| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
Ирина БАХТИНА
ЗАЧЕМ Я ТЕБЕ?
рассказ
08.03.17. 14.30. "Жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и ее кот Патриот..." – Собачий сын! Христина сняла Патриота с клавиатуры. – Тоже Мур выискался!– укоризненно сказала она и поцеловала кота в морду. На мониторе светилась зашифрованная приписка Патриота к ее сочинению. Христина покрутилась в кресле, решила "да будет так", встала и вышла из комнаты. Патриот свернулся калачиком на насиженном месте и сладко заснул. Праздники – это время, на которое назначают сделать больше, чем возможно успеть, и не делают ничего. Христина спустилась в нижний ярус и отыскала папу на диване в библиотеке. Поцеловав его в щеку, она пошла, уселась на своем любимом подоконнике и оттуда пожаловалась: – Андерс, мне так лень уроки делать, что я бы чего-нибудь съела. Папа закрыл книгу, откинул волосы со лба и предложил: – Поймай мышь. – Сегодня праздник, Андерс. Лягушки стынут, царевны не едут, сочинение не пишется. Можно я возьму у тебя сигарету? – В твоем возрасте пора иметь свои,– сказал папа, и в ту же минуту у входной двери заиграл туш. – Вот и покурили. Оказалось, по дороге "царевны" заехали в зоопарк, потом в винный погребок, купили двухлитровую бутылку шампанского и теперь с удовольствием потирали руки. Папа, покрытый праздничными поцелуями, понес бутыль в столовую. Христина увязалась было за ним, но бабушка твердо решила рассказать ей про забавного енота, попутно дав справку о ценах на енотовые шубы. – Но мама!– возмутилась Айра. Она расшнуровывала ботинки. Вплетенные в волосы шнуры, амулеты на длинных цепях, талисманы, брелки и браслеты цеплялись друг за друга и звенели. А она сердилась. – Сколько, интересно, таких симпатичных енотов пошло бы на шубу?– улыбаясь, спросила Христина. – Стинни! – Ах, какая я неаккуратная!– вместо ответа с сожалением проговорила Лю. Она снова порвала перчатку, стягивая ее с пальцев, унизанных кольцами. В холл вернулся папа и сказал, что уже затемнил окна в столовой и включил телевизор, и что там транслируют демонстрации в разных странах мира. Забыв о енотах, все пошли в столовую. Вокруг стола, над которым свисал куб телевизора с экранами на все четыре стороны, расположились стулья, а на них Лю, Христина, Андерс и Айра. Родинчане вместе со всем просвещенным человечеством праздновали восемнадцатилетие Христофора. Хотя виновник торжества не дожил до своего совершеннолетия семнадцать с половиной лет, 8 марта празднуется, главным образом, не как день матери-мужчины, а как Христофоров день. Сейчас дикторы интернационального телевидения в который раз рассказывают грустную историю короткой жизни Христофора Экзиста. Он родился 8 марта 1999 года в Нью-Йорке. У молодого врача по имени Иосиф Экзист, который сумел трансплантировать в себя зародыш из тела погибшей в автомобильной катастрофе сестры. Другой отец ребенка так и остался неизвестным. Потом Экзист получил миллион долларов как первый родивший мужчина. И была сенсация. Через полгода маленький Христофор умер, истерзанный врачами и журналистами. А еще через два месяца Экзиста убили какие-то сектантки. Экзист умер, но дело его живет. В третьем тысячелетии мужчины могут не только вынашивать детей и производить их на свет посредством кесарева сечения, но и зачинать. Маленький Экзист был назван Христофором в честь Колумба, а уже в его честь дети, рожденные мужчинами, стали называться Христофорными младенцами. У Христины тоже был шанс стать христофорным младенцем. Ради этого ее родители и переехали в Родинку, где расположилась лучшая клиника подобного рода. Но переезд этот настолько благотворно повлиял на Айру, что в середине февраля 2000 года она самостоятельно родила Христину, причем самым примитивнейшим способом. После чего все втроем счастливо зажили в вольном городе Родинке. Там их изредка навещала Лю, живущая по всему миру. Прошедшую зиму она провела на небольшом курорте в Восточной Европе и даже чуть не вышла там в очередной раз замуж. Но, как всегда, вовремя распознала его скаредную сущность. Валь, о котором непонятно почему вдруг вспомнила Христина, тоже родился в нулевом году в Родинке. Но ему гораздо меньше повезло с родственниками. Сейчас он у своей бабушки в Ретрограде. Там 8 марта считается женским днем. И Валькина кузина Клара Цеткин наверное печет торт. Вот она выходит из кухни, вытирая руки о передник и становится от смущения красной, точно горькая редиска, когда Валь сует ей чертову мимозу. За спиной у Валя улыбается довольная Баба Яга. И хотя Валькину бабушку зовут не Ягой, это дела не меняет. Христина улыбалась своим мыслям и не слышала, как к ней обращаются, пока папа не подергал ее за рукав. – Что?– очнулась Христина. – Расскажи Лю как ты заработала фингал на семнадцатилетие. – На штурме Зимнего? Это вышло случайно. Мы дрались, и Валь неосторожно махнул рукой. – Не умеешь ты рассказывать!– перебила Айра. – Сначала они построили за школой снежный городок, назвали его "Зимний дворец". Потом разделились на две группы и принялись за штурм. Поскольку Стинни состояла в женском батальоне, красноармейцам пришлось подбить ей глаз. Ничего случайного здесь нет. Лезешь в драку – запасайся зеленкой. – Ничего не поняла,– сказала Лю, – ты рассказываешь о взятии снежного городка. При чем тут красноармейцы? – Эх вы, это же ролевые игры! Погружение в историю. Эта метода моя ровесница, если не старше,– объяснила Христина. – Чудесно,– сказала Лю. – Отстояли Зимний? – Нет. Сдали по всем правилам. Великая Октябрьская Социалистическая революция в очередной раз свершилась. Ура! – Ты-то чего "ура" кричишь? – А чего бы и не покричать и не помахать руками, когда после драки уже сто лет прошло? – Девяносто девять с половиной. – Прошу прощения. Конечно, девяносто девять и четыре месяца. – А потом они устроили настоящую Гражданскую войну, – снова заговорила Айра,– в нашем доме была ставка. Стинни у нас была барон Врангель, а Валь, ты подумай, Ворошилов. – Валь – это твой френд-альтерсекс, Стинни? – поинтересовалась Лю. – Можно и так сказать. Но лучше азесекс. – И он красный? – Коммунист с 1903 года. Член Реввоенсовета 1-ой конной армии. Командующий Царицынским фронтом. – Превосходно, барон. Как ваши успехи в Гражданской войне? – Мы проиграли. – Что же так? – Это же история, Лю. Согласно учебнику мне пришлось сдать позиции Добровольческой армии на юге. Крымского белого государства не стало. В кармане жилета у Христины зазвонил телефон. Она прервала свою лекцию и сказала в трубку: – Христина. Привет. Конечно, помню. Перезвони, пожалуйста, после... Что? После "что" Христина еще раз извинилась, встала из-за стола и поднялась к себе в комнату. – Настоящий Врангель твоя внучка,– сказала Айра Лю,– она даже спит с телефоном. – Смотрите, нападение на процессию беременных мужчин в Гонконге!– закричал Андерс не отрывая взгляд от телевизора. Лю и Айра уставились в свои экраны и обменивались репликами типа: "Ужасно!", "Потрясающе!", "Гонконг, ведь это Китай?", "Нет, уже не Китай.", "Но по сути-то Китай.", "О-о! Какой кошмар!". – Перестаньте вы ужасаться,– попросил Андерс. – Она пинает его в живот!– воскликнула Лю. – Куда же еще пинать беременного человека?– цинично сказал Андерс. – И где только их мужья и жены?!– не унималась Айра. – Зачем беременному мужчине жена?– спросил Андерс. – Чтобы защищать его от фанатичек. Картинка на мониторах сменилась, но тема беззащитного беременного мужчины еще продолжала обсуждаться в столовой, когда вернулась Христина. Она тихо села на свое место и, казалось, не слушала разговора, пока вдруг резко не спросила: – Так по-вашему выходит, что если мужчина залетит, а женщина не захочет за него замуж, то она подлец? На секунду все замолчали, а потом Андерс, ответивший за свою жизнь уже не менее чем на миллион дурацких Христининых вопросов, спокойным и лишь слегка менторским тоном сказал: – Если женщина зачинала, а мужчина на ней не женился, он, в большинстве случаев, считался подлецом. Так было испокон веку, пока не появились феминистки, не произошла сексуальная революция, не прошла тотальная феминизация населения. Пока мужчины не уравнялись с женщинами социально и биологически. Сейчас существуют матери-одиночки обоих полов. И на жизнь не жалуются. А почему тебя это взволновало? – Так просто,– неуверенно ответила Христина. А Лю авторитетно заявила: – Женщин подлецов не бывает! – Бывают,– сказала Айра,– все, что могут мужчины, могут и женщины. Равно как и наоборот. – Кто же посмеет назвать женщину подлецом? Она же женщина,– удивилась Лю. – Вещи надо называть своими именами,– уперлась Айра. Андерс засмеялся. Все посмотрели на него и засмеялись тоже. Даже Христина засмеялась. Хотя на душе у нее было погано и смех получился несколько истеричный. Едва успокоившись, Айра спросила: – По какому поводу веселимся? – Вы так активно обсуждаете право женщин быть подлецами, как будто собираетесь включить его в билль о правах. И как будто это вообще имеет какое-нибудь значение. – Это имеет концептуальное значение!– Заявила Айра.– Если женщина ведет себя как подлец, то пусть она и называется подлецом. – А не выйти замуж – это подло?– спросил Андерс. – Для мужчины подло, для женщины – нет,– внесла ясность Лю, посмотрела на часы и сказала "Ой"! Все тоже посмотрели на часы и переместились на диван поскорее выпить кофе, чтобы не опоздать в театр "из-за этих подлецов".
|
|
| | | | | | ||
08.03.17. 19.15. После КВНа, в котором было много красивых музыкальных номеров и несколько шуток, Христина поднялась с родственниками на Кофейную башню. Решено было провести там за коктейлями время до фейерверков. Они заняли столик у перилл на балконе 3-его этажа и заказали глинтвейн. Нахохлившись, точно воробей на ветке, Христина курила, не снимая перчаток, потихоньку потягивала из бокала и смотрела на быстро вечереющий город во влажной дымке. Она мысленно возвращалась к телефонному разговору во время обеда, и настроение ее портилось. Они договорились встретиться с Анно завтра, но она понятия не имела, что ему скажет. Андерс осторожно потрогал ее за рукав: – О чем задумалась? Христина повернулась к нему. На папином лице морщинки пролегли уже у глаз, и в уголках губ. Поэтому, даже когда Андерс не улыбался, его лицо хранило память об улыбке. Сказать ему? Он поймет. Он вообще продвинутый. И довольно далеко. Иначе бы не женился на Айре. Ей было двадцать шесть, когда они встретились. Она сочиняла истории в манере Арцыбашева. Андерс тогда еще не был модным оформителем. И случилось это не в Родинке. Христина с грустью подумала, что нет надежды встретить пусть даже через десять лет мужчину, похожего на папу. Да и как его узнать? Папа, когда познакомился с мамой, был похож на обыкновенного небритого неудачника... В кармане Христины зазвонил телефон. – Извини, Андерс. Алло! Конечно. Я на кофейной башне. Да. Вижу. В каком? А, да, все, вижу.– Христина помахала рукой. – Годится. Спускаюсь. – Господа!– громко сказала Христина, кладя трубку в карман. – Я откатываю вниз, на площадь. Закончите квасить, просигнальте. Авось я к вам причалю на фейерверки. Христина встала и столкнулась с кудрявой блондинкой, неслышно подошедшей к их столику. "За автографом к Айре?" – подумала Христина. Как хорошо, что ей досталась папина фамилия. Если б досталась мамина, она бы чокнулась, читая ее на ярких глянцевых обложках популярных изданий. Христина ловко обошла поклонницу и, не оборачиваясь, быстро сбежала по ступенькам. Перейдя шумную площадь, освещенную праздничными гирляндами и их отражениями в лужах, отороченных несвежим, словно жеванным снегом, Христина приветствовала "своих". Клавдия сшила себе кардиган из Андреевского флага и теперь сзади была похожа на мушкетера. Подруги поцеловались. Да, определенно, спереди ей не хватало усов. Сколько раз они сражались и умирали плечом к плечу! На последней войне Клавдия была генералом Антоном Ивановичем Деникиным. И она познакомила Христину с Анно... Но сейчас об этом ни слова. Христина еще сама не решила, как относиться к тому, что сказал Анно. Значит, любой совет, любая жалость или осуждение сейчас могут сбить ее с толку. Значит – молчать и ничем себя не выдать. Скандал, наверное, все равно будет, даже если (дай-то бог!) Анно блефует. Но это будет потом. Что-что, а неприятности не следует торопить. Как всякий человек, мучимый тайной мыслью, Христина то вдруг становилась рассеянна, то излишне возбуждена. Но никто на это не обращал внимания, пока болтались по площади, и потом, когда спустились в бар. Лешик предложил Христине партию в бильярд. Играли на пиво. Он выиграл. Христина беспорядочно рылась в карманах в поисках карточки. Лешик прощупывал ее рентгеновским взглядом. Потом подошел почти вплотную и сказал тихо: "Еще партию. Отыграешься". Христина кивнула. Они снова взяли в руки кии и хищно кружили вокруг стола. Лешик при этом рисуясь и немного нервно. Христина сосредоточенно. – Предлагаю попутно еще одну игру,– с наигранной небрежностью сказал Лешик. Христина пожала плечом, и он продолжал: – Кто отдает ход, отвечает на вопрос. – На какой вопрос?– осторожно уточнила Христина. – Вопросы здесь задаю я. Согласна? – Согласна. Ты слоховался, игрок. Скажи-ка, ты не родственник Онегину? – Я однофамилец Огинскому, которого, кстати, звали не Полонезом. А Онегинским меня прозвали за то, что "легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно". Ты не находишь, что я "умен и очень мил"? – Спросишь об этом, когда я промахнусь,– ответила Христина, лихо отправляя шар от борта. – Это не вопрос, а так... – Раз "так", то нахожу тебя милым, умным и интересным. Но учти, это не признание, а дань вежливости. И еще, про Онегина тоже было "так". – Ах, так! Тогда спроси меня о чем-нибудь по правде. Христина намелила кий, наклонилась над столом, прищурилась, и загнав шар в лузу, спросила как бы между прочим: – Скажи, ты женился бы на девушке, которая ждала бы от тебя ребенка? – У тебя что, неприятности с красным комиссаром?– мгновенно отозвался Лешик. – Это тебя не касается. Отвечай, пожалуйста, на вопрос. – Как на него ответишь? На тебе бы женился. – А не на мне? На ком-нибудь другом, кто бы тебе, в общем, даже и не нравился? Так, случайная связь, минутная слабость, морок. Да мало ли. Ты бы женился? – Ты что, Марсова, с Марса свалилась? Кто сейчас на минутной слабости женится! – Лешик, марс – это площадка наверху мачты. Какой-то предок мой был марсовым матросом. Он поднимал и опускал паруса. У него, наверное, был хриплый голос, обветренное лицо и сильные руки. И женщина в каждом порту. Вполне возможно также, что разок-другой он падал с марса, иначе как бы его угораздило жениться? Лешик засмеялся: – Теперь двадцать первый век на дворе. И нейрохирургия, и вся медицина в целом достигли такого уровня, что никакое падение не может уже заставить девушку выйти замуж. Они балагурили, полуприсев на край бильярдного стола, и совсем забыли об игре. Зазвонил телефон. – Христина,– сказала Христина в трубку.– Нет еще. Глупости. Ладно, – она кивнула Лешику, – Идем! Клавдия велела не марьяжить тебя. Я куплю пива. – Нет, пива куплю я,– уверенно сказал Лешик, ставя кий на место,– если бы мы закончили партию, ты бы выиграла. Исходя из счета. – Во-первых, мы не считали, во-вторых, не закончили. Я ставлю пиво за свой первый проигрыш. – Давай в складчину. – К черту компромиссы! Я проиграла – я плачу. Они вместе подошли к стойке, уселись, и Христина заплатила за пиво для всех. – Ты уже написала сочинение?– спросила она у Клавдии. – Сказку про себя и свою семью? Написала. – Расскажешь? – Если хочешь. Клавдия оглядела друзей. На нее смотрели одобрительно, глумливо, или не смотрели вовсе. Она начала довольно небрежным тоном: – Я взяла сюжет из кино. Помнишь, осенью мы смотрели римейк "Назад в будущее"? Так вот, я начала с того, как проснулась в праздничный день рано утром, решила сделать уроки, чтобы вечером отдыхать ни о чем не заботясь, и с этой мыслью уснула снова. И мне приснилось, что я лечу над Атлантикой в одном самолете со своими родителями. Дело происходит лет двадцать назад. Я знакомлюсь с ними, представляюсь ворожеей и прорицательницей. Для начала вкратце рассказываю им их прошлое. Потом разглядываю линии на их ладонях. Делаю вид, что сама потрясена, когда произношу: "Да вы созданы друг для друга!" Наконец пророчу скорое рождение Христофора, их переезд в Родинку, новый город, о котором они тогда, понятно, еще и слыхом не слыхивали. И на прощание скромно прошу назвать их дочь Клавдией, в мою честь, если мои предсказания сбудутся. С тем просыпаюсь. Вообще, весело получилось. – Интересно. Значит, твои родители познакомились в самолете? – А почему ты у меня не спросишь, где познакомились мои родители?– хитро подмигивая обоими глазами, влез в разговор Дон-Педро. – Потому что твои папочки наверняка подружились в "Голубой устрице",– усмехнулась в ответ Христина,– все же знают, что ты христофорный. И сочинение ты наверно назвал не иначе, как "Голубая мечта сбылась". – Сочинение я назвал "Трое в лодке, не считая женщин",– засмеялся Дон-Педро и часто замигал глазами. – А ты написала?– обратилась Христина к короткостриженной ясноглазой девушке, которую после того, как она стреляла в Ленина, стали звать Каплан. Каплан ответила, что написала, будто она принцесса, дочь злой ведьмы. "Нагородила такую волшебную сказку, что Гайдар ногу сломит. Потому что на самом деле папа Яша женился на маме из-за того, что я должна была родиться. Пару лет они помучились, да развелись. Что тут писать?" Христина внимательно посмотрела на Каплан, а Лешик на Христину. – Вы с ним видитесь? – Мама запретила. Но мы связались через интернет года три назад. Он даже за меня математику решал. Даром что размазня – голова умнющая! – Лешик, а ты расскажешь о своем опусе?– ответила в конце концов на пристальный взгляд Христина. – У вас было достаточно времени наговориться, – вмешалась Клавдия. – Ясно, что ты, милая, ничего не написала и ищешь у кого украсть идею. Не выгорит, однако. – Брось! Я написала уже "жили-были". Полдела сделано. Вернусь домой – закончу. Расскажу романтическую историю о том, как мама, вся в черном, курила на мосту и сплевывала через перила. Папа подошел, встал рядом. У мамы были в руках желтые цветы, а с папой черный пудель. Или наоборот. А может, цветов не было и пудель был не черный. Это не важно. Важно, что они поженились и переехали в Родинку. И в Родинке все у них стало хорошо. А про хорошо сказки не пишут. Герой непременно должен вляпаться в какую-нибудь дрянь, чтобы стать сказочным. Никак не могу представить себя в образе сказочной героини. На кого я похожа? – На Дюймовочку.– сказал Лешик.– Все подряд хотели на ней жениться, а она втихаря откормила огромную птицу и сделала им нос. Присоединяясь к дружному смеху, у Клавдии на поясе запищал брелок. – Дай-ка свой телефончик,– сказала она Христине. Христина протянула Клавдии трубку, и та позвонила Анно. Вернее, она сначала позвонила, сказала, мол, приходи, мы в "Шарашке", пьем пиво за стойкой, а только потом, отдавая трубку, заявила Христине, что сейчас придет Анно. Трубка снова зазвонила, как только Клавдия выпустила ее из рук. – Христина!– сказала Христина.– Да... Да... Да... Сейчас. – И положила трубку снова в карман. – Родители ждут меня,– сказала она торопливо. – Я обещала... Потом у нас гости. Извините, но... – Христина повысила голос, чтобы слышали все. – Мне надо идти! Всем пока! – Тебя подбросить? – спросил Лешик. – Здесь недалеко. – Но все-таки! Они встали и пошли к выходу. Клавдия крикнула вслед: "Возвращайся, Лешик!". На улице Христина попросила аспирин. – Что с тобой? – Ничего. Просто я весь день сегодня пью. Голова разболелась. Едем? – Едем. Усевшись за руль, Лешик достал из аптечки аспирин, а из бара воду. Христина выпила. Машина тронулась. – Что с тобой?– снова спросил Лешик, припарковавшись у бокового входа на Кофейную башню. – Не беспокойся обо мне, Лешик, не надо. Если что-нибудь случится, ты узнаешь. Только не сегодня. Потом. Христина уже открыла дверцу, но Лешик взял ее за руку: – - Твои еще не спустились. – Не твоя забота. Спасибо за аспирин. Тебе пора. Христина вышла, с силой толкнула бесшумную дверцу и помахала с тротуара рукой. Машина сдала назад и свернула в проулок. Оставшись одна, Христина снова закурила, достала трубку и позвонила папе. – Алло, Андерс, это Христина. Я не приду. Знал? Но на ужин я тоже не приду. Вот и славно. Вы еще на башне? Хорошо. Целуй лягушек в холодные щеки. Потом расскажу. Я вас тоже. Счастливо! Христина курила стоя на краю тротуара. Ее немного штормило, немного тошнило, немного ломило в виске, а она смотрела на темное небо. Вот-вот должны были вспыхнуть фейерверки. Христина ждала. – Здравствуйте!– услышала она сзади высокий женский голос, обернулась и оказалась лицом к лицу с блондинкой, которую раньше приняла за поклонницу Айры. – Вы ведь Христина? А я Александра – сестра Анно. Над головой сестры Анно распустились в темном небе призрачные цветы фейерверков. Девушка в быстро увядающем звездном венке взглянула вверх и предложила: – Спустимся в Городской сад? Христина кивнула. В горле только судорога и горечь. Она даже не поздоровалась. Сестра Анно в ореоле огней представилась Христине Ангелом Мщения: строгий профиль, большие, прозрачные, как стекло глаза, длинные светлые кудри. Возмездие за тот вечер, когда суховатый Анно смотрел на Христину через отблескивающие стекла очков, пока рассказывал об эмиграции. А потом снял очки, близоруко поморщился, потер пальцами переносицу. Христине вдруг стало до боли жалко всех разбросанных на восток и на запад неприкаянных, ненужных людей. Так жалко...
21.40. Чугунные птицы на невысокой решетке сада. Несколько комочков снега на земле у ворот. Шахматные дорожки. Низкие скамейки на тяжелых чугунных ногах. Нагие темные деревья. И чернильное небо, по краям замысловато исчерченное ветвями. Фейерверк закончился. Две зябкие фигуры в холодных влажных сумерках дошли до половины пути. Сначала блондинка говорила через паузы, подбирая слова. Теперь ее речь льется как заученная. – Вы знаете,– говорит она,– как сложны и опасны мужские аборты. Анно едва исполнилось восемнадцать. Он все рассказывает мне как старшей, но на этот раз мне пришлось на него нажать. Я сказала, что он обязан со мной посоветоваться. Ведь спросить совета – значит проявить доверие. Он просил меня не вмешиваться, но я не могу сидеть сложа руки. Мое мнение на этот счет таково... – блондинка повернулась к Христине. – Я потом выслушаю и ваше мнение тоже, но сначала дайте мне закончить. Христина в очередной раз угрюмо кивнула. Она и не собиралась перебивать сестру Анно. И свое мнение высказывать тоже не хотела. Сначала она вообще думала, что они с Анно разберутся вдвоем, и если будут умны, то никто ничего даже не заподозрит. Несмотря на то, что до сих пор они умны не были. Но когда его сестра предложила встретиться, все рухнуло. Что толку делиться мнениями и выяснять кто прав, кто виноват, когда... "Прощай, Валь",– с грустью подумала Христина. – Мое мнение на этот счет таково,– продолжала тем временем сестра Анно,– вы, как честная девушка, должны выйти за него замуж. "А почему это я – честная девушка?" – хотела спросить Христина, но вместо этого неуверенно, тихо сказала: – Я еще не окончила школу. – Я думала об этом,– спокойно возразила сестра Анно и почему то вдруг перешла "на ты". – Школу ты окончишь летом. Тогда же назначим свадьбу. А пока достаточно будет помолвки. – Не надо за меня думать,– попросила Христина. – В смысле? Ты хочешь сказать, что не выйдешь за Анно? – Я еще не решила. – А что ты решила? Поматросить и бросить?– грубо сорвалась блондинка и из Ангела Мщения превратилась в наемного мстителя. На длинной аллее под потускневшим небом без звезд их было только двое. И одна за другую уже все решила. Христине стало страшно. Как пловец в штормовом море, она запретила себе бояться и заговорила. Звук ее голоса от волнения хрипел и срывался. – Анно красивый, молодой... Он на любой может жениться... Но он еще школьник. Вы живете с родителями? Я тоже. Мы никогда не платили за свет и за телефон, не умеем готовить, я... Какая из меня жена? Он будет счастливее без меня. В Родинке лучшие гинекологические клиники. И мои родители... – Перестаньте!– эхо разнеслось по парку, уснувшие птицы проснулись и, хлопая крыльями, сорвались с веток. – Что?– жалобно прошептала Христина. – Перестаньте!– уже тише повторила сестра Анно. – Он оставит ребенка. Это решено. Пусть это будет только его ребенок. – Я не буду отказываться от отцовства,– промямлила Христина. – А о чем вы только что говорили? О плате за телефон и о счастье? Анно носит вашего ребенка. И все ваши отговорки звучат низко. Да, он сумеет быть счастлив и без вас, но вас это не оправдывает. Вы поступаете не по-женски. Да и не по мужски. Не по человечески. Подло как-то. Но если вы этого не понимаете, то надо ли и объяснять?! – Значит, только брак? Без компромиссов?– с отчаянием заговорила Христина. – Aut Caesar, aut nihil... – Можете умствовать, если хотите. Если вам легче спрятаться за чужими фразами. "Начинается блошиный цирк" – с сожалением подумала Христина. – "Уж если ты праведный Ангел Мщения, ты не грызи по мелочам. У тебя же Огненный меч в руках! Не можешь подобрать ко мне отмычку? То ты надменно вежлива, то груба. То сверкаешь очами, как Эвменида, то кусаешь, как блоха. Эх ты, комедиантка!" Испуг совсем прошел. Осталась только тоска. Они миновали темную аллею и вышли к реке. Вдоль набережной горели фонари, и тени от двух фигур то вырастали у них из под ног, то, скукоживались, таяли и вдруг оказывались позади. Тени метались. Наверное, спорили о белокуром Анно. О высоком бледном юноше с голубыми близорукими глазами, который сейчас пьет пиво в "Шарашке". Может быть, играет с Лешиком на бильярде. А может, сидит за стойкой рядом с Клавдией, расстегнув длинную шинель и поблескивая стеклами очков. Сидит на месте Христины. Знает ли он, что сестра уже все за него решила? Знает ли он, что сказать завтра Христине, или только хочет спросить: "Что теперь"? – Я замерзла,– сказала Христина. Блондинка ничего не ответила, только прибавила шагу. Очень скоро, поднявшись по длинной, широкой лестнице, они снова оказались в потоке жизни. – По кофе?– робко предложила Христина. – Без меня,– ответила сестра Анно. – Мне больше не о чем с вами разговаривать. – Она отвернулась и ушла. Просто смешалась с толпой. Христина толкнула дверь, увидев за стеклом стойку, подошла к ней, не вынимая рук из карманов, сказала: "Грог"!
22.45. Зачем только эта девушка, Александра, сразу накинулась? И как она могла говорить, что выслушает мое мнение, когда ее от всех моих слов кидало в ярость? Получается, говори то, что думаешь, но думай, как я. Ночь, путь до реки, шахматный тротуар, кабак какой-то... Что мне это напоминает? Где это было? Что это была за блондинка? И вот еще: чем это в тот раз кончилось? Все уже когда-то с кем-то было и чем-то кончилось. Кончится и в этот раз. Почему я не сказала ей о Вале? Сказала бы, что у меня есть другой... И не сказала бы, что как только он все узнает, его у меня не будет? Бедный Валь. Я уже сняла тебя с баланса. (Христина пила грог, согревалась, и мысли ее становились спокойнее). Надеюсь, ты обидишься достаточно сильно, чтобы не сделать мне сцены. Какая пошлая история: она его соблазнила и не вышла замуж. Просто романс! Ах, на окраине городка жил бледный юноша с прозрачными глазами. Дитя душой, дитя годами, невинен был и чист. Но встретилась она. Душещипательный проигрыш. Она пила коньяк, курила и смеялась, она в него влюбленной притворялась. Но то была коварная игра. Трагичный аккорд. В ненастный вечер тот они в лесу гуляли. Предчувствие томило грудь его. И не напрасно: бросив одного, она с другим ушла. Снова проигрыш. Идут года. Ребенок подрастает. Но, ах, увы, он матери не знает! Трагичный аккорд, а лучше даже два. Не знает и отца... Он умер от тоски. О, пусть злодейку небо покарает! – Еще грогу,– сказала Христина бармену, развеселившись от собственного экспромта. Люди не меняются. Пусть они научились за час облетать земной шар. Пусть пультом домашнего управления они могут стирать, убирать, готовить, гладить, не вставая из кресла. Пусть они могут даже отправиться при этом в джунгли, всего только надев очки и наушники аудиовизуальной системы. Пусть они меняют климат планеты, свой облик и пол, плодятся любыми способами... Все равно. Они сидят в стенах собственных страхов и условностей, как древние египтяне. Что хорошего, в сущности, они придумали, кроме Бога и презумпции невиновности? Но Бог наплевал на них. А они сами наплевали на презумпцию. Все это тривиальные мысли. Да и при чем тут презумпция? Она свою вину признает без доказательств. Христина с кисло-сладкой усмешкой посмотрела на бармена. Он давно уже втихомолку поглядывал на нее. Она кивнула: "что?". Бармен на мгновение изобразил ртом улыбку и мотнул головой. Христина приподняла брови. Мол, как хочешь. Тогда бармен передумал, подошел и признался, наклонившись над стойкой: – Я давно за вами смотрю. – Вы детектив? Психолог? Или нравлюсь? – Нравитесь. Я поэт. Я смотрел как меняется ваше лицо. Завораживает. – Напишете с меня "Незнакомку"? – Предпочту познакомиться,– улыбнулся бармен. – Все поэты таковы! – Не все. Только плохие. Еще грогу? – Конечно. Хотя я уже захмелела. Впрочем, я захмелела с утра. С тех пор не могу ни протрезветь, ни напиться. – Хотели бы напиться? – Меня и без того блевать тянет,– призналась Христина. Бармена слегка передернуло. Но он быстро справился и затянул профессионально, речитативом: – Рекомендую закусить. Сосиски: свиные, куриные, рыбные, вегетарианские; в тесте, жаренные, вареные, в горшочках, с грибами, с луком, с хреном... – Ладно,– прервала Христина,– давай этот чертов луковый хрен и сосиску, с каким хочешь запахом, а лучше и без запаха вовсе. Кстати, из чего вы варите кофе? Из цикория или из жареной морковки? – Я так сварю, что вы от настоящего не отличите.– Резво заявил бармен и скромно добавил: – Я умею. Он отвернулся и стал колдовать у бар-компьютера. Христина улыбалась безмятежной хмельной улыбкой. Щеки ее горели. Она думала: как странно, бывают дни длиннее года или даже нескольких лет. В эти дни все меняется. Встает с ног на голову. Голова больше не болела. В баре играла музыка. И все казалось ерундой. Как можно всерьез думать об этих чертовых блондинах? Обсуждать брак, не произнося ни слова не то что о любви, но даже о симпатии. От денег сестрица отказалась так оскорбленно, что всех птиц в парке перебудила. Потом дергалась всю дорогу, срывалась, ушла не простившись. И таким способом она набивается в золовки? Вряд ли. Что же она тогда хотела? Зачем этот брак без любви, без расчета? Из-за ребенка. Но как можно позволить одному нерожденному маленькому человечку испортить жизнь двум большим живым людям? Или я рассуждаю не по-женски? Вернулся бармен. – Ваш кофе, мем. Меня, вообще то, зовут Христофор. – А-а-а! Очень польщена знакомством. А я – Мария-Магдалина. – Ваш ужин, Магдалина. Меня на самом деле зовут Христофором. – Меня тоже никогда не зовут без дела,– сказала Христина, расчленила вилкой сосиску и принялась возить ее в хрене. Помолчали. – Почитайте свои стихи. – Ни за что. Я плохой поэт – никому своих стихов не читаю. – Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся. – Поцелуй за строчку,– по деловому предложил бармен. – Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться, после того, как я попробовала вашей стряпни,– невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот. Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределенного цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил: – В другой раз... – Другого раза не будет!– Не очень то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. – Слышишь? Что это? – Гром, как будто...– недоуменно предположил бармен. Темное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом. – Гроза в марте,– без интонации констатировала Христина и отпила кофе. – Будет снег или дождь? – Осадки,– зло сказал бармен. – Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе – потребители, в единственном – электорат. То же самое и с осадками. – Да,– задумчиво отозвалась Христина,– а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала. – На кого кара? – На меня,– Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. – Грехи молодости, знаешь что такое? Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту. – Все и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трех до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на разлив... – бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал обращаясь теперь именно к ней: – Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой. – Да ты и впрямь поэт!– вместо ожидаемого признания похвалила Христина. – Я соврал,– сердито сказал бармен. – Я не пишу стихов. – Это не важно. Не все же поэты пишут стихи,– утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку. – Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто, нет. До скорого, Андерс. – Тебя кто-то ждет? – У Патриота консервы кончились. – Ты его так называешь? – Нравишься ты мне, Христофор! Кого его? – Нравишься, это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается? – Не знаю. Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору. – Ты промокнешь,– сказал он. – Как промокну, так и высохну, – бросила она и пошла к выходу. – Магдалина! Христина обернулась. – Возьми меня с собой. "Только тебя мне еще не хватало для коллекции",– грустно подумала Христина, а вслух сказала: – Прости, Христофор, но зачем ты мне? И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: "Кофейная "Валгалла". Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
23.50. Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми подтеками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин. Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли все ярче, становились все больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: "С 8 марта, папочка!" Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере надета полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощекий котик показался Христине ребенком, наряженным к Рождественской елке. – Ливер нарезной в вакууме,– попросила Христина,– и две банки кошачьей амброзии. Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребенок, а скорее травести. – Ливер есть "с кровью" и есть "нежнейший", вам какой? – Только без крови,– кисло поморщилась Христина. Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей), Патриот упал бы в обморок. – А "амброзию" для какого возраста?– спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой. "Нет", – подумала Христина,– "это не травести, а верно голубчик". – "Амброзию" из рыбных костей,– сказала она громко. Теперь селлер поморщился и поправил: – "Золотая рыбка". – Конечно. Конечно, "Золотая рыбка", как же еще!– поспешно подтвердила Христина. Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой. – Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет. Христина тоже улыбнулась: "Пожалуйста", и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Не останавливаясь, глядя под ноги. Дверь за нею мяукнула. Дождь еще не кончился, но последние гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределенно ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушка вернулась к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана "центральным домашним" и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула куртку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: "Пришла. Х.". Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор. – Что это?– спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь. – Айра греет у тебя воздух. Ты оставила окно открытым. Христина улыбнулась. – Осталось что-нибудь вкусненькое? – Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна. – И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно. – Тогда вооружайся, идем на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил. Андерс развернулся и пошел первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу: – Андерс... – М-м-м?– спросил он через плечо. – Сейчас я как-то особенно тебя люблю. – Спасибо. А что произошло? – Может быть, я выйду замуж. – Потрясно. За Валя? – Нет. Будет скандал. Валь назовет меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо. – Тебе не жалко? – Нет. – А за кого замуж? – Я не знаю кто он такой. Его зовут Анно. – Зачем тебе? – Он ждет от меня ребенка. – Ясно,– сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил. – Ну и что? Христина пожала плечом: мол, понятия не имею "что", но... – А ты сможешь его полюбить? – Андерс... Я не уверена, что смогу сделать вид, что... – Я о ребенке. – А-а...– неопределенно протянула Христина и ничего больше не добавила. – Мы могли бы поговорить. Я, ты, Айра, Лю, Анно, его родители. – Ересь все это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола. – Пусть,– согласился Андерс. – В любом случае я на твоей стороне. – Спасибо, папа, я знаю. Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него все, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее и холодное было свалено на одной тарелке. Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Черная бутылка с бальзамом задевала о рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо ее комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостинной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе: "А-х!" – Не пугайся, ма, это я. – Привет, ангелочек, где тебя черти носили? – Только не говори, что ты переживала. – О чем? – О чем, ком. Предложный падеж. Как прошел ужин? – Строго по сценарию. Ты расстроена? Христина поставила, наконец, поднос на стол, рядом с клавиатурой и некоторое время стояла молча, опустив голову и руки. Потом очнулась, пожала плечом. Айра подошла сзади, погладила ее по волосам, сказала, что все образуется или что все будет хорошо, Христина не расслышала. Она в этот момент внезапно осознала, что никогда уже ничего хорошо не будет. Что этот рай, в который она пришла, как к себе домой, уже не существует. И это тем ужаснее, что снаружи все кажется как прежде. Как свет звезды, которая погасла. – Мам, выпьешь со мной? Айра посмотрела в лицо дочери и сказала, что выпьет. Она вышла в малую гостиную за рюмкой, вернулась, выключила кондиционеры. Христина разлила бальзам. Обе дегустировали стоя. В полной тишине. Айра не выдержала и сказала: – Модест звонил. Поздравил нас с 8 марта. Тебя, меня и Лю с женским праздником. – Вот как! Христина плюхнулась в кресло, положила руки на клавиатуру, вышла в интернет. На мониторе возникла физиономия дяди Модеста. С неизменным уже много лет глумливым и самодовольным выражением. Сейчас он был на сафари в Африке. Загорел, как негр. Светлая рубашка без рукавов теперь особенно ему шла. Христина выслушала оставленное "до востребования" поздравление и чертыхнулась. Дядя Модест на экране вмиг поменял рубашку. – Вот уж не думал на тебя наткнуться!– сказал он в живой связи. – Как поживаешь, кочерыжка? – Я убью тебя! – весело ответила Христина. – Я сам кого хочешь убью,– сказал дядюшка, затягиваясь сигарой. На подлокотник Христининого кресла уселась Айра. Они с Модестом поприветствовали друг друга: "привет, бродяга", "здорово, Рыжая". К Христине против ожиданий и против воли вернулась бодрость духа. Она неожиданно для себя бесшабашно заявила дядюшке, что от нее тут "залетел" один кретин. И его сестра теперь хочет, чтобы она, Христина, вышла за него, кретина, замуж. Айра засмеялась. То ли не поверила, то ли не поняла. – Пошли их в задницу с наилучшими пожеланиями,– сказал Модест. – Тебе легко говорить. Твоих детей сосчитать – пальцев не хватит. – Хватит, если считать сотнями. Но я всегда точно знаю, в каком направлении эту армию отправить. Делюсь секретом бесплатно. По родственному. – Чему ребенка учишь, старый кот! – Я? Кочерыжка, разве я тебя научил мальчиков портить? – Дядя Модест, этот мальчик старше меня и выше ростом. К тому же какой он, к черту, мальчик, если он беременный! – Развели педофилию у себя в Родинке, а сами даже толком в задницу послать не умеете. – Модест!– с деланной строгостью одернула Айра. – сейчас ты убедишься в обратном. Она посмотрела на Христину. – Это правда, солнышко? Кто он? Это не Валь? – Так ты не в курсе?!– закричал дядюшка на весь интернет. – Теперь уже в курсе,– важно сказала Айра. – Какой срок? Христина задумалась. – Около месяца, наверное. – Дело поправимое. – В том-то и штука, что нет. – Пнуть его в живот, будет поправимое,– посоветовал дядя Модест. – Живодер!– ужаснулась Айра и посмотрела укоризненно. – Тогда как хотите. Брак – дело добровольное. Хочешь – вступай, не хочешь – расстреляем. Но, если что, звоните. Я вашему эмбриону беременному и всему его семейству сделаю аборт без хирургического вмешательства, даже по телефону. Поздравляю вас, отцы-командиры, с днем матери-мужчины. Адью. – Адью...– сказали обе в голос монотонно-синему экрану. Модест исчез, но молчанию, которое царствовало здесь до него, уже не было места в комнате. Айра потянулась за бутылкой и еще раз наполнила рюмки. Они сидели в одном кресле, ели из одной тарелки, пили и лениво переговаривались. – Стинни, а ведь мужчины так легко не беременеют, как женщины. – Думаешь, блефует? – Не знаю. А может, он специально "залетел"? – Зачем? – Ну, может быть, он тебя любит. Он тебе не говорил? Христина замотала головой. – Нет. Я не думаю, чтобы он меня любил. Разве он тогда стал бы меня мучить? Я не знаю, зачем я ему. Правда, не знаю...
02.25. Все уже спят. Патриот сидит в кресле и завороженно смотрит на монитор. Там по прежнему светятся слова недописанного сочинения, о том, что когда-то "жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и ее кот Патриот"...
Ирина Бахтина. Июнь - Август 1998
Опубликовано впервые
|
 |  |  |  | | |||
| |||||||
| |||||||