| Дмитрий ЗАХАРОВ Б. ЛИКИ рассказ "- Ты веришь в собаку Баскервилей?
- Я верю в победу демократических сил.
А собаку я - слышу".
В. Шендерович Дротик ударился в дырку от нуля и отскочил куда-то под стол.
Ну и черт с ним. Вот второй обязательно воткнется в президентский орден.
Не попал. Как говорил Винни-Пух, не то, чтобы совсем не попал, просто не попал в шарик.
Ладно, зато в любви мне обязательно повезет.
Я выбрался из-под одеяла и прошел к мишени-календарю подобрать дротики. Один вижу, один под столом и еще один... Эй, парень, короче, ты не хочешь втыкаться в нашего президента? Не хочешь быть слепым оружием в руках мастодонтов старого мира? Протестуешь против насильственной попытки диссидентского реванша? Тогда сам виноват.
Выкатился? Ну, то-то...
Я включил телевизор и снова плюхнулся на кровать. До работы еще два часа, а до начала интенсивных сборов на работу - час. Так что календарь вряд ли выживет - сегодня не его день. Сегодня праздник. Не помню какой.
Родители рассказывали, что раньше на праздники ходили большие толпы людей, а по телевизору показывали большие толпы танков и ракет. А что мы имеем сейчас?
В ящике нечто невнятное: не то новости, не то передача для садоводов. Ведущая с халтурно приклеенной улыбкой восхищается урожайностью зранга зеленого... Ну и название придумали... а зранг этот весь еще и в каких-то бородавках.
Я уже хотел потянуться за дистанционкой, когда вытеснивший синелистное растение мужик сказал: прогноз погоды на сегодня - и через паузу - благоприятен.
Я удивленно хлопнул глазами, а телевизор завел про решение проблем озоновых дыр и беспокойство экологов.
Однако...
- ...Состоялось подписание совместного коммюнике. Лидеры мирового сообщества выразили уверенность в том, что они и их партнеры останутся верны курсу на интеграцию и углубление взаимовыгодных связей.
Вот это хорошо сказано, про взаимовыгодные. Это мне нравится. Коротко и по существу. Вранье, конечно, зато по-доброму.
А с народом именно по-доброму и надо. И еще: "Грудью вперед бравой, Флагами небо оклеивай".
А то без этого эффект смазывается...
Друзья считают, что я - диссидент. Мои высказывания записываются на диктофоны и прослушиваются в уединении. Раза два их пытались транслировать местные радиостанции, но после этого им срочно приходилось закрываться. На проверку соответствия трудовому кодексу.
В кругах, близких к городской элите, считается, что я человек свободомыслящий, а посему должен сообщать всю правду...
И тут есть проблема.
Я не совсем понимаю, что это такое - правда.
А на слово не верю. Ни на слово, ни на жест, ни на ощупь... Некоторое время назад я решил: пусть правдой будет считаться все, что бы я не сказал. У диссидентов, говорят, так принято. Друзья меня поддержали, все, кроме, пожалуй, Киры. Возможно, именно за это я ее и люблю.
Да, а система пытается меня сослать. Думаю, по инерции. Уже два раза мне предлагались регионы, а вчера приходил чиновник из эмиграционного управления. Смотрел грустными глазами, теребил усы, а потом сказал:
- Ланитольд Александрович, нельзя же так, в самом деле.
А я и не утверждаю, что можно...
Нет, эмиграция - это слишком глупо. В ссылку - с роялем, на каторгу - по справке о состоянии здоровья...
Иногда я думаю, что система должна меня казнить. Грустный чиновник перестанет из-за меня страдать, Ленечка получит Киру в безраздельную собственность, а я в последнюю минуту жизни трагично взгляну в глаза любимой девушки. Кира заплачет, а потом будет видеть меня во сне...
Неплохую картинку нарисовал, аж где-то сам себе убитому завидую.
Только ведь чушь все это. Бред - иго-го - сивой кобылы.
Во-первых, умирать мне хочется только в определенные моменты, сейчас, например, желание ушло. Во-вторых, кто сказал, что на казнь будут рассылаться приглашения? И, наконец, кто наследовать станет мне?
А теперь без шуток.
Мне не нравится картина ближайшего будущего. И она не нравится мне тем сильнее, чем больше ее сторонников я замечаю. Так уж получилось, что я не склонен доверять мнению большинства. Особенно в глобальных проектах. Старая истина: свое мнение, как и задница, есть у каждого...
Начал изрекать истины. Еще немного, и до правд дело дойдет. Черт знает что.
Нет, в душ, два горячих бутерброда с чаем и яблоко. А потом по улице Победы до Пушкинской. Посижу в сквере, посмотрю на фонтан...
Погоду действительно можно было назвать благоприятной.
Люди казались весьма довольными собой, друг другом и, возможно, даже мной. Нелюди пока не казались никак.
Я шел по мощеному именными камнями тротуару и ел мороженое.
Почти каждое утро я иду здесь и размышляю над тем, за что же я люблю Киру. Выводы бывают самыми разными. К примеру, вчера мне казалось, будто дело в ее космическом оптимизме, а дней пять назад - что в слегка раскосых серых глазах. Иногда я думаю, что люблю ее просто так, а иногда вообще не думаю ничего.
Тем более что все это - пурга. Глаза у Киры на самом деле карие, оптимизм - в рамках, а любить просто так нельзя...
Мимо вереницей протопали Новые граждане. Да... и некоторым после этого еще не нравятся панки.
- Сударь, вы нацист? - строго спросили меня откуда-то с северо-западного направления.
Я чуть замедлил шаг и повернул голову в сторону говорившего. Похож на мента. Форма камуфляжно-асфальтовая, глаза глупые. Наверное, изо всех сил стережет родину и не высыпается.
- Если у вас нет нацистского удостоверения, то придется уплатить штраф, - сказал мент. - Так смотреть на Новых граждан не разрешается.
- А как я на них смотрел?
- Грубить будете, сударь?
- Буду.
- Пройдемте.
- Пройдемте.
Я взглянул на часы - времени вагон. Можно и прогуляться. В самом деле, не платить же этому козлу деньги, которые он вымогает.
Кстати, он не мент. Шевроны другие.
- Сударь, - обратился я к своему провожатому, - а к каким силам правопорядка вы принадлежите?
- К охране посольства.
Надо же, подумал я, козлов уже берут охранять посольства. А может, и не подумал, может, сказал. Не знаю.
По крайней мере, козел развернулся ко мне нефотогеничным лицом и потянул из кобуры парализатор. Э, подумал я, да вы, батенька, масон в худшем смысле этого слова.
И сделал два шага назад. В кармане - пятидесятирублевая купюра, пистолет и коричневая корка удостоверения. Вот интересно, какая из этих вещей мне сейчас пригодится?
Козел решил наступать. А я решил, что мне это все равно.
Я - диссидент, а у него - дубинка. Значит, я выше по статусу.
И вот как только ты это открываешь, все козлы мира теряют для тебя актуальность.
Пистолет бахнул в воздух, и охранник посольства попятился. Проходившая мимо женщина закричала.
А я положил пистолет в карман, развернулся и ушел.
В магазине оставалось еще два патрона...
Считается, что я состою на службе у корпорации "О.Р.ЛАН". Считается также, что я специалист по базам данных. Сам я не очень в это верю…
В инспекции уже два года идет спор, можно ли допускать к обработке важной государственной информации человека с корочками диссидента. Начальство меня давно бы выгнало, но профсоюз вступился. Теперь меня бесконечно вызывают на разные слушания и собрания, просят изложить свою точку зрения на ситуацию. Я зову СМИ и провожу сетевые конференции.
Начальство на меня плюнуло, и, я думаю, это к лучшему.
Сижу себе за пластиковой перегородкой и составляю картотеку на Новых граждан. Никто результатами моих изысканий не интересуется - да и как интересоваться, если это подсудное дело.
За соседним столом обитает Лева Новгородцев. Вот он - действительно специалист по базам данных. Неплохой парень, но излишне подчиненный. Никогда не поймешь, с чем он согласен, а с чем соглашается.
Начальник отдела на него все время орет. На меня, впрочем, тоже орет, но я из этого выводов не делаю. А Лева имеет привычку под давлением менять мнение о проделанной работе. И очень зря.
Когда разговариваю с Левой, он все жалуется. Хотел бы, говорит, ко всему относиться как ты, а не получается. Становись диссидентом, советую. Нет, отвечает, у меня жена, дети, старые родители…
Однажды интересуется: почему это, говорит, Лан, ты в свое время решил получить коричневые корки? Все бочком-бочком, а ты - на амбразуру. Очень просто, говорю, у меня тоже жена, дети, старые родители…
Вру, конечно. Жены у меня нет, и детей нет. Старые родители умерли еще до Официальной встречи с Новыми г. А что касается корки...
- Почему эта сволочь опять съела последние ячейки! - прошипел у меня над ухом Слав. - Ее ведь только из сервиса притащили.
Слав мой второй сосед. Он начальник сектора, и мы с Левой по идее находимся у него в подчинении. Слав тоже неплохой парень. Я бы сказал, что у него вообще нет недостатков. Разве что он волк-оборотень.
Я, говорит, в полнолуние покрываюсь шерстью и, разорвав оконную штору, бегу на проспект Тридцати двух мотоциклистов. А там - по домам и рву всех, кто против наших замышляет.
Лева как-то на это сказал: "Наш Слав просто внутренний партизан. Ему бы орден - за скрытую борьбу в самом себе". А я думаю, какая разница? Некоторые и в себе не спешат быть партизанами...
Слав вскочил и убежал в сервисный. Потом снова материализовался, прошел мимо меня в одну, в другую сторону. Вернулся, по очереди выдвинул все ящики стола, надо полагать, ничего в них не обнаружил и принялся хлопать себя по карманам.
- Что потерял-то? - спросил я, крутанувшись на стуле.
- Да вот, понимаешь... - начал Слав и не договорил. Он вытащил из кармана пиджака правую руку и с удивлением на нее воззрился. В руке был винчестер. Тогда он вытащил и левую руку - в ней тоже был винт.
- Хочешь угадаю? - сказал я. - А во внутреннем кармане у тебя кролик...
Наш сектор в полном составе спустился в буфет. Лева принялся рассуждать, как все-таки хорошо, что Энки Харуму взяли с поличным. Слав скептически поглядывал на него сквозь дымчатые стекла очков, а я кивал в такт интонационным ударениям. Я не люблю Энки.
В буфете стоял запах.
То есть, ни чего-то конкретно, а всего сразу. Что-то варилось и пахло, кто-то сидело и воняло, и еще в воздухе присутствовал некий освежитель.
Запах краски витал отдельно, концентрируясь над новыми плакатами, сохшими на подоконнике. Бело-голубые девизы гласили: "Помни о небе над головой!"; "Наше будущее - в Объединении!" и "…ело всех и каждого".
Непонятно о чем, но бодрит.
Слав морщил нос и посматривал в сторону полотнищ неодобрительно.
- Не любишь запах краски? - поинтересовался Лева.
- Не люблю.
Лева хмыкнул и ушел за компотом.
Слав задумчиво проводил его взглядом и непонятно чему кивнул.
- Взгляни, - сказал он, доставая из кармана вчетверо сложенный бумажный лист.
Я развернул его и пробежал глазами по коротким строчкам письма Новых. Посмотрел на иероглиф инстанции, на инициалы автора. Ссылки на информатора, конечно, нет. И числа нет.
- Забавно, - сказал я, возвращая лист.
- Более чем.
- Кстати, ты ничего не знаешь о последних двух строчках?
- И о первых пяти тоже.
Нарисовался Лева. В одной руке тарелка с булкой и соус, в другой - два стакана.
- Вы съели что-нибудь нехорошее пока меня не было, - поинтересовался он, подходя к столу. - Что рожи такие кислые?
Слав пожал плечами.
- Да вот разговор тут у нас завязался...
- На тему?
- Без темы, но с бумагами.
- Понятно, - сказал Лева и принялся за компот.
Я сидел и думал, сказать Славу, о чем первые пять строчек или не надо. Наверное, не надо. И про инициалы тоже. Спать он будет от этого легче, что ли?
Слав снял очки и посмотрел в их стекла.
- Что будем делать? - спросил он.
- Всех расстреляем в темном подвале, - предложил я.
- Но куда-то этот лист надо передать.
- Куда?
Слав покачал головой.
- Не знаю.
- И я не знаю. Может, Лева знает?
Лева посмотрел на меня поверх стакана и хмыкнул.
- Нет, мужики, давайте, все эти ваши штучки без меня.
- Вот видишь, - сказал я, - некуда нам это девать, Слав, некуда.
Слав прижал ладони к вискам и закрыл глаза.
- Хоть на диск закатать, да спрятать, - сказал он.
- Закатай, - согласился я, - может быть, это и выход. Закатай, а я попробую перевезти.
Слав кивнул и резко - как он любит это делать - поднялся и ушел.
Я посмотрел на стакан остывшего чая и тарелку с сосисками. Есть не хотелось.
- Ну что, - предложил Лева, - выпьем за всеобщее Объединение, новые горизонты интеграции и сверкающие звезды?
- Угу, - сказал я. - Именно так. Только против. |
