поджидовок. - Но это они притворяются. На самом деле они типа герадонты такие…
- Кто-кто? - переспросил тогда Петр.
- Ну ладно, не знаю я, - развел руками Михей. - Только знаю, что не бабы они. Что я, баб не видел, что ли? Бабы, они без этих самых, и чешуи у них нет. А в постели баба совсем по-другому, чем эта нехристь. Нехристь, ведь она как? Коготь в задницу, и привет. А крылья такие белые и пушистые…
- Дед, а ты вообще-то здоров? - забеспокоился честный Петр.
- Да как сказать, - усмехнулся Михей. - Попортили они меня, старика, попортили. Три штуки, а особенно молодая - так та вообще герадонт, спасу нет.
- А как живым-то ушел?
- Да я, парень, раком… А затем перелесками.
- Ну ты, дед, ветеран, - выдохнул Петр.
- А то!
…Он поежился от неприятных воспоминаний. Темнело. "А если не врет Михей?" - мелькнула шальная мысль.
Петр снова посмотрел на витрины. Действительно, как жид языком. С неба покатил мелкий дождь. Вдалеке пьяные голоса орали какую-то знакомую песню, но Петр не мог припомнить ее название.
Он шел, зажатый узким коридором пятиэтажек. Навстречу пробежал собака, приветствую Петра обрывками лая. Он раскрыл зонт. Ветер ударил в шею сорванным листиком. Над головой послышался шелест крыльев.
"Жидовская, бля, погодка", - подумал Петр, и кто-то ударил его крылом по лицу.
Он потерял сознание в ту же секунду. 1999 год Опубликовано впервые |
