| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
Марина САВВИНЫХ
ГЛИНЯНЫЙ ПЯТИГРАННИК
(этюды о женской непоследовательности)
НЕРОНИАКТЕЯ
1. Занялось где-то возле Большого цирка, где много мелочных и текстильных лавок. Огонь пожрал их в несколько часов. Рим полыхает шестые сутки. В руинах Целий и Палатин. На Форуме горячий ветер взвивает шевелящуюся рыжую пыль. Маленький храм Весты утонул в облаке сажи. Весталки разбежались. Кому дело до священного огня, когда огонь-преступник рвет и гложет Вечный Город? У подножия Эсквилина граждане, не потерявшие в панике рассудка, возвели на его пути баррикаду из останков рухнувших жилищ. Тут и куски драгоценного мрамора, и обломки мостовой, и части разбитых фамильных реликвий: то каменные кудри мелькнут в бесформенных нагромождениях, то пальцы все еще простертой каменной руки... Садов Эсквилина пожар не тронул. Император стоит на открытой площадке Меценатовой Башни, прислонившись к шершавой поверхности низко прорезанной арки. Догорающий Рим пьянит его и пугает. У ног властителя империи, прямо на каменной плите, сидит, обхватив колени руками, маленькая худенькая женщина. Кроткое и ясное выражение ее лица, по которому трудно угадать возраст — такое оно отрешенно-чистое, совсем не вяжется со слезами, обильно льющимися из глаз. Женщина не отирает их, не всхлипывает, не сморкается, как это обычно делают горько плачущие люди. Слезы льются сами по себе, Актея вся погружена в состояние скорбного покоя. Едкий дым, что тянется от руин, щекочет ее ноздри, и она поднимает узкую ладонь, то прикасаясь к губам, то пытаясь убрать под платок выбившиеся из-под него влажные пряди. Врут, что император некрасив. Актея любит смотреть на него, когда он в добром расположении духа. Особенно глаза у него хороши. И голос. Небольшой, но звучный. – О чем ты, Актея? – О тебе, цезарь. – Я не боюсь ни огня, ни смерти. – А своего демона? – Он – мой. – Или ты – его? – Какая разница! Посмотри, как красиво! Мы с тобой как эсхиловы боги сверху смотрим на финал трагедии. Еще бы – хор сюда! Музыка – не украшение, нет! Она – главная героиня. Слепые надмирные стихии говорят ее голосом – это их судьбы, их воления и ошибки движут действие, а не жалкие попытки эдипов и орестов быть людьми. Какая музыка сейчас звучит во мне! Невыразимая музыка! – Завещай свою голову мне, император. Он усмехается неожиданно мягко, почти по-детски, и вдруг садится рядом с ней на камень, поджав под себя ноги... – Что станешь ты делать с моей головой? Набальзамируешь и будешь показывать за деньги? – Боюсь, это будет единственное, что окажется возможным опознать и похоронить... – Глупая ты... Кто же так пророчит императору? Он молчит какое-то время, неприятно насупившись. Потом, больно сжав пальцами ее подбородок, поворачивает к себе это мокрое от слез, слабо светящееся лицо. Несколько мгновений император смотрит в глаза рабыни. Потом резко поднимается... Непередаваемо гибкое движение – и вот он уже стоит на каменной кладке ограждения, отделяющего площадку башни от бездны ночного парка, молчаливо дымящегося внизу. Он балансирует, раскинув руки, похожий на серую страшную птицу, готовую сорваться со скалы ради охотничьего полета... Рим простерт перед его взглядом во всей наготе своего ужаса и позора. Вечное Место... Нерон на площадке Меценатовой Башни.
|
|
| | | | | | ||
2. ... как утомительно ноет сирийская флейта!.. Императора мучит жажда. – Вина! Еще вина! Молоденький Спор, разодетый и накрашенный, как портовая проститутка, прижался к его левому локтю и смотрит – с подобострастием и затаенной мольбой... Мало ли, что придет на сей раз в императорскую голову. Нестерпимая жажда! Высвободив руку, ты поглаживаешь мальчишку по голове, завитой горячими щипцами, почесываешь его под подбородком и за ухом, и он, изображая зверюшку, наслаждающуюся хозяйской лаской, картинно прикрывает глазенки... Здесь ценится хорошая игра. Неутолима твоя жажда, цезарь... Кто бы послал тебе то, чего тебе никогда не желалось! У тебя было все, чего ты хотел. Но того, чего ты действительно хочешь, у тебя не было никогда. И, видимо, уже не будет... – Чего я хочу, Актея! Ради всех богов – чего я хочу?! Актея молчит. Пьяный Дорифор, никогда не теряющий привычной бдительности, разглядывает ее с холодным любопытством. Актея вызывающе ведет себя. Вообще – вызывающе выглядит. Ее черное платье и густая вуаль, закрывающая лицо, до такой степени неуместны, что это смахивает на прямое оскорбление величества. Музыки, музыки! Пусть поют и танцуют... Двенадцать девочек- рабынь, полуголых, лоснящихся от пота и жирных благовоний, извиваются перед тобой в томном восточном танце, все хорошенькие и искусные в возбуждающих телодвижениях, словно опытные жрицы любви... Сколько старшенькой-то? Нет и пятнадцати, должно быть... – Приведи мне вон ту, Актея... Прямо сейчас... Остальные пусть пляшут! – Как зовут тебя, крошка?! – Мариам, господин! – Иудейка? Девочка испуганно озирается на Актею. Та молчит. Лицо ее скрыто густой вуалью. Император брезгливо отталкивает Спора, задремавшего на его плече. И берет ребенка на руки. Ты умеешь быть неотразимым... Шепчешь несмышленышу дешевые комплименты, накручиваешь на палец нежную черную прядь, гладишь тонкую детскую шейку и голые худенькие коленки, едва заметно трогаешь губами открытый висок, беззащитный, как лепесток белой розы, упавший в ледяную воду... Актея поднимается со своего места и пробирается между гостями — к выходу... – Ты куда?! – Дорифор хватает ее за руку,– Открой лицо, Актея! Тебе ли прятаться от нас?! – Оставь... знаешь ведь - не денусь никуда! – Нет, погоди!.. — он нарочно говорит очень громко, почти кричит,– Ты, значит, пренебрегаешь нами... Друзья императора тебе некстати?! Ага! Дело сделано... Нерон почуял скандальчик! Он спускает девочку с колен, легким шлепком возвращая ее к действительности, и устремляет нетерпеливый взор на свою строптивую рабыню... Дорифор и Актея стоят друг против друга, и душный воздух триклиния начинает звенеть от магнетизма их взаимной ненависти. Присутствующие замирают в немом предвкушении... Поединок быка и змеи! – Может быть, ты потанцуешь, Актея?! — сквозь зубы произносит Дорифор, — Ты могла бы порадовать императора... Только тряпка эта — ни к чему тебе... – Убери руки! – восклицает Актея, предупредив грубое движение Неронова "супруга"... И сама – резким нервным движением – отдергивает вуаль... Бледное, строгое лицо, резкая морщинка посреди лба – словно он все время страдальчески хмурится. Эту вуаль не снимешь. Актеи нет на пиршестве Нерона. Она таинственно скрыта. Вот оно, чего еще не бывало! – Я хочу, чтобы ты танцевала! – кричит Нерон, потирая ладони в счастливом нетерпении... – Уволь, цезарь... здесь душно! – Не беда! Ты слишком – одета, друг мой! Сбрось все лишнее – и танцуй! – Не требуй от меня невозможного... – голос Актеи обречено слаб... Она уже поняла, что противиться бесполезно... – Я хочу, чтобы ты танцевала! Эй, там!.. Музыки! Ну... Ты не хочешь доставить мне удовольствие?! Император с торжественным видом щелкает пальцами – в то же мгновение две рабыни-мулатки хватают Актею за руки... Надо умудриться раздеть ее – красиво... Черное покрывало взлетает вверх, раздуваясь, как парус пиратской триремы... Тонкая туника, почти разорванная пополам, падает к ногам Актеи... На ней теперь нет ничего, совсем - совсем ничего... Она стоит перед ними — нагая... Ни тени смущения — как статуя Медицейской Венеры, привыкшей к взорам любопытствующих... — Ты не хочешь этого, Нерон! Ты будешь жалеть об этом! Она приближается к очнувшемуся Спору, низко склонившись, снимает с него длинный широкий полупрозрачный алый шарф и, накинув на плечи струящуюся ткань, выходит на середину залы... Маленькие барабаны взрывают тишину неистовой дробью. Только барабаны — лишь изредка флейта поддакивает им своим истерическим голоском... Руки танцующей вскинуты над головой, алый шарф развевается вокруг ее изгибающегося стана... красные отсветы скользят по запрокинутому лицу... Нет! это — не танец... Никто никогда не видал такого танца! Языки пламени лижут ей грудь, бьются лиловыми бликами на висках и на лбу... Тело Актеи корчится в костре, белое тело непорочной грешницы, пожираемой огнем страстей — своих и чужих. Колеблющаяся грудь ее на глазах покрывается ожогами, босые ступни оставляют на ковре багровые следы. Голая Актея не только не сладострастна... Глядеть на нее — страшно, невыносимо. Но — глаз не отвести. Это жертвоприношение, а не танец! Остановись, безумная! Пурпурная ткань обвивает ее шею... кровь струится из открывшейся раны — между остро выпирающими ключицами... по глубокой ложбинке между вздрагивающих грудей... спиралью обволакивает бедро... и капает на пол... Все видят, как она капает на пол! Актея несется по кругу под рев барабанов и истерические всхлипывания флейты, алые крылья плещутся за ее плечами... Едкий черный дым клубами расходится из-под легких ног... Вот она приближается к затянутой синим шелком стене, поворачивается лицом к императору и, обессиленная, распластывается на ней, раскинув руки в стороны и уронив голову на грудь... Длинные волнистые пряди страшно чернеют на желтовато-белой коже... Жгутом скрученный шарф сдавил горло... Актея... Серебряное распятие, обвитое алым... – Актея! – кричит Нерон, срываясь с места,– Не уходи!.. Женщина медленно сползает по стене, цепляясь руками за драпировки... Ни жива, ни мертва...
3. – Ну, не надо... не надо... ты не виноват... – Как мне благодарить тебя... чтобы ты простила?! – Не нужна мне твоя благодарность... это все — демон, в существовании которого ты не хочешь себе признаться. Ты совсем уже отдался ему... – Откуда ты все знаешь? – Я люблю. – И — после всего?! – Если бы ты знал, как я... – Боишься?! – Мне жаль тебя, Нерон... До ужаса. До боли. Я тебя не оставлю ... Разве только ты меня убьешь. Как убил Поппею. – О... не напоминай! А то и впрямь – убью... – Милый мой, разве не было между нами того, перед чем смерть – завидная награда. Ты мог бы сделать из этого пышное представление — целовал бы Актею и при этом колол бы ее кинжалом в такт своей гениальной музыке... И чтобы все вокруг рукоплескало! – Ты мне льстишь... – Ничуть. Ты – великий артист. Ты добился того, чего еще никому не удавалось, – сделал собственную жизнь жутким поучительным зрелищем. Публика – в восхищении. Она знает теперь, что ей надо ценить, а что — проклинать! Ты — великий артист, говорю я... Вот только драматург — прескверный... Сценарий оказался тебе не по зубам. В конце концов, он тебя – вынесет за скобки... Уж я-то знаю. – Как ты меня! Мстишь?! Понимаю... Я бывал жесток. Правда. Но это — от любви. Я никого, кроме тебя, не любил. Я даже хотел жениться, помнишь? – На ком ты только не женился! Любовь Нерона!.. Смешно... – Ты ведь способна чувствовать разницу между игрой и настоящим. Ты знаешь, где — настоящее? – Потому и люблю, что знаю. – Что ты знаешь? Ну скажи, что ты знаешь обо мне такого, что – любишь?! – Спи лучше, цезарь. Я убаюкаю тебя... вот так... вот так... – Обними меня... целуй меня, моя добрая Актея... – Ты меня не хочешь. – Неправда! – Тогда – я тебя не хочу... – Тоже – неправда! Не сдерживай себя... Мы – одни. Я весь – с тобой, не император, а бедное обманутое дитя... – Тогда Бог этого не хочет... Закрой глазки. Положи голову мне на колени. И – усни. – Если твой Бог имеет к тебе какое-то отношение — то пусть именно Он приберет меня, когда понадобится... – Это я тебе обещаю... я не оставлю тебя и в аду. – Тебя не может быть, Актея. – И тебя не может быть, Клавдий Друз Германик. – Похоже, мы приснились друг другу... – Тогда давай проснемся. Но он уже не в состоянии проснуться... Император дремлет, растрепанная голова его покоится на коленях рабыни... Актея тихонько гладит эти спутанные рыжеватые кудри, и что-то шепотом бормочет, не отирая мокрых щек...
* * *
Переводы из Данте Алигьери и Чино да Пистойи – М.Лозинского, И. Голенищева-Кутузова и Е.Солоновича.
1996 год
Опубликовано впервые
|
 |  |  |  |  | | ||
| |||||||
| |||||||