Александр
АСТРАХАНЦЕВ

Досье

Книжная полка

Мастер карате

Почем нынче Ван Гог

Вампир

Сны

Мы живем в мире модерна

Звезда полынь ч.1

Звезда полынь ч.2

Звезда полынь ч.3

Звезда полынь ч.4

Александр АСТРАХАНЦЕВ

ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ

(по мотивам дневников Тимура Назимкова)

пьеса

Сцена 6

Вспыхивает свет на левой половине сцены. В помещении – только скамья у стены, справа от двери. У двери стоит Валентина Васильевна в строгом костюме, с полным полиэтленовым пакетом в руке. Она нажимает кнопку в стене и ждет. Смотрит на часы.

В дверях появляется Санитар.

Санитар. А-а, передачу Полянскому? Давайте. (Забирает у Валентины Васильевны пакет, заглядывает в него, роется в нем). Та-ак, компот, яблоки, книга... Водки нет?

Валентина Васильевна. Нет-нет. Вы можете пригласить сына? Я бы хотела, наконец, взглянуть на него.

Санитар. Нет, к больному нельзя.

Валентина Васильевна. Во-первых, он не больной, а на экспертизе...

Санитар. Все равно нельзя.

Валентина Васильевна. Что у вас за порядки? Как в тюрьме все равно.

Санитар. Выпишется – посмотрите. Чего на него смотреть?

Валентина Васильевна. Это не ваше дело, чего! Пропустите, пожалуйста, я хочу пройти к главврачу, поговорить! (Пытается пройти в дверь).

Санитар (не пускает ее). Нельзя. Его все равно нет.

Валентина Васильевна. Позовите лечащего!

Санитар. Он занят.

Валентина Васильевна. Если они у вас такие занятые, передайте им: я сейчас поеду в горздрав – может, там найдут время? Я ведь найду управу на вашу больницу!

Санитар (нехотя). Щас, посмотрю. (Уходит с пакетом, закрыв дверь).

Пауза.

Выходит Илья Семенович.

Илья Семенович (сухо). Что вы хотели?

Валентина Васильевна. Здравствуйте, во-первых.

Илья Семенович. Здравствуйте.

Валентина Васильевна (торопливо выпаливая). Я хочу видеть сына. Уже две недели, как он здесь, а мне не дают с ним видеться – какие-то всё отговорки. Он мне пишет странные записки, почерк ужасный. Что с ним? Ведь он же не больной, он на экспертизу направлен!

Илья Семенович. Видите ли, ваш сын... Он не вполне здоров.

Валентина Васильевна. Что с ним?

Илья Семенович. В нашем деле трудно диагноз ставить на глазок, надо еще понаблюдать, попробовать разные средства. Но налицо склонность к бредовым идеям, переоценка личности; просматривается, я бы сказал, неадекватная аффектированная агрессивность.

Валентина Васильевна. Бедный мальчик! И вы его лечите?

Илья Семенович. Только профилактические меры.

Валентина Васильевна. Я хочу его видеть!

Илья Семенович. Знаете, я бы порекомендовал не торопиться. Пациент впечатлительный. Сейчас он спокоен, но встреча может вывести его из равновесия.

Валентина Васильевна. Но я хочу его видеть! Я чувствую, ему плохо!

Илья Семенович (мнется). Н-ну, не знаю, смотрите.

Валентина Васильевна. Я хочу его видеть, позвольте!

Илья Семенович (пожимая плечами). Хорошо, пожалуйста. Подождите немного. (Уходит).

Валентина Васильевна беспокойно ходит взад-вперед, ломая пальцы. Санитар вводит Вячеслава и уходит. Вячеслав уныл, апатичен, с матерью холоден, говорит медленно, с запинками.

Валентина Васильевна. Слава, наконец-то! Здравствуй, милый! (Обнимает и целует его).

Вячеслав. Здравствуй, ма.

Валентина Васильевна. Давай сядем, я устала – около часа торчу, добиваюсь с тобой свиданья. (Ведет его к скамье; садятся). Почему такая секретность?

Вячеслав (пожимая плечами). Скажи: какое сегодня число?

Валентина Васильевна. Семнадцатое.

Вячеслав. А месяц? Месяц?

Валентина Васильевна. Июль, сынок. Что с тобой? Ты потерял счет дням?

Вячеслав (сосредоточенно думает). Это я, значит... всего... Не могу посчитать.

Валентина Васильевна. Двенадцать дней, сынок.

Вячеслав. Я думал, больше. Так дни спутались.

Валентина Васильевна. Как ты тут? Тебя кормят?

Вячеслав (раздраженно). Кормят, конечно! Не носи ты мне эти сладости – не могу уже! Отдаю, кому не носят.

Валентина Васильевна. А чего тебе носить?

Вячеслав. Ничего не надо. Яблоки можешь. Сигареты.

Валентина Васильевна. Как? Ты куришь?

Вячеслав. Тоска, мам, такая, что не только закуришь – запил бы с удовольствием.

Валентина Васильевна. Что с тобой, сынок? Что они с тобой делают?

Вячеслав. Трудно объяснить, ма.

Валентина Васильевна. Что, что они делают? Они тебя лечат?

Вячеслав. Колют аминазин.

Валентина Васильевна. Зачем?

Вячеслав. Когда я сопротивляюсь.

Валентина Васильевна. Чему сопротивляешься? Они тебя бьют?

Вячеслав. Нет. Просто вяжут.

Валентина Васильевна. Как “вяжут”? Веревкой, что ли?

Вячеслав (раздраженно). Да зачем веревкой! Смирительной рубашкой. Не слыхала, что ли, никогда?

Валентина Васильевна (в отчаянии хватается руками за голову). Господи, сынок мой! Это ужасно, ужасно!

Вячеслав. Да сейчас уже не вяжут, перестал сопротивляться. И колют редко. Иногда. (Сидит, опустив руки и голову). Устал я, ма. Я очень устал.

Валентина Васильевна (в отчаянии качает головой). Господи, какая же я дура – самой затолкать сына!.. Я постараюсь, сын, я все сделаю, чтоб тебя вызволить!

Вячеслав. Да, самому уже не выйти. Если бы они меня сразу не скрутили, я бы убежал – никакие бы заборы не удержали. Видать, поняли – они переиграли меня! Сейчас просто не хватит сил – мне даже думать об этом больно. Я стал слабый.

Валентина Васильевна. Иди, сынок, позови врача, я буду с ним говорить. Как его зовут?

Вячеслав. Илья Семенович.

Валентина Васильевна. Я теперь буду часто к тебе приходить, поддерживать тебя, пока не вызволю... Иди, Славик, иди, пригласи сюда врача. (Целует Вячеслава).

Вячеслав. Не знаю, придет ли...

Валентина Васильевна. Придет! Иначе я взорву эту больницу!..

Вячеслав уходит. Валентина Васильевна, оставшись одна, достает носовой платок, прикладывает к глазам. Чтобы успокоиться, встает, озабоченно ходит, ломая пальцы.

Пауза.

Входит Илья Семенович.

Илья Семенович (сухо и устало). Что вы хотели?

Валентина Васильевна. Что вы делаете! Ведь вы его калечите, вы его психику ломаете! Вы превращаете его в сонное, тупое существо! Он пришел к вам восприимчивым ко всему юношей, он светился весь, он звучал, как музыкальный инструмент! Что вы делаете!

Илья Семенович (терпеливо). Вы все сказали?

Валентина Васильевна. Я заберу его отсюда, что бы это мне ни стоило, я сделаю все, чтоб вырвать его у вас!

Илья Семенович. Едва ли вам это удастся – отсюда, сударыня, раньше времени как правило не выходят.

Валентина Васильевна. Да ведь мы сами пришли, по своей воле! Это я, я привела его сюда!

Илья Семенович. Ну, если уж быть точными, вы пришли не совсем по своей воле, а по направлению, и без акта экспертизы едва ли возможно...

Валентина Васильевна (перебивая его). Я сама, сама согласилась на экспертизу! Господи, да если бы я знала!..

Илья Семенович. Я думаю, экспертиза вашему сыну...

Валентина Васильевна (снова перебивая его). Я ведь жаловаться буду! Я вырву его отсюда! Я мать – понимаете? – и не могу смотреть на это!

Илья Семенович. Я сочувствую вам, но экспертиза, повторяю, вашему сыну нужна – он не вполне здоров.

Валентина Васильевна. Он был здоров!

Илья Семенович. Абсолютно здоровых психически людей не бывает – слишком подвижны границы. Простите, я вот смотрю на вас – вам-то бы тоже не мешало пройти курс.

Валентина Васильевна. Нет уж, вам меня не заполучить!

Илья Семенович. Это – обывательское понятие о психбольнице как о камере пыток.

Валентина Васильевна. Да так оно и есть!

Илья Семенович. А ведь мы лечим, и успешно порой лечим. Что делать, если вся современная медицина на довольно низком пока уровне: химия и скальпель – почти единственные ее средства, и ни абсолютного здоровья, ни гарантии жизни она вам дать не может; однако же лечит и делает иногда чудеса, и вы же прибегаете к ее помощи! Что делать, если уровень человеческих знаний пока еще близок к шарлатанству, и не всё мы можем, и всё же стараемся... Да, юноша ваш – с ранимой, подвижной психикой. Да, всякое лечение причиняет страдания... Если вы не доверяете мне, то я не один тут – у нас коллектив: врачи, сестры, санитары, больница переполнена, много серьезных больных. Вы ведь, по-моему, грамотный человек, и должны понять: если бы у меня, скажем, была частная клиника, а вы бы – в состоянии хорошо платить, к вашему сыну был бы исключительно индивидуальный подход. Но, увы, у вас нет таких средств, а у меня – клиники, так что давайте применяться к обстоятельствам... Он действительно не совсем здоров, и, насколько я знаю, ему грозит срок? Если он попадет туда, то оттуда он попадет к нам же, только с отягчающим анамнезом: неизвестно, что с ним произойдет по пути к нам. Процесс может оказаться необратимым. Жизнь, сударыня – грубая штука. Не споткнись он об нее сейчас – споткнется потом: психический тип вашего сына таков, что он в постоянном конфликте с жизнью – ему с ней никак не разминуться – где-то бы да споткнулся. Гибельная судьба всякого талантливого человека.

Валентина Васильевна (с отчаянием). Что же делать?

Илья Семенович. Я думаю, потерпеть... Да, была повышенная возбудимость; мы сняли ее; теперь, думаю, спокойнее будет – адаптация налицо. Навещайте его, только не возбуждайте при встречах... Еще вопросы ко мне есть? (Смотрит на часы).

Валентина Васильевна. Я все-таки не во всем с вами согласна. Еще посмотрю, как все будет.

Илья Семенович. Пожалуйста, пожалуйста. А пока до свидания, мне нужно идти. (Слегка кланяется, уходит).

Валентина Васильевна тоже уходит. Затемнение.

Сцена 7

Вячеслав и Валентина Васильевна выходят на просцениум слева. Валентина Васильевна – в осеннем пальто, с раскрытым зонтиком. Вячеслав – в куртке; он вял и грустен.

Валентина Васильевна. Ну вот, наконец-то! Ты теперь здоров и свободен. Можешь отдохнуть после больницы сколько хочешь: неделю, две. Потом работу тебе подыщем... А, может, учиться хочешь? На заочное еще не поздно, успел бы документы подать.

Вячеслав. Мама, опять ты про то же?

Валентина Васильевна. Ну прости, прости, не буду.

Вячеслав (останавливается, запыхавшись). Ты так быстро идешь – я устаю.

Валентина Васильевна. Сынок, мне ведь на работу надо!

Вячеслав. Ты иди, я сам – что ж ты со мной, как с младенцем? Дорогу домой не найду, что ли?

Валентина Васильевна. Нет, Слава, я хочу тебя проводить до дома... Давай сядем, посидим?

Доходят до скамейки, садятся.

Вячеслав (протягивает руку, подставляя ладонь дождю). Дождь... Представляешь: я не верил, что сентябрь, пока сам не увидел... Как я любил когда-то осень!

Валентина Васильевна. Почему “любил”? Почему у тебя все – в прошедшем времени? Ты только начинаешь жить!

Вячеслав. Не знаю почему.

Валентина Васильевна. Ты взбодрись! Забудь о том, что было. Я тебя откормлю, поправишься окончательно, работать пойдешь, зарядку обязательно делать, влюбишься еще, а там, глядишь, женишься!

Вячеслав. Мне скучно об этом.

Валентина Васильевна. Экий ты, Славка, тюлень!.. Может, тебе к сексопатологу сходить?

Вячеслав. Да, с этим у меня все в порядке: дамам со мной скучно не бывает. Даже здесь, в больнице. Но когда я вижу, просто вот ощущаю кожей бездны человеческие – меня оторопь берет, ничего в голову не лезет.

Валентина Васильевна. Ну где ты видишь бездны? Кругом серая, обыденная жизнь.

Вячеслав (с отчаянием). От нее-то, мама, и веет бездной!

Валентина Васильевна. Ну, ладно, ладно... (Успокаивая, гладит его руку). Если захочешь писать стихи или песни, еще что-то – пиши, Слава, папа не будет сердиться: он понял, наконец, что ты не тот человек, которым бы он хотел тебя видеть.

Вячеслав. Ну, слава Богу хоть на этом.

Валентина Васильевна. Не насмехайся.

Вячеслав. Да, мам, конечно же, буду писать – мне ничего больше не осталось. То, что я увидел там, (неопределенно кивает головой в сторону) все осветило по-новому. Буду писать.

Валентина Васильевна. Хорошо, ладно. Пойдем?

Вячеслав молча кивает. Они встают и уходят. Затемнение.

Сцена 8

Вячеслав в рубашке, трикотажных брюках и шлепанцах, неподвижно уставившись взглядом в одну точку, сидит на диване в правой стороне сцены. Рядом лежит гитара. Пауза. Раздается звонок в дверь. Вячеслав, очнувшись, встает и выходит из комнаты. Через некоторое время он пропускает в дверь Виталия и входит следом сам. На Виталии – деловой костюм с галстуком, на ногах – тоже шлепанцы. Вячеслав разговаривает с Виталием нехотя.

Вячеслав (показывает на стул). Садись. (Сам снова садится на диван). Чем обязан визиту?

Виталий (проходит по комнате, потирая руки). Ну и холодина чертов. Начало ноября, а прямо как зима, верно?.. Шел мимо – дай, думаю, забегу. Давно не видел. (Садится на стул).

Вячеслав. Давно. Что новенького?

Виталий. Да есть новости. (Сладко потягивается, расправляя плечи). У меня – все классно!.. Это мы с лета не виделись, да? На дискотеку еще ходили, помнишь?

Вячеслав. Конечно, помню.

Виталий. А девицу помнишь, на которую я тебя натравливал?

Вячеслав. Нинон, что ли?

Виталий. Ну да. Я же ее все-таки... (делает энергичный хлопок ладонями, при этом щелкает языком и улыбается) Отоварил! Теперь бегает за мной, как сучка; матушка ее тоже под меня копает, хотят взять на абордаж. (Хохочет). Нашли дурака!.. Ну, что еще? Машину вот купил. Подержанную пока, но у меня сейчас масть идет, деньги будут. Покатаюсь, пока бегает, потом загоню, куплю новее.

Вячеслав. И купят?

Виталий. Ха! Дураков хватает!.. Говорят, ты в дурдоме был?

Вячеслав. Да, упекли. Так получилось: или в дурдом – или в тюрягу.

Виталий. Ясненько. Давно вышел?

Вячеслав. Два месяца как.

Виталий. Ты смотри! Я и не знал. Кто-то сказал, а я говорю: да он нормальнее нас всех!.. Как ты? Чем занимаешься?

Вячеслав. Ничем. Ничего в голову не идет.

Виталий. Надо встряхнуться, старик! Оторвемся на дискотеку, а? Последний кайф поймать, еще какую юную подругу отоварить напоследок. (Хохочет, потирая руки). Люблю молодявок подлавливать!

Вячеслав. Почему последний-то?

Виталий. Так я ж женюсь!

Вячеслав. Поздравляю.

Виталий. Чего не спросишь, на ком?

Вячеслав. Да тебе, по-моему, без разницы.

Виталий. Не скажи! На Жанке нашей!

Вячеслав. М-м... (Задумчиво кивает головой).

Виталий. Чего молчишь? Ты ж тоже клинья подбивал! Но тут уж, как говорится, кто смел – полезай в кузов! (Хохочет). Квартира у нее – хоть футбол гоняй: сталинская еще... Так что, вдарим по дискотеке?

Вячеслав. Нет, Виталя, никуда я не пойду. Иди сам.

Виталий. Ну, смотри, я хотел, как лучше. Но на свадьбу приглашаю!

Вячеслав. Дохлый номер. (Качает головой). Не приду.

Виталий. Да ты что! Нет-нет, вместе с Жанкой просим. Мы уже сделали прикид: через две недели свадьба! Негромкая такая, для друзей.

Вячеслав (устало мотает головой). И вообще, шел бы ты вместе со своей свадьбой, с машиной и дискотекой подальше.

Виталий. Не понял! Я ведь и сам могу послать тебя вместе твоей матушкой подальше.

Вячеслав. А вот матушку не тронь – она-то причем?

Виталий. Как причем? Она ж меня просила: развлеки да развлеки Славика! Вот и развлекаю.

Вячеслав. Ах, вот оно что! (Решительно встает). Тогда вали отсюда, и как можно быстрее, а с матушкой я сам разберусь!

Виталий (встает, быстро идет к двери, бормочет). Вот и делай людям добро. (Берется за ручку, отворяет дверь, на мгновение задерживается и крутит пальцем у виска). У тебя что, в самом деле это, да? (Уходит).

Вячеслав (подходит к двери, стоит и смотрит за дверь, разговаривая с Виталием, которого не видно). Да-да, это. Давай-давай. Будь здоров. (Закрывает дверь, снова идет к дивану и садится на него).

Сцена 9

Вячеслав (берет в руки гитару, трогает струны, подстраивает их, пробует петь отдельные фразы, аккомпанируя себе). “Жизнь уйдет шагами Командора”... Нет, не то... “О, эти мерзкие хари”... Нет! Нет-нет-нет... “Одиночества груз я не в силах нести”... Нет. (Думает; начинает петь истерически взвинчено). “На лету меня жизнь подстрелила, ах, на лету! Кровь моя алым потоком хлещет из ран...” (Кричит истерически). Нет, не то! Не то! (Роняет голову на руки, положенные на гитару, плачет. Откладывает гитару, достает носовой платок, вытирает слезы. Успокаивается. Идет в боковую дверь; выходит оттуда, держа в руках небольшой предмет, завернутый в тряпицу. Садится на диван, разворачивает тряпицу. В его руках – небольшого формата пистолет. Вячеслав рассматривает его; увлекшись, вертит в руках, заглядывает в дуло, вынимает и вновь вставляет обойму, оттягивает курок, вкладывает в правую руку, держит на весу; по всему видно, как приятно ему его держать).

Открывается задняя дверь; Валентина Васильевна, еще невидимая, окликает Вячеслава.

Валентина Васильевна. Славик, ты дома?

Вячеслав. Да! (Спохватываясь, быстро, пугливо заворачивает пистолет в тряпицу и сует в карман).

Валентина Васильевна (появляется на пороге; она в в деловом костюме, но разута; в руке у нее тяжелая хозяйственная сумка). Что ты там прячешь?

Вячеслав. Да ничего, так... Носовой платок. Насморк у меня.

Валентина Васильевна (стоит в двери, держа в руке сумку, опершись о косяк). Немудрено: такой холодище на улице. Будем перед сном ингаляцию делать. Где-нибудь был сегодня?

Вячеслав (язвительно). Между прочим, меня сегодня посетил не кто иной, как Виталик.

Валентина Васильевна. Правда? Ну и что?

Вячеслав. А то, что этот посланец небес с благотворительной миссией мне не нужен. Мне скучно с ним, у нас – ничего общего!

Валентина Васильевна (ставит сумку на пол и делает пальцами расслабляющее упражнение). А что ты мне это говоришь? Ему и говори.

Вячеслав. Ему я уже сказал. А тебе говорю – ты знаешь почему!

Валентина Васильевна. Но нельзя же, Слава, жить, ничего и никого не видя! Ты мне так и не ответил: ты был где-нибудь сегодня?

Вячеслав. Нет.

Валентина Васильевна. Слава! Ну почему ты ничего не хочешь делать? Раз не хочешь учиться – иди работай! Хотя почему бы не доучиться, не получить диплом?.. Не понимаю! Чего дома торчать? Нельзя, Слава, так киснуть – ведь два месяца, как ты дома. Мы же как договаривались? Две недели на раскачку, и – за дело!

Вячеслав. Я – не договаривался. Это ты договаривалась.

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, я, подловил. Но надо же чем-то заниматься! У каждого, знаешь, бывают в жизни срывы, кризисы, но их же надо учиться преодолевать. Писал сегодня что-нибудь?

Вячеслав (мотает головой). Нет. Нет настроения.

Валентина Васильевна. Что с тобой, сынок? Что происходит? Скажи мне!

Вячеслав. Не знаю. Что-то сломалось. Ничего не могу. И не хочу.

Валентина Васильевна. Кстати, где твой магнитофон? Что-то я его не вижу. Раньше ты хоть записи слушал.

Вячеслав. Сломался – отдал в починку.

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, ладно. Но ужин-то хоть приготовил?

Вячеслав (мотает головой). Нет, мама. Я ж говорю, нет ни на что ни сил, ни желания. Прости меня.

Валентина Васильевна (со слезами в голосе). Ну почему вот я, женщина, могу работать, как кляча, с утра до вечера, потом нести тяжелую сумку, а теперь еще становиться к плите и готовить ужин?

Вячеслав. Да зачем, мам, готовить? Давайте что-нибудь так поедим.

Валентина Васильевна. Я не хочу “так”! Что я скажу отцу, когда он придет поздно и усталый? Я не привыкла жить кое-как! Я знаю, что я обязана сделать, и я сделаю! (Берет сумку).

Вячеслав. Мам, знаешь, что я подумал?

Валентина Васильевна (устало). Что?

Вячеслав (оживляясь). А давайте поедем все в деревню?

Валентина Васильевна. В деревню? Зачем?

Вячеслав. Жить, работать – как бабушка с дедом! Ты, я, папа! Землю бы взяли... Я бы сам уехал, но один я просто пока не могу.

Валентина Васильевна. Да ты что! Как это так?.. У меня работа, у отца – тоже серьезная работа. Квартира... Да и тебе надо работать, чтоб глупые мысли не приходили!

Вячеслав. А вот скажи: сделали вы с отцом в жизни хоть одно доброе дело? По-настоящему доброе?

Валентина Васильевна. Ты меня просто в тупик ставишь... (Раздражаясь). Между прочим, мы с твоим отцом всю жизнь честно работаем! Чего тебе еще?

Вячеслав (безнадежно машет рукой). Ах, ладно... Иди, мама, исполняй свой долг.

Валентина Васильевна (гневно фыркая). Вечно ты мне испортишь настроение! (Берет сумку и уходит).

Сцена 10

Вячеслав продолжает неподвижно сидеть на диване, уставившись взглядом в одну точку. Рассеянно протягивает руку, трогает пальцами гитарные струны; раздается их звучание. За дверью слышен входной звонок, затем – голоса Валентины Васильевны и Павла Степановича. Спустя некоторое время входит Павел Степанович; он в деловом костюме с галстуком, но в носках.

Павел Степанович. Привет! (Неспешно проходит по комнате).

Вячеслав (уныло, безрадостно). Привет.

Павел Степанович. Что нового?

Вячеслав (пожимает плечами). Ничего.

Павел Степанович (садится на стул напротив Вячеслава, некоторое время молчит). Чем занимаешься?

Вячеслав (пожимает плечами). Ничем.

Пауза.

Павел Степанович (печально). Ты не хочешь со мной говорить?

Вячеслав. А о чем говорить?

Павел Степанович, опустив голову, задумчиво кивает головой.

Пауза.

Павел Степанович (встает со стула, подходит к Вячеславу, кладет ему руку на плечо). Ну ладно. (Уходит).

Вячеслав продолжает неподвижно сидеть на диване. Пауза.

Валентина Васильевна (заглядывает в дверь). Слава, иди мой руки, сейчас есть будем.

Вячеслав (тихо, но твердо). Мама, я не хочу есть.

Валентина Васильевна. Ну посиди с нами. Посидишь – захочешь.

Вячеслав. Не захочу.

Валентина Васильевна. Но так же нельзя, Слава!

Вячеслав (так же тихо и твердо). Оставь меня.

Валентина Васильевна. Тебе что, плохо?

Вячеслав (с отчаянием). Мама!

Валентина Васильевна. Ну, хорошо, хорошо! (Исчезает, прикрыв дверь).

Вячеслав продолжает сидеть все в той же позе. Затем, сидя на диване, начинает мерно раскачиваться взад-вперед, закрыв глаза и, постанывая, как при нестерпимой зубной боли. За стеной раздается телефонный звонок; Вячеслав не слышит его.

Валентина Васильевна (заглядывая в дверь, слегка раздраженно). Ты что, не слышишь? Почему я должна еще и к телефону бегать? Возьми трубку – тебе Юрий звонит! Из Парижа, между прочим!

Вячеслав (проворно вскакивает, идет к телефону, поднимает трубку). Алло!

Юрий (здесь и в дальнейшем его диалоге с Вячеславом голос его слышен глухо, издалека, с шорохами помех). Слава? Вячеслав?

Вячеслав. Да! Да! Юра! Это я! (Оборачивается к матери, которая все еще стоит в дверях). Ма, может, дашь поговорить?

Валентина Васильевна молча исчезает, прикрыв дверь.

Вячеслав(в трубку). Юра! Деряба! Слушаю тебя!

Юрий. Да не кричи, я тебя прекрасно слышу. Я получил твое письмо. Только что. Расстроился ужасно. Тебе что, действительно плохо?

Вячеслав. Да, Деряба, хуже не бывает.

Юрий. Понимаю: если дошло до психбольницы, значит, неважно дела. Но, Вяч, мы же говорили, когда прощались – помнишь? – тем, кто хочет что-то сделать в этом дерьмовом мире, кто хочет уберечь душу, надо много сил и мужества! А нам ведь с тобой еще надо кое-что успеть, старик!

Вячеслав. Помню, Юра! Но я отступаю! Они меня достали. Они загнали меня в угол.

Юрий. Кто “они”? Родители, что ли?

Вячеслав. Да нет, не в них дело. Они-то стараются, как лучше. Все вместе.

Юрий. Ты не можешь говорить яснее? Тебя кто-то слушает?

Вячеслав. Нет-нет! То есть всё вместе. То есть, я с людьми расхожусь. Полное непонимание. Я всегда знал, что я помешанный. Ну и что? Я ж никому не мешал: не крал, не подличал. Почему они все нас так боятся? Просто панически! Раньше сумасшедшие были божьими людьми; их устами говорил Бог, а нынешние мясники делают из этих несчастных куски сырой глины... Они убили меня, Деряба. Они оставили мне тело с желаниями, с похотью, и убили душу. Я становлюсь хамом. Тупым, ленивым хамом. Сам себе противен. Я разлюбил людей.

Юрий. Эка! Я так давно был о них невысокого мнения и чувствую себя при этом неплохо, ты знаешь! Миллионы хамов живут себе припеваючи, а ты, видите ли, не можешь! Что за чушь, Слава?

Вячеслав. Видишь ли, моя душевная жизнь... Никаких благ я не отдам за нее – я царь, я властвую; плевать, что мое царство – иллюзия!.. Впрочем, ладно, зачем на тебя своих собак?.. Ты ж с таким разговором в трубу вылетишь!

Юрий. Плевать, Париж заплатит – пусть тебя это не щекочет! Ты пишешь: “Моей душе тесно в теле – хочется выпустить ее на свободу”. Как это понимать? Метафора?

Вячеслав. Нет, Деряба, метафоры исчерпаны. Прямой текст. Надо кончать.

Юрий. Не делай этого, я прошу! Ты знаешь, я ж твои письма привез сюда, показал тут ребятам из эмигрантского журнальчика. Произвели впечатление, их берут печатать, понял? Хотя, понимаю, их тут оценит дюжина человек, не больше, но я закажу перевести их на французский, средства у меня есть. Тогда посмотрим! Клянусь, я сделаю это, и я тебя заранее поздравляю с успехом!

Вячеслав. Да мне как-то все равно уже.

Юрий. Ловлю на слове! Когда ты увидишь это воочью – уверен, твое настроение на порядок поднимется!

Вячеслав. Нет, Юра. Они убили меня. Убили волю, я не могу без нее. Мне нечего больше делать. Ты хорошо сделал, что позвонил. Не с кем поговорить. Я думал о тебе. Мать – не понимает, а ты – так далеко. Тут вопрос о моей... о моей посмертной воле.

Юрий. Брось, Вяч, не забивай себе этим голову, я тебя прошу!.. Знаешь, давай-ка вот что: я пошлю тебе денег; ты возьмешь визу и прилетишь ко мне! Договорились? Побродим, посидим – тут такие кабаки! – наговоримся от пуза, и уверяю: все как рукой снимет! Здешняя атмосфера нашего с тобой брата хорошо лечит! Давай, Вяч? Нашу хандру надо снимать Парижем!

Вячеслав. Нет, Юра. Моей тоской сейчас можно залить не только Париж – весь мир. Я всё сказал, всё написал. Нечего больше делать.

Юрий. Я уверяю, у тебя просто кризис! Они еще будут!

Вячеслав (устало). Мне скучно, Деряба, повторяться. Думал, ты поймешь.

Юрий. Хорошо, молчу! Выскажись!

Вячеслав. Я задыхаюсь, Юра. Я себя чужим чувствую и лишним. Писать не могу – не хватает усилий. Только правлю дневники, всё, что у меня осталось, и лью в них слезы. Я все там сказал.

Юрий. Слава, это так серьезно?

Вячеслав. Серьезней некуда. Хлопушку достал. Загнал японский маг и купил вот. Мать вот только жалко...

Юрий. Слава, ты не сделаешь этого! Помнишь, как ты не мог меня даже ударить?.. Ты ж ничего еще не успел! Малодушничаешь?

Вячеслав. Ты не прав – кое-что успел. Значит, большего не дано. А ты давай за нас обоих – один остаешься... Знаешь, я всё думаю: может, слишком вкусил от плода познания и наказан? Но ведь миллионы Адамов грызут сей плод, запивают сладеньким вином наслаждения – и хоть бы хны! Может, слишком рано откусил? Или слишком много?.. Прости, что несвязно... В общем, ухожу, Деряба, и прощаюсь. Здорово, что позвонил. Как чувствовал все равно!

Юрий. Не смей! Слышишь? Успеешь! Еще тряхнем серым веществом, еще покажем, на что способны!

Вячеслав. Брось ты эту бодрость – она мне как насмешка. Послушай лучше, что скажу. Дружбу нашу я ценил по высшему разряду. Не серчай за ссоры. Лучшее, что у меня было – это она. С женщинами вот не повезло – свою не нашел. Завышал планку. Не научился ценить маленькие радости. От этого, может, и погорел?.. Матушку любил. Но дневники ей доверить не могу, слышишь, Юра? Я бы хотел, чтоб они, все двадцать шесть тетрадей, попали к тебе. Не дай им сгинуть: боюсь за них. Половину матушка обязательно уничтожит; ей стыдно будет за меня: я ведь ни примерным сыном, ни примерным любовником никогда не был, а уж примерным гражданином – тем паче. Записку оставляю на твое имя.

Юрий. Погоди! Знаешь что? Жди меня – сам приеду! Сейчас кладу трубку, мчусь в Бурже, достаю билет, что бы это мне ни стоило, и лечу! Я тебя прошу – как друга! Я ведь никогда ничего у тебя не просил! Один раз – можно?

Вячеслав. Поздняк метаться, Юра! Всё. Поезда ушли, самолеты улетели. Я всё сказал. Прости меня! И прощай. (Резким движением кладет трубку).

Сцена 11

Опустив голову и обхватив ее ладонями, Вячеслав медленно идет к дивану, садится на него, достает из кармана брюк пистолет, отрешенно смотрит на него, затем, взяв его обеими руками, зажимает между колен и в таком положении сидит, опустив голову.

Раздается стук в дверь. Вячеслав быстро сует пистолет в карман. В дверь заглядывает Валентина Васильевна.

Валентина Васильевна. Ну, что Слава тебе сказал?

Вячеслав (ледяным тоном, не поворачивая головы). Ничего нового не сказал. Что еще?

Валентина Васильевна. Отчего ты так раздражен?

Вячеслав (тем же ледяным тоном). Я, мама, не намерен обсуждать сейчас этот вопрос.

Валентина Васильевна (мягко, просительно). Пойдем, Слава, ужинать.

Вячеслав. Я не хочу ужинать.

Валентина Васильевна. Ты так бледен сегодня.

Вячеслав (иронично). Хорошо, я постараюсь изменить цвет лица.

Валентина Васильевна. Но если захочешь, приходи. (Уходит, прикрыв за собой дверь).

Вячеслав медленно, устало встает, подходит к зеркалу и смотрит в него, опершись о его обрамление обеими руками.

В зеркале появляется двойник Вячеслава в виде Мертвеца в истлевающей одежде; на лице Мертвеца проступает череп, пыльные волосы висят клоками, костлявые руки бессильно опущены. Вячеслав в ужасе отшатывается от зеркала.

Мертвец (скрипучим, неживым голосом). Не узнаешь? Ха-ха-ха!

Вячеслав (справляясь с собой, стараясь быть ироничным). Н-нет, почему же?.. Двойника – да не узнать!

Мертвец. Торопишься туда? Ха-ха-ха... А ведь страшно?

Вячеслав (раздраженно). Да, страшно! Но я не могу так жить – это унизительно!

Мертвец. Тогда торопись. Лежать здесь кучей костей и дерьма – занятьице приятное, ха-ха-ха!

Вячеслав. Ты, вонючая плоть – ты хочешь меня испугать? Хочешь, чтоб я дрогнул? Я тебя не боюсь, слышишь? Меня не взять этим! Мой дух останется здесь (показывает на дверь в свою комнату): в тетрадях, в друзьях, в тех, кто есть и кто будет! Я успел тебя переиграть, мерзкая плоть!

Мертвец. Жалкий прах с потугами на бессмертие, не тешь себя иллюзией – ты смешон и нелеп. Весь, без остатка станешь землей, ха-ха!

Вячеслав. Вре-ешь! Малая часть меня – но останется, и достаточно! Тебе не взять ее! Иди вон! На место!

Мертвец, хохоча, исчезает. Вячеслав, одной рукой держась за карман, где у него лежит пистолет, а другой держась за голову, медленно бродит взад-вперед по комнате. Потом решительно поворачивается и уходит в боковую дверь. Пауза. Раздается выстрел. Пауза. В комнату врывается испуганная Валентина Васильевна, озираясь кругом. За ней входит жующий на ходу Павел Степанович.

Павел Степанович. Да нет, уверяю тебя, это что-то упало.

Валентина Васильевна уходит в боковую дверь. Раздается ее душераздирающий вопль. Павел Степанович идет туда; Валентина Васильевна выскакивает оттуда и сталкивается с ним в дверях. Павел Степанович удерживает ее в руках.

Валентина Васильевна (кричит душераздирающе). Нет! Нет! Он убил себя! Нет!

Павел Степанович уходит вместе с Валентиной Васильевной в боковую дверь.

Затемнение.

Сцена 12

Правая сторона сцены. Валентина Васильевна сидит на диване, крепко сжав подбородок кулаками; в одной руке у нее зажат носовой платок; она в черных траурных блузке и юбке, на ногах шлепанцы, волосы растрепаны, глаза – красные, воспаленные, заплаканные. Павел Степанович шагает перед нею взад-вперед, закинув за спину руки; он в темной рубашке и темных брюках.

Павел Степанович. Валюша, возьми себя в руки. Надо съездить на кладбище. Поедем, уберем там.

Валентина Васильевна (мотает головой, затем начинает рыдать, закрыв глаза носовым платком). Нет! Нет! Нет! Я не могу! Я хочу умереть!

Павел Степанович. Я не могу тебя оставить тут одну. Поедем, тебе так легче будет. Надо привыкать.

Валентина Васильевна (сквозь рыдания). Ну как ты можешь! Господи!

Павел Степанович (садится рядом, одной рукой обнимает ее за плечи, другой берет ее руку в свою и целует). Ты думаешь, мне не больно? Потерять сына – это ужасно! Но ведь... Смирись, милая – грех спорить с судьбой. Нам надо жить, хотя бы во имя памяти о нем...

Валентина Васильевна (в отчаянии мотает головой). Какая бессмыслица!..

В дверях появляется Юрий; он в светлых легких куртке и брюках; через плечо – большая сумка.

Юрий. У вас не закрыто, извините. Здравствуйте.

Валентина Васильевна. Юра! (Снова рыдает).

Юрий (начиная понимать, что произошло, роняет на пол сумку и опирается плечом о дверной косяк). Где он?

Павел Степанович (встает, закладывает руки за спину и сухо, опустив голову, отвечает). Вчера похоронили.

Юрий (со взглядом, устремленным в пустоту). Не успел! Они убили тебя. Они тебя все-таки убили.

Павел Степанович (запальчиво). Знаете что, молодой человек? Его никто не убивал – он сам себя!

Юрий (горестно качает головой). На Северном?

Павел Степанович. Что?

Юрий. Похоронили на Северном?

Павел Степанович (рассеянно). Да. Да-да.

Пауза.

Юрий (требовательно, протянув руку ладонью вверх). Дневники!

Павел Степанович. Позвольте! Почему?

Юрий (держа руку протянутой). Он оставил их мне.

Валентина Васильевна. Юра! Да, да, он написал – но как же я могу? Как мы можем? Ведь вся его душа, все мысли, все его земное – там, в них! Оставьте их нам!

Юрий (опускает руку). Его душа принадлежит не вам.

Валентина Васильевна. Юра! Не надо! Не надо! Оставьте, я прошу вас – мне ничего больше не осталось! Я их буду беречь, как никто не сможет!

Пауза.

Юрий. Поклянитесь, что ни одна строчка не исчезнет.

Павел Степанович (возмущенно). Что за глупости! Что вы себе позволяете?

Валентина Васильевна. Перестань, Паша. Клянусь, Юра! Неужели ты думаешь, у меня хватит сил уничтожить хоть строчку? Теперь они для меня – один свет в окне, моя жизнь, мое всё. (Плачет).

Юрий. Хорошо, пусть пока будут у вас, но о его воле помните... Я глубоко соболезную вам. Скорблю и печалюсь вместе с вами... (Мучительно вздыхает, закусывает губу и сжимает ладони).

Валентина Васильевна. Спасибо, Юра. Ты ведь с дороги? Тебя покормить надо. Чаю... Паша! (Смотрит на мужа).

Юрий (качает головой). Нет, благодарю вас. Я забегу еще, обязательно. До свидания. (Исчезает).

Пауза.

Павел Степанович. Вот они, нынешние! Ни совести, ни сострадания – черствость и хамство, и больше ничего. Только “дай”, и всё!

Затемнение.

Сцена 13

Юрий выходит на авансцену справа. Медленно, волоча ноги, идет через всю сцену, останавливается у фонарного столба слева, опирается о него спиной.

Пауза.

Юрий (сам с собою, медленно, с паузами, в то же время с горечью и слезами в голосе, начиная с сарказмом, но постепенно распаляя себя до пафоса). Ты все так же жрешь своих детенышей? Когда ж ты насытишься? Родина моя, ну почему ты так бессердечна? Зачем так губить своих сыновей? Лучших, талантливых! Я ведь свет прошел, знаю: нет сыновей лучше. Что ж ты делаешь! Зачем же так: гробить, убивать, калечить, а? Ответь, простодушный мой, святой мой, дикий народ! Что за люди – сами себя будущего лишаете! Как вас легко одурачить, как легко готовы отдаться любому – как беспутная девка! Господи, когда же вы перестанете лелеять свою глупость, когда перестанете ненавидеть ближнего? Когда его полюбите, наконец? Почему вся мудрость мира – мимо вас? Когда ж ты повзрослеешь, моя милая Родина? Слышишь? Не юли, гадина, не сваливай ни на кого свои беды! Сколько можно притворяться невинной? Где твоя совесть, твоя доброта, где твой разум? Молчишь? Ты ответишь за это! Слышишь? (Всхлипывает и, пошатываясь, уходит влево).

Затемнение.

Сцена 14

На левой половине сцены – накрытый стол, на нем – вино, водка, бокалы, рюмки, закуски; за столом – Юрий, напротив него – Виталий; с одной стороны – Жанна, с другой – Нина; обе одеты вызывающе - экстравагантно, обе заметно кокетничают с Юрием.

Юрий (встает, держа в руке рюмку). Позвольте вот что еще сказать. Каждый проходит свою молодость с потерями. Мы теряем не ее – мы гасим в себе свет, вытаптываем цветы и звезды и продолжаем терпеливо тянуть лямку. Но вот мимо нас пролетела комета с огненным шлейфом, а мы не подняли головы и не заметили ее. Я не в упрек никому: над каждым из нас – свои звезды... А вообще – спасибо вам. Спасибо, Виталий, что нашел время свозить меня, показать могилу. Спасибо вам, милые девушки. Не знал, что у него так много было друзей, что он хотя бы не был один: бессмертие наше – в душах друзей и близких. Вечная ему память!

Все молча выпивают и закусывают.

Виталий. Я ж говорю: в тот день был у него! Спокойно так поговорили. Если бы я знал – я б не уходил от него!

Юрий. Да, все носил в себе... Видите ли, писать и рисовать способен каждый; талант – это количество души. Несовершенство человека он переживал как трагедию. Это его сгубило.

Виталий. А кто отличит талант от шизофрении? Нам таких сложностей не понять. Правда, Жанн?

Жанна. Да, он был со странностями... Но я его так понимала! Он сам прошел мимо меня.

Юрий. Вообще-то он все замечал тонко и точно.

Жанна (многозначительно, томно глядя на Юрия). Хотя я знаю, что могла бы составить счастье человека искусства.

Юрий (Жанне и Виталию). Вы, говорили, женитесь?

Жанна молча кивает.

Виталий. Да-а!

Юрий. Поздравляю. Если родится сын – назовите Вячеславом, в память о нем, ладно?

Жанна. Бедный Славка – так мало пожил, ничего не успел. У него были такие планы!

Юрий. Ну, кое-что успел – дай Бог всякому. Будто чувствовал – торопился.

Нина (Юрию – задиристо). Он мне нравился – такой лапочка! Я тоже люблю людей искусства! Но что он такое сделал? Объясните мне!

Юрий. Долго рассказывать. Вот издам в Париже его письма и пришлю тебе.

Жанна. Пришлите лучше мне – уж я-то, думаю, сумею оценить.

Юрий. Я вам всем пришлю.

Виталий. Да мы сами туда поедем – правда, Жанн? Хавать искусство, ха-ха-ха! Адресок не дадите? Зайдем.

Нина (придвигаясь вместе со стулом ближе к Юрию). Возьмите лучше меня с собой, а?

Жанна (насмешливо). А что ему с тобой там делать?

Нина. А тебе какое дело? Жить! Я натурщицей буду!

Жанна. Ха-ха. Какая из тебя натурщица!

Нина. А что? Фигуры, скажешь, нет?

Жанна. Да уж! (Фыркает). Глазки строить – ума много не надо.

Нина. Это ты глазки строишь, умница! Я-то хоть свободная!

Жанна. Дура ты.

Нина. От такой слышу!

Виталий. Да вы что, девочки? Все так было культурно...

Юрий (глядит на часы, вытирает рот салфеткой, нервно швыряет ее на стол и встает). Ладно, на этом, пожалуй, закончим. Кажется, начались семейные дела, а у меня, извините – время. (Извлекает из кармана бумажник, вынимает оттуда ассигнацию и кладет на стол). Официант, похоже, про нас забыл. Заплатите сами?.. Адьё! (Идет к двери).

Виталий (машет ему рукой). Пока! Мы тут еще посидим!

Нина (вслед уходящему Юрию, вставая из-за стола). Можно, я с тобой?

Юрий (от двери). Как-нибудь в другой раз. (Уходит).

Виталий (Нине). Сиди ты! Только тихо.

Нина (досадливо, снова садясь). Да чего уж теперь!

Виталий. Нужна ты ему! Тут по-другому надо... Ладно, давайте посидим, помянем Славку по-хорошему – что ж оно тут, и вино, и закусь, все остается?.. (Наполняет бокалы, говорит что-то тихо, жестикулируя).

Затемнение

Конец.

1998 г.

* * *

Опубликовано впервые