Виктор БАХТИН ЖУРАВЛИНАЯ БАЛЛАДА поэма На великом континенте,
что Колумб открыл случайно
затерялся в бездне прерий
городок провинциальный Произнесть его названье
я без смеха не могу.
Верьте ль, нет, но сити этот
называют – Барабу. А немного в отдаленье,
всем чертям на удивленье,
посреди лугов целинных,
Фонд простерся журавлиный.
Чтоб в неволе птичек мучать…
Вот пример: сгоняют в кучу
всех самцов, и, без стесненья,
люди доют птичек сих,
а потом обсеменяют
незамужних журавлих.
И исполнены стремленьем
вопреки природе всей,
через то обсемененье
приумножить журавлей. Хватит, всяческих вступлений!
Рассказать мне вам пора,
про печальное событье
где имел несчастье быть и я.
Не сказать, что приключенье,
но, достойное пера. Эх, с чего б начать для пробы?
А!.. Начну, как все – с природы. *** В небесах засеребрилась
тонкорогая луна.
Над уснувшем Ай-Си-Эфом
льет печальный свет она. И, конечно, в эту пору,
Дрыхнет Фауна и Флора.
И храпят, вздымая груди
все порядочные люди. Все давно глаза прикрыли….
Но,… сквозь фондовы ворота,
на лихом автомобиле
черт во тьму несет кого-то… Кто ж поперся на ночь глядя
в Вискансинские пределы?
Это, должен Вам сказать я,
две мадам пошли “на дело”. “Дело” будут на рассвете,
дело “мокрое, блатное”.
Потому мадамы эти
обрядились во смешное:
плащ-палатки, телогрейки
сапоги и всё такое… Та, что справа, что прикрыта
телогреечкой не новой,
с русским именем Елена,
по фамилии – Смирнова. Много видел я Смирновых
путешествуя по свету.
Но, скажу я, в этой Лене
ничего “смирного” нету. Дело в том, что Лена эта
МГУшный аспирант.
Их там учат, как не мучась,
пожирнее и получше
у наивной заграницы
отхватить валютный грант. Так мотается по штатам
в целях грантовой наживы
главариха русской банды
под названием “Дружина”. На пригляд – бровьми союзна,
На приклад – вельми пригожа,
Перси – яркости отменной
и ланиты - нежнокожи. Как непросто отыскати
подходящее словцо,
чтоб достойно описати
это русское – до боли
распрекрасное лицо… Стоп перо! не слова боле…
Ах, порой, поэт неволен… Занесло меня, читатель,
Не туда… Ить должен я,
как честной бытописатель
быть бесстрастен как судья. Так, увлекшись описаньем,
можно запросто влюбиться
в сей предмет и соблазниться
не от Бога обаяньем…
Эх, обманчивые лица,
дев коварных достоянье… Но,… достаточно про Лену.
Мы еще не разглядели
кто сидит в машине слева?
Кто, сообщник в темном деле? Ты попробуй, угадай-ка? …Ну, конечно же – китайка!
Отхватила в штатах мужа
иммигранта из Китая,
Говорят, она, к тому же,
журавлятница лихая.
Очень странное призванье –
спец в насильном кольцеваньи. И, по-своему, она
тож собою не дурна.
Кучерява, взгляд раскосый,
рот большой, лицо как блин.
И она сурово носит
имя нежное – Су-Лин.
Все сезоны в джинсах ходит
и “Lendrover” круто водит. И туда машина мчится,
где доверчивые птицы,
на пути своем на юг
хочут чем-то подкормится…
Наши тетки – тут как тут! И, с присущим им коварством,
с разудалостью лихою
сыплют щедрою рукою
кукурузную притраву
для голодных журавлей.
Птички – рады до соплей.
(Кто ж не падок на халяву?) Нынче явятся опять
за утехой для утробы.
Но, сегодня день особый,
день “рассчетный”, так сказать… Китаянка за баранкой
Лена ж, действо совершает.
И наркотик в то ведро
потихоньку подсыпает,
и резиновой перчаткой
зерна с тщанием мешает,
и циничная улыбка
на лице ее блуждает… Клюнут? Нет? – вопрос неясный.
Может вовсе труд напрасный.
Вот рассыпана приманка.
Что-то будут… А пока,
китаянка с россиянкой
дружно давят храпока. Всем известно: с позаранку
спать особенно охота.
Но, сквозь томную дремоту,
Лену в бок толкает кто-то. – Это ты, Су-Лин?
– А кто же?
– Ты чего?… в такую рань…
– Что там слышно? Ну-ка глянь…
– Что, сама привстать не можешь?
Что мотаешь головою?
Ну да ладно… Черт с тобою…
Эх, эх, эх… какой дубач…
Где бинокль? Так, так, так…
– Кучка здесь, а там левее
что-то черное белеет…
Где же резкость?.. Вот же блин!
Это ж птички!! Эй, Су-Лин!!! – Прилетели?
– Прилетели!!!
– Сколько?
– Три!!!
– Едят?
– Едят!!!
– Сколько съели?
– Еле-еле…
– Значит, можно спать опять… Но уж Лене не до сна,
возбужденная она,
трепеща от вожделенья,
предается наблюденью,
от волнения бледна,
ожидая в исступленьи
тех желанных изменений
в журавлином поведенье,
что отрава дать должна. – Та-а-ак! Мужик уже “не вяжет”:
встанет-ляжет, встанет-ляжет.
Лег, откинулся,… зевает….
Мама, всё чего-то ждет…
Видно, что подозревает.
Ну а малый, знай жует. Но недолго птичья мама
в воздержании крепилась.
Видя, что осталось малость,
как-то… тоже… соблазнилась. Самки слабы на похмелье.
Так! – одну… Уже и рада.
Горстка, две… и с ног долою.
Много ль птичьей бабе надо? Птенчик с удалью пижонской
продержался до поры.
Но, и он устал в ножонках,
закатилися шары. Эх, бесплатные обеды!
Отрыгнетесь вы… Ура!!!
близок, сладок миг победы…
Вдрыбодан лежат… Пора!!! Лена с гиком вылетает
из укрытья своего.
В перву очередь хватает
за загривок “самого”. Китаянка следом скачет.
Машет длинными сачками.
А зачем? Когда руками
Пьяных птичек можно брать.
Ни к чему, в таком раскладе,
так усердно сачковать.
(До чего ж иные люди
любят дело усложнять!) Так, без всяких осложнений
всю семью арестовали.
И чтоб не было сомнений,
от греха забинтовали. Чтоб под сению палатки
всяко злоупотреблять:
и обвесить и обмерить,
и в конец окольцевать,
и, тем самым, для науки
этих птиц завербовать. Дело сделано, подружки,
тяпнув крепкого по кружке,
и ни черта не бояся
подалися восвояси. По дороге порешили:
в вечеру, покуда свет,
попроведать надо птичек:
вяжут лыко, или нет? Ведь по логике по всей
даже сойке глупой ясно,
что нетрезвых журавлей
отпускать небезопасно.
Кто не знает, что с похмелья
Очень даже странен каждый.
И с беспечностью отважной,
в буйном приступе веселья
всё болото удивишь:
или клюнешь в зад енота,
или в морду дашь койоту,
аль снасилуешь кого-то,
с пьяну, что не сотворишь? У китайки, к сожаленью,
дети есть (едрена вошь!)
Так, что ехать надо Лене
на проверку, хошь, не хошь… Долго ль, недолго ль пылили,
в foundation прирулили.
Всё кругом в автомобилях
И везде народ толпиться,
на стоянках места нет…
Ба! Совсем же мы забыли!
Ведь сегодня состоится
ежегодный Ай-Си-Эфа
Попечительский Совет Что по-русски – “попечитель”
то, по-англицки – “trustee”,
так сказать “фондоправитель”
(слово ж, Господи прости!) Все trustees, скажу Вам прямо–
пребогатенький народ,
те, кто денежки дает
на работу с журавлями.
А куда идет расход
все хотят проверить сами. Как обычно, утром ранним,
на открытии собранья
Арчибальд сказал “спасибо”
Всем “trustees”, за веский вклад
и под гром аплодисментов
прокурлыкал свой доклад. А затем он штат представил:
кто чем занят, кто таков.
А художника заставил
зачитать его стихов. Все, кто в штате, сбились с ног
и стараются до пота, доказать,
что есть в них толк,
показать, что есть работа. Арчибальд уж изнемог,
показал он всё, что мог.
А trustees, видать, всё мало –
нос суют куда попало.
Ходят, смотрят, проверяют,
важно планы составляют,
Ведь на то они trustees,
чтоб над птичками трястись. Всё-то их интересует,
всё-то знать они хотят:
как журавушки кукуют,
как танцуют, как сексуют,
как кладут, ну, и, конечно,
как потом птенцов растят. Afternoon к концу подходит,
Арчибальд гостей всё водит.
Он их всяко ублажает,
исполняя всяк каприз,
и с тоской соображает:
Чем ещё развлечь trustees? Позади уже отменный
расслабляющий обед.
Лена мается дилеммой:
Ехать в поле? Или нет? Лене лень, а вроде надо…
да уж больно неохота…
Отдохнуть была бы рада…
Может, ну их всех в болото?!! И её сомненье гложет,
по всему видать, похоже,
что у тех, у подзащитных
состоянье “не ахти”…
Посидеть бы до утра им
в вытрезвилке, но Бахтин… Видно с детства в пионерах
показушничать привык.
Кто тянул его за этот,
за поганый, за язык? Говорит он Арчибальду:
– Would you like to please trustees?
Мы могли бы показать им,
чтоб вы думали?… Release! Ах как мило, вот сюрприз!
Such a special benefice!
Джорж, известьем окрыленный,
приглашает все trustees,
посетить тех птиц плененных,
поглядеть на тот Release – По - машинам! – клич раздался
в Бони-Окс кортеж подался Все, дрожа от нетерпенья,
предвкушая в умиленье,
лицезреть полет прекрасный
вольных птиц в лазури ясной. До палатки путь недолог.
Вот идут они гурьбой,
Джорж, довольный сам собой,
открывает лихо полог,
улыбаясь… и… О Боже!…
Что же видят все inside?
И на что ж это похоже?
Право, трудно описать. Вместо гордых вольных птиц,
перед взором обалделым
перепуганных trustees,
нечто серое… всё в белом…
демонстрирует, увы!
Невладенье слабым телом,…
недержанье головы… Чтой-то с самочкой стряслось?
Глазки в кучку, ножки врозь…
Малый вроде как буянит,
бьется в стенку головой,
сотню дырок протаранил
явно парень сам не свой. Папа – в крендель изогнулся,
И, как будто напоказ,
кверху пузом повернулся
и обделался слегка-с!
И не дышит. Вот так номер!
Арчибальд аж ахнул: – “Помер!” Тут “покойник”, с тяжким вздохом,
глянул сквозь бухой прищур.
Дескать, вовсе мне не плохо…
Что, не видишь? Я – “тащусь”. Вдруг мамаша, что есть мочи
клюв разинувши икнула.
И при всем честном народе
кукурузой блеванула. А детеныш - журавленыш,
что от ужаса скакал,
потянулся, было, к зернам,
посклизнулся… и упал. Все в дерьме, лежат вповалку.
Наблюдая сей стриптиз,
горько плачут все trustees,
оттого, что птичек жалко. Что там дамы, мужики
вслух рыдают от тоски.
Плачет, нос закрыв панамкой
ветеран войны вьетнамской. – Это что ж за обращенье?
Это ж как же ж вы могли?
Это ж вы ж за наши деньги
так вот птичек довели?!…
Нам тут праздник обещали
и такой конфуз взамен… Арчибальд главой качает:
Как же это, Лен, а Лен?
Как же это мы так жидко
порасстроили trustees? Лена строго отвечает:
– Я-то знаю, чья ошибка!
Ты же в нем души не чаяшь
и грехов не замечаешь,
ну,… теперь-то понимаешь
Это всё – дурак Бахтин.
Нет, серьезно, кроме смеха –
Чья была идея ехать?
Ну, а я не виновата.
Говорила ж, рановато… Ты бы гнал его в три шеи.
Ну, зачем тебе Бахтин?
Сам же видишь, что для фонда
От него лишь вред один. Специально, змей притворный,
он устроил сей “Содом”,
Чтобы в форме стихотворной
обсмеять нас всех потом. Пусть лишь явиться в Россию!
Там с него особый спрос.
Уж я знаю, что мне сделать,
Только пусть покажет нос… * * * Час за часом время пашет.
Визы строго взад зовут.
Вышел срок и Лена наша
Возвратилася в Москву. Говорят, с тех пор художник
загрустил – итог хренов:
водку начал пить безбожно
(предпочтительно “Smirnoff”) С ностальгической тоскою
плачет горько по ночам.
Но в Россию – не ногою
Оттого, что Лена там. | 
