| Ирина БАХТИНА СУТЬ И ТЕНЬ ВЕЩЕЙ маленькая фантасмагория
Александру Силаеву и Дмитрию Захарову Мы тенью Шиллера клялись.
Мы молоды. Нас трое. М. Цветаева Там, где гремящие змеи метро выныривают на поверхность, трое встречались на блестящей от дождя платформе почти каждый вечер. Чем ближе к зиме, тем меньше отличается темнота в тоннеле от уличной темноты. Разница лишь в том, что на плат-форме они вдыхают сырой холодный простор в простуженные бронхи, а там, под зем-лей, воздух (пусть тоже сырой и холодный) сперт, свистит, разрываемый электричками, и делается жутко. И Варваре всегда хочется проехать в объезд, тем путем, где поезд проскакивая в рукав подземки, вскоре снова выныривает на поверхность, и по ажурно-му металлическому мосту несется вкруг озера, глотая открытыми окнами ночь с крош-кой сажи и воды. Билет стоит на двадцать минут дороже, потому что ехать дальше, и они одалживают друг у друга по четверть часа. Иногда, со стороны они напоминают ини и яни, но, в сущности, они не те, кем кажутся.
У Варвары Чарицкой живет королевский пудель, которого она назвала Чарик-варвар. Имена собак с родословными должны начинаться с первой буквы фамилии вла-дельца. И она так назвала своего кобелька, потому что привыкла все доводить до аб-сурда. А несколько лет назад они с этим пуделем поменялись сознаниями. Не вдаваясь в подробности: Варвара теперь по сути умный и выдрессированный, но хищник, и, в общем-то, кобель, а Чарик - глупая избалованная… как бы это сказать?
И если они забредают к Варваре отогреться от ночной улицы, Чарик закатывает сцены радости. Или наоборот. Обнюхает руки и начнет биться головой об косяк: поче-му ты не принесла мне косточку, почему ты не принесла мне сосисок, почему ты не хо-лишь меня, не лелеешь меня, не любишь меня, отделаться от меня хочешь… Они уже давно уйдут в угол (у Варвары квартира без перегородок, окна без штор. Говорит, что клаустрофобия), а он все долбится и причитает: почему ты не принесла мне колбасы, почему ты никогда не покупаешь мне мозговую косточку, а я так ее хочу, но согласился бы даже на куриный копчик…
Убедившись, что на него не смотрят, и не слышат, он успокоится, придет, зава-лится на кушетку с книжкой, и почти не будет мешать. А Варвара принесет старые одеяла, чтобы закутать ноги, и начнется разговор.
И в тот вечер было как всегда сыро и холодно. Чарик был не в духе. Металличе-ские заплаты на тусклом заиндевевшем полу пугающе зеркалили.
Тамерлан вынул из пакета граненую бутылку, Варвара - стаканы из шкафа, Дани-ил - из сумки папку с договорами. Он хотел еще раз прочесть их вслух звонким, гром-ким, ломающимся необычными интонациями голосом, с остановкой на каждом пункте, дабы без снисхождения обсудить условия и обосновать решение, которое уже принято.
Там разлил Огненную воду по стаканам, и прозрачными осенними листами наре-зал лимон. Варвара закурила, посмотрела поверх шуршания и звона в оконный проем, затянутый ярким стеклом, и в нем сквозь отражение комнаты и света различила дале-кий мерцающий город.
На другой день они стали полнобесправными штатными сотрудниками штаба печати. Они закончили грузить листовки в мусорную машину в четверть первого. Когда обессилевшие, поднимали последнюю стопку тяжелой бумаги, перетянутую бечевкой, у Чарки из щели между рукавом и перчаткой, выпал маленький наручный хронометр. Он блеснул в случайном электрическом свете, на лету извиваясь металлическим ре-мешком и капризно звякнул об асфальт. А сверху Чарка придавила его квадратным каблуком, совершенно не заметив, куда наступает. С трудом закрепив борт кузова на тугие запоры, они еще постояли, чтобы отдышаться, стукнули по этому борту и махну-ли водителю, который пялился на них из зеркала заднего вида: езжай! И тогда Чарка сообразила, что под каблуком ей что-то мешает. А это хронометр со смазанным цифер-блатом и навсегда поврежденным механизмом.
- Ну вот, - сказала она, - теперь мне не страшен перерасход минут.
Там прощающе улыбнулся и заплатил за нее на транспортной ленте, куда все втроем заскочили, чтобы поскорей добраться до его квартиры и переждать там не-сколько ночных часов, остающихся до выхода на утреннюю смену. Они работали те-перь вместе. С утра выбирали черные буквы, складывали их в слова, в строки, абзацы, страницы, сдавали готовые страницы в печать, и шли бродить. А если холодно, то спускались в подвальчик, обжечься Огненной водой. Вечером подъезжали к типогра-фии, грузили готовые листовки в мусорную машину, а потом отправлялись к кому-нибудь на остаток ночи, но чаще всего к Тамерлану, конечно: он жил ближе всех. От-туда Чарка звонила Варвару, просила прощения и говорила, что он может съесть все, что найдет. А он грозил ей, будто не найденными остались только ее замшевые перчат-ки. День и ночь смешались. Там сделался географическим понятием. Они обжили его мебель и чашки, даже его тапочки и домашние теплые рубахи. Они были огромны, эти рубахи, как костюмы привидений. Их рукава цепляли неровные пирамидки мелких предметов, выстроенные на всех горизонтальных плоскостях Тамерлановой берлоги. У Тама было свое особое понятие о миропорядке. Пожалуй, можно сказать, что суррогат он представлял себе удобнейшей формой существования. Но это не мешало Таму верить, что наступит лето и на их улице. Впрочем, они уже и сейчас многого добились. Делали то, что хотели: слагали строки из букв, и даже целые страницы, их листовки помогали не замерзнуть бездомным холодными ночами. Но Чарка хотела помещать свои слова на пищевую целлюлозу, А Там и Дан хотели придумать такие слова, которые не надо было бы гру-зить в мусорную машину. Есть ведь такое масло, которое мажут на холст, а не на хлеб. И якобы есть слова, которые не пища. А Чарик размышлял о метемпсихозе - что бы это могло быть? может быть сла-дость? Имбирь, цукаты, марципан, метемпсихоз… Вряд ли. Больше похоже на болезнь. Абсцесс, невроз, метемпсихоз… Он опускал уши, ибо не узнать, не вспомнить теперь что значит "метемпсихоз", хотя психо - душа, метаморфоза - изменение… Все-таки: сладость, или болезнь? Господи, зачем ты придумал собакам такие маленькие головы? Разбуди любого из них утром, после часа мертвого сна, и спроси: счастлив? Ко-нечно, ответит он. Пойдет к умывальнику, сломает пальцами тонкую корку льда на во-де, и там блеснет звезда удачи из будущего. Надежда на будущее - это так... романтич-но.
Но все же, каждый был счастлив здесь и сейчас. На работе, в метро, в подвальчи-ке, когда транжирилили по минутам время молодости, и за ночными разговорами у Та-ма, у Чарки, у Даниила. Дан запрокидывает голову, когда говорит о будущем.
Однажды ночью, возвращаясь из типографии, они забрели в беседку, и до рассве-та пили там бренди с тенью Шиллера. А может быть, это был не Шиллер, кто его раз-берет в темноте. А было холодно - звезды примерзли к небу. Шиллер напутствовал им стать, начаться, продолжать, не заканчиваться, а трое клялись исполнить, а утром про-снулись, Чарик сидит за столом, пьет кофе, говорит: вам счета принесли, вы задолжали целый месяц на троих. Ничего, скинемся выходными.
- Угу, а там глядишь, выдадим страниц сто сверх плана и такую репарацию полу-чим, что сможем транжирить, транжирить. Варвар, скажи?
- Гав, гав! Когда со стекол домов сползла узорная изморозь, Дан придумал, что слова мож-но говорить. Это совсем по-другому, объяснял он, их не видят, а слышат, а закрывать уши труднее, чем глаза. Вот попробуй: когда спишь, ты слышишь? Я слышу темноту и время, - созналась Чарка. А я время - вижу, - сказал Там. А я руками могу потрогать, - сказал Дан, - ну и что? А я запах времени чувствую, оно воняет плесенью! - заорала Чарка. А слова, слова? - вспомнил Дан, - Слова вы слышите? Слова - это… Возьмем, например "хронотоп" или "деиксис", хронотоп плюс эго равно деиксис, а если эго не проснулось, и кофе для него еще не готов, если эго не в духе, если оно в осадке, если и вовсе не было эго, если не родилось? Ну, это не наш случай.
Хронотоп - автобус. Чарка, задумчивый Там и серьезный Дан едут к Дану. Его город линяет клочьями старого снега, в этом городе кружится голова, и мусора нет, так чисто, что скучно. Дан кормит Тама и Чарку сладкими булочками, а потом выводит на улицу, они шествуют, а Дан, не уставая: посмотрите на пра, посмотрите на ле, на ах, а они все ох, да ух, не пора ли присесть подкрепиться, а то и похудеть не долго. А всеми забытый Варвар доедает перчатки в прихожей. А Тамерланова мама колдует над пли-той, в ожидании сына. Ведь для нее он - там, а для себя Там - здесь, и деиксис в пол-ной исправности с онтологической точки зрения. А вот у Дана в деиксис попадают са-мые удивительные вещи, вплоть до заморских президентов и морских лодок, и все вре-мя война, у него даже автомат есть, с которым он идет на эту войну, потом видит, что шнурок развязался, наклоняется, автомат падает, и разноцветные пули из него рассы-паются…
Дан вздыхает, соглашается присесть, а потом и сам доволен. А мимо идут люди, и все с Даном здороваются, и он с ними: он всех тут знает. И еще кое-что об этом горо-де: тут у Дана родина. У него тут невеста. У него тут друзья. И все это ему нравится, и поэтому город для него не просто фазерленд, а буквально родина-мать его. И он тянет Тама с Чаркой на косогор, чтобы показать, все это с высоты взгляда птицы. Птицы на все смотрят сверху вниз, и только самолеты пугают их. Но Дана не пугают самолеты, и даже танки, он из всего может сделать слова, смоделировать сюжет, он так и поступает с миром, который паясничает в телевизоре. Но Там и Чарка не желают видеть кривля-ний, зато слушают Дана. Немного Огненной воды, немного любимой музыки, немного умных разговоров и фантастических проектов, маленько надежды, чтобы было слегка романтично, и все это в бочку с тестом жизни, а из него потом не забыть слепить био-графию. Но сначала пусть поднимется. Но момент нельзя упустить, а то скиснет. Но сначала все обсудить. Сбросимся временем и словами? Однажды Чарка корябала ногтем окно, и случайно отшелушила несколько слов, и на ярком черном стекле проступило немного белого света и кусочек старых обоев. Но Тамерлан с Даниилом этого не заметили. Они и окна в ночь не замечали, и металличе-ских заплаток на полу.
А в другой раз Дан уронил чашку у Тама, а она запрыгала мячиком по полу, зака-тилась под диван, но никто не удивился. Тамерлан потом достал этот мяч из под крова-ти, и игрался с ним. Тень Шиллера и Варвар гуляли в темных аллеях. Тень упивалась романтизмом, а Варвар по нужде. А когда они распрощались у беседки, Варвар пришел домой и ска-зал, что хочет обратно свое тело. Что? - не поняли его.
- За тучами есть звезда, она разбрасывает искры, одна мне попала в глаз, а другая в сердце.
- Ага?
- Теперь я вижу звезду, - пояснил Варвар, - я не вижу слов. Мне надо идти, мне нужны мои ноги и руки. Вот, собственно…
- Это иллюзия - ноги, руки, ногти, когти, локти, хвосты…
- Я рада, что вы так относитесь к моему предложению, - заявил Варвар, - не воз-никнет проблем с обратным метемпсихозом.
Его не поняли.
- Раз вам все равно: хвосты - зонты, очки - окорочки…
- Но как я буду говорить? У тебя пасть не сможет артикулировать. Как я стану писать? У тебя когти. И куда бы я теперь приладил свой хвост? - закричала Чарка.
- Это - майя, - непреклонно заявил Варвар. - И с вами все такое случится когда-нибудь. А я просто старше. Они не сразу привыкли. Чарик сказал, что если уж не получается быть буддой, то лучше быть собакой, чем женщиной. Они согласились, но все же пошли в беседку к Шиллеру, и всю ночь до рассвета читали стихи, а Чарик - тоже. На свой лад. И пили бренди-все-лишь-бредни-ангел-мой. Шиллер предложил: за тех, кто старше нас. Но Дан и Там отменили плагиат. И пили за любовь и дружбу перед лицом вечности.
А Варвара ухватила за угол серебристую ночь, и сдернула ее флер с окон и стен, а там… обойчики, геранчики, коврики, и немытая посуда. И окно оказалось совсем не в той стене. Варвара выкинула жасминную ночь в мусор, огляделась: надо прибраться. (Или сдернуть и этот флер? - спросил Шиллер из-за плеча). Уйди, тень. Варвара пришла со словами на листе, сказала: слушай, я их озвучу… Зачем? - спрсил Дан, ты все равно осталась здесь одной ногой, и половиной голоса. А ты не спеши меня хоронить, у меня еще есть дела. И Варвара заговорила с листа. Смотри, как интересно: я их думаю, потом пишу, потом говорю, трачу столько звонких минут, и тяжелых часов, а ты их услышишь, затратив лишь четверть мига, и можешь не взять себе…
Радиоволны пронизывают пространство, но никто этого не знал до поры, а вот когда узнают, что они проходят и по времени, мы сядем, и станем себя слушать.
На прощание они разбили копилку со словами, и поделили их поровну. Такие полновесные, еще не сказанные, слова… холодили ладони.
- А клятвы не лигитимны, - заявил Тамерлан.
Варвара взглянула на листок: некогда он был клятвой, а теперь стал бумагой. Она свернула бумагу и сунула в карман. Слова, они хороши и так, без лигитимности. - Кто идет на запад - приходит на восток, - сказала на прощание Варвара.
Но ее не слышали. Там, Дан и Чарик объясняли Шиллеру, почему нельзя отдать землю крестьянам.
- И вот еще, - вернулась от порога Варвара, - Я не знаю, где кончается я, и где начинается я. - Нет ответа. - И потом, хватило бы времени в карманах, а простор неиз-бывен.
Шиллер согласно кивал: чем крестьяне расплатятся за землю? Варвара снова уш-ла. И в последний раз, на пороге:
- Между нами буддами: это дао.
- Таким образом, земля вновь достанется тем, кто ею фактически владеет… - до-неслось до нее.
С тем Варвара и вышла, наконец, в весну, в яблони, черемухи, сирени, в клены и тополя, в пух и перья, в небо, и в так далее; оставила дверь приоткрытой.
- А ну этих иней к солнцу, - в сердцах сказал Тамерлан.
- К свету, - сплюнул Даниил.
- К радости, - добавил Шиллер.
- Один за всех? - предложил Чарик, и первым положил лапу на стол. Ирина Бахтина Ноябрь 2000, март 2001 гг. |
