| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
Эдуард РУСАКОВ
КРАСНАЯ ПУСТЫНЯ
рассказ
– Что с вами больной? – Мне кажется, я попал под машину. Под машину времени. – Да вы, я смотрю, уже шутите. Значит, ничего страшного. Отделались легким испугом. В следующий раз не бегите на красный свет… Куда вы, кстати, так спешили? – Я хотел догнать свою молодость… – Ну, вы шутник. – Какие шутки, доктор? Она вышла из кинотеатра, и я вслед за ней, а потом…а потом…а потом я не помню… "Красная пустыня"– так называется старый фильм итальянского режиссера Антониони, который лишь недавно появился на наших экранах. О, Моника Витти, ясноглазая и печальная звезда моей горькой юности… Долго же мне пришлось тебя дожидаться. В малом зале, на малом экране – тоскующая, мечущаяся, неприкаянная героиня. И мужественный немногословный герой – он пытается ей помочь, но, конечно же, безуспешно. И разговаривают они словно на разных языках, не понимая друг друга. Как же это…как же…как же это все называется? Вы не помните, доктор? Сейчас вспомню…тогда, в шестидесятые, было в ходу такое козырное словечко: некоммуникабельность. – Ну и как вам фильм? – Фильм хороший, но… Скажу честно – в мечтах ожидалось нечто куда более эффектное. К сожалению, так всегда. Не правда ли, доктор? Когда тебя насильно чего-то лишают, голодное воображение так разукрашивает этот запретный плод, что в горячечных грезах он становиться не просто сладким, а восхитительно вкусным, что когда, наконец-то, спустя много-много лет, ты дорвешься-таки до этого плода, он оказывается уже не таким чтобы и…ну, вы меня понимаете? Но ведь сам-то плод не виновен, что был запретным! Для живущего в мире грез реальность всегда пресновата… Помню, Кафка мне показался скучным. Но разве Кафка в этом повинен? Просто я сам – перетерпел в ожидании встречи с Кафкой… – Успокойтесь, больной. Вам сейчас вредно волноваться. Тем более, из-за какого-то Кафки… – Да при чем тут Кафка? Доктор, как вы не можете понять! В старом Китае девочек с раннего детства заставляли носить тесную обувь – чтобы ножка сохраняла миниатюрное изящество. Наши души с рождения тоже были втиснуты в колодки – и попробуй теперь распрямись!.. – Извините, но вы начали говорить о каком-то фильме… – Да, конечно. Микеланджело Антонионе… «Красная пустыня»… Фильм, который я много раз прокручивал в своем воображении. И вот сегодня я его посмотрел… с опозданием на двадцать с лишним лет! |
|
| | | | | | ||
– Как говориться, лучше поздно чем никогда. – А может, лучше никогда, чем поздно?.. Вам так не кажется? Впрочем, чего это я разворчался… Чем это я недоволен? Неблагодарный. Нет, чтоб спасибо сказать. Грех ведь жаловаться, грех. Живу не хуже других, детишки здоровые, жена добрая, не тиранит, зарабатываю прилично для приличного человека, и жилплощадь вполне достаточная, и на службе, слава богу, все в порядке… – Рад за вас. Но, мне, кажется, вы хотели рассказать совсем о другом… – Да, конечно. Сижу я, значит, в кинотеатре, смотрю эту самую «Красную пустыню», ловлю кайф. И вдруг слышу знакомый женский голос: – Это место не занято? Не успел я ответить, как опоздавшая дама пристроилась рядом со мной. Я бегло скользнул по ней взглядом – и сразу узнал свою давнюю… давнюю, скажем, приятельницу, которую из деликатности обозначу инициалами Т. П. Разумеется, это была она. В полумраке она показалась почти не изменившейся: та же лукавая улыбочка, тот же прищур глаз, та же косая челка. И тот же памятный приятный запах тех же самых духов… Вы, конечно, воскликнете: сколько можно! Сколько можно с неугомонной бойкостью соскальзывать все на тот же расхожий банальный сентиментальный сюжетец?.. Ну, конечно же, – встреча после многолетней разлуки, в темном зале кинотеатра… ах, ах. Ретруха-ностальгуха. А сейчас, разумеется, я начну взахлеб описывать, как мы с ней узнали друг друга, как мы радостно потянулись друг к другу, как мы возбужденно зашушукались, мешая другим зрителям, как мы жадно забрасывали друг друга вопросами («А помнишь?» – «А ты помнишь?..»), ну и так далее, и тому подобное, по наезженной фабульной колее, по накатанным сюжетным рельсам… А потом, а потом – после окончания сеанса – мы, конечно же, вместе выйдем из душного кинозала, и на улицу опустился вечерний полумрак, и зажгутся фонари («А ты помнишь песню Татляна – «Ночные фонари»?» – «А ты – помнишь?..»), и мы долго будем бродить, вспоминая наши давние-давние встречи. Ведь эта самая Т. П. Двадцать лет назад потерзала-таки мое заячье сердечко, да и я ее, если честно сознаться, помучил достаточно… Да-а, были трогательные нюансы, о которых сейчас вспоминать и приятно, и грустно. Короче – есть о чем вспомнить. Но слушать об этом – кому охота? Ведь и вам, да и мне уж порядком осточертели бесчисленные любовные мелодрамы, все эти сладкие слезы и слюни, размазанные по киноэкранам и книжным страницам. Почтеннейшая публика ждет ярких событий, страстей и поступков. Пока я, например, много лет дожидался встречи с Кафкой и с «Красной пустыней», другие сограждане небось изнемогали в ожидании чего-нибудь более полнокровного, крутого, обжигающее. Простых нормальных людей тошнит от рефлектирующих нытиков, копающихся в своей консервированной душонке с таким же мазохистским сладострастием, с каким простой дебил ковыряет в носу, выколупывая сухие козявки. Стыдно, брат. Стыдно. А мне, извините, стыдится нечего. Потому что никакой трогательной встречи не произошло. Да, мы оказались с ней рядом и просидели плечом к плечу в течении томительных полутора часов. Все так и было… Но мы не сказали друг другу не слова! Как выражался чеховский Чебутыкин: не угодно ли вам сей финик принять?! Мы молчали все полтора часа. Быть может, Т. П. меня не узнала? Почему же – узнала. Еще как узнала. Как только увидела меня, когда садилась рядом, так сразу же и узнала. Вздрогнула, напряглась. Стрельнула глазами – и я зафиксировал этот ее испуганный взгляд. Узнала – и, вероятно, ждала, что я первый… ну и так далее. Но я – ни звука. Поэтому и она – молчок. Немая комедия, ей-богу. Два замороченных человека припухли и даже не повернулись друг к другу. Словно, палые сухие листья, способные лишь на шелест, на лирический шорох (не забыть бы – вернуть этот славненький образ в бюро проката), словно робкие хрупкие бабочки, мимикрически превратившиеся двумя цветками, двумя незабудками, если так можно выразиться, а если нельзя – то двумя анютиными глазками, ну и так далее. Именно так мы и просидели, в ностальгическом окоченение, напряженные притворщики, совсем рядом, молча, около полутора часов, и оба, конечно, мысленно разоблачили друг друга – но не звука при этом не произнесли. Мы таращились на экран. И там, на мерцающем волшебном холсте, на белой скатерти самобранке, мы, опять же, как тени, слонялись среди вымышленных персонажей, там мы встретились, наконец-то, там наши души соприкоснулись и переплелись. И мне вдруг показалось, что я совершенно перевоплотился в экранного героя – мужественного сексапильного американца с тяжелым волевым подбородком, а Т. П. – вот она, рядом, в облике загадочной Моники Витти, и чудесные ее глаза смотрят на меня с любовью и нежностью. Да, да, да!.. – мы оба и не заметили, как оказались там, на экране – и вот же оно, наконец-то! – воплощение нашей мечты! Ведь именно об этом мы и мечтали – все двадцать лет, всю жизнь – мы оба мечтали вовсе не о будничной встрече, не о дешевом «вечере воспоминаний» («Для тех, кому за тридцать») – нет-нет-нет, мы всегда мечтали о том, чтобы стать героями заочно любимого фильма, не обязательно именно этого… но можно и этого. Наши души выпорхнули из грудных клеток и переметнулись на экран, а ветхие телесные оболочки остались в креслах, словно сброшенное пальто, – и мы сами, как уже было сказано (и не раз!) внедрились в экранных героев, страдающих и по-своему несчастных (ведь и полноценное страдание – это такая недоступная нам, нищим духом, такая аристократическая роскошь, дорогой мой доктор, о которой мы тоже могли лишь мечтать эти долгие-долгие годы!) – и вот мы играем, играем, играем в игру, в которую не успели и не сумели своевременно наиграться, в годы молодости, в годы так называемой нашей любви… Боже, какие слова! А есть ли что за ними, за этими словами? Если я, например, объяснялся когда-то кому-то в любви – не обманывался ли я?.. не обманывал ли я? И не вру ли я даже сейчас?.. Потому что ведь, кроме звучания этих слов, ничто не откликается в моей душе, ничто не отдается ни малейшим эхом. Если нету сейчас ничего – было ли что вообще?.. Так мы с ней и просидели молча весь сеанс, рядом, едва касаясь друг друга и неотрывно глядя на экран. Мы смотрели, казалось нам, на самих себя. Мы смотрели кино про самих себя, про то, какими хотели мы быть изысканными («некоммуникабельными»!) страдальцами, и какими мы никогда не были и не стали, и теперь уж не станем… А когда фильм закончился, мы встали – и, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны. Вот и все. Такие дела, доктор. Долгожданная встреча не состоялась. Пшик. Впрочем, нет, почему же? Она состоялась, наша встреча. Свиданье длилось более полутора часов. Свидание, назначенное давным-давно, двадцать лет назад… О, лирическое анданте. О, канцона каприччио спиритуоза. А когда я вышел из кинотеатра, мне вдруг стало так горько и стыдно… И мне захотелось все заново переиграть! Я бросился на поиски Т. П. Не могла же она уйти далеко! Я пробежал вокруг кинотеатра, огляделся по сторонам – и помчался по улице, обгоняя прохожих, заглядывая в лица женщин. Нет, бесполезно. Я ее упустил! Я остановился – и долго топтался на месте, рассеянно озираясь… Ну, прости меня, если сможешь. Впрочем, ты сама виновата – ты ведь тоже притворилась, будто не узнала меня… Эй, послушай! Что за дурацкий спектакль мы с тобой разыграли? Ну, как нам не стыдно?! И что мы вообще за люди? Кто нас сделал такими? Нет, ты только подумай: ведь мы… пш-ш-ш… – и тут краткий заряд моего негодования угас, иссяк, сгорел, как спичка на ветру. А ведь можно было бы славно пообщаться! Сколько лет не виделись, сколько ведь накопилось у каждого новостей, событий… Целая жизнь прошла – мы могли бы о столько поговорить, мы могли бы весь вечер… и ночь напролет… до утра мы могли бы взахлеб разговаривать, перебивая друг друга… Так ведь нет же – разбежались трусливо, как мыши… Ну, что мы за люди такие? Нет, мы не люди, мы ненормальные, мы инвалиды, калеки, мы ветераны холодной войны, полузадушенные, полузадохшиеся… и наши души, неразвитые наши души, за долгие годы бездействия и духовной блокады постепенно завяли, высохли… и привыкли мы жить лишь воображеньем, а живая реальность пугает нас и отвращает. Наши органы чувств атрофировались от многолетнего неупотребления – и мы ослепли, оглохли, не чувствуем друг друга, не ощущаем ни вкусов, ни запахов… Ох, доктор, как же много мы в свое время недополучили… и как долго мы прозябли в нашей «красной пустыне», корячась от зависти и тоски… Ну да ладно. Чего уж теперь причитать… Времена изменились, можно жить и радоваться. То, что раньше было нельзя – теперь можно. Почти все можно. Говори, что хочешь. Читай, что хочешь. Смотри, что хочешь. А если хочешь – будь счастлив… – Что-то я вас, извините, не пойму… Какой-то вы непоследовательный. Сами себе противоречите на каждом шагу. Ведь посмотрели же вы свой фильм? Посмотрели? – Да, конечно. Я все получил сполна. Но мне хотелось увидеть его тогда, много лет назад… неужели вам не понятно? И фильмы, и книги, и многое прочее – тогда хотелось!.. А нынче я просто-напросто перетерпел. Нет аппетита. – А зачем же вы бросились через улицу на красный свет? – Не знаю. Не помню… Вероятно, увидел ее… Вероятно, хотел ей сказать все то, что сказал вам сейчас. – Странный вы человек. Впрочем, можно отчасти понять ваше состояние – как-никак, вы попали под машину… – Под машину времени. – Шутки шутками, а впредь будьте поосторожнее. Скажите спасибо, что отделались легким испугом. – Спасибо. – И отбросьте вы свою меланхолию! Ведь сейчас в вашей жизни появились поводы для оптимизма. – Да, конечно, доктор. Поводы есть… оптимизма, правда, маловато. – Но ведь историческая справедливость во многом восстановлена. Разве не так? И мы все постепенно выходим, наконец-то, из этой «красной пустыни»… если так можно выразиться. – Можно выразиться, можно. Теперь все можно, доктор. Но, видите ли, жизнь-то моя – прошла… – Вы опять о себе! Вспомните лучше о тех, кто… – Да, конечно, я помню, но жизнь… – Эгоист! Оглянитесь вокруг! Протрите глаза! – Да, вы правы. Я с вами совершенно согласен. Вокруг с каждым днем все меняется, восстанавливается, перестраивается, возрождается. Но моя-то жизнь… но любовь… но счастье…
Опубликовано: "Очередь за счастьем"
|
 |  |  |  |  | | ||
| |||||||
| |||||||