| | | | | ||
| Новости | Писатели | Художники | Студия | Семинар | Лицей | КЛФ | Гости | Ссылки | E@mail |
|
|  | | | | | ||
|
К ВРАЧАМ ОБРАЩАТЬСЯ НЕ СТАНУ Если я заболею. Обращусь я к друзьям. Среди них анестезиолог, реаниматор Олег Корабельников и его жена Лена — терапевт, Гамлет Арутюнян — онколог, а еще есть нейрохирург Андрей Лазарчук и два психиатра — Эдуард Русаков и Николай Еремин. Прекрасные люди, писатели, от гриппа никто из них не вылечит, но мозги махом вправят или вырежут чего-нибудь, не моргнув глазом. А Олег Сергеевич тут же и оживит. Рассказать о себе, не описывая окружения, не могу, не сочтите, что это в бреду... Фамилия у меня отыменная — Федотов. Мама придумала назвать меня Сергеем, а от отца досталось отчество — Михайлович. Родители мои происхождением из уральских (яицких) казаков. Меня родили в 1949 году за границей своей малой родины — в Кургане, который считается уже сибирским городом, а находится рядом с уральской Челябинской областью, где жили мои многочисленные тетушки, и куда я в детстве обожал ездить, потому что они меня баловали, не имея своих детей мужеска пола. Но через год мне пришлось срочно покинуть родные пенаты, потому что отец у меня был офицер (и фронтовик, разумеется) — его отправили строить “девятку”, ныне Железногорск, для защиты от чуждой нам демократии. Потом мы пожили в Свердловске-44 (1954-55 годы), в казахстанском городе Павлодаре (1955-57 года), а 1958-й встречали опять в Сибири — в “сорок пятке”, ныне Зеленогорске. Поездили по разным Атомградам. В Красноярске-45 в 1966 году я закончил десятилетку и вместе со школьными приятелями поехал поступать в Томск. Год для поступающих был тяжелый (на него пришлось два выпуска — кто-то отучился 11, а кто-то — 10 лет), я подал было документы на факультет физики в Томский университет (все читали роман Гранина “Иду на грозу” и смотрели “Девять дней одного года”, СМИ описывали, захлебываясь слюнями, Новосибирский Академгородок). Вовремя я одумался и перекинул документы в Томский инженерно-строительный институт на факультет дорожно-строительных машин. И запросто поступил. Такая легкость меня несколько смутила. Значит, решил я, институт плохой, и быть студентом ТИСИ не престижно. Тогда же отнес несколько стишков в томскую “молодежку” и институтскую многотиражку, их опубликовали. Перед самым новым 1967-м годом, сдав уже несколько зачетов, я отнес в деканат заявление: мол, прошу по собственному желанию... Вернулся в “сорок пятку”, чему страшно обрадовались не поступившие с первого захода друзья и самый близкий, который еще учился в школе — Миша Успенский. А вот родители почему-то огорчились. Сказали, что мне больше вовек никуда не поступить; я не поверил мрачным прогнозам. И в следующем году вдвоем с одноклассником Толей Макеевым (где-то в архивах у меня хранится забавная вещица, которая называется “Мемуары про Макея”, раньше я ее и не пытался опубликовать, а сейчас неизвестно, какому издателю можно предложить) поехали мы поступать в Красноярск. Это ближе к дому, чем Томск. В Красноярск приехали в июле и решили ради тренировки сдать вступительные экзамены в университет (он в те времена был еще филиалом Новосибирского). Учиться в нем не собирались, а документы подали почему-то на биофизику (красиво звучало). Случайно сдали все экзамены, к которым практически не готовились, считая тренировочными. Нам двоим из всех (конкурса уже не было, лишние вылетели на письменной математике) предложили стать кандидатами, остальных зачислили студентами. Мы спросили, чем кандидат отличается от студента, и услышали, что отсутствием стипендии. Еще чего — учиться у них без стипендии!.. Забрали документы и отнесли в Красноярский политехнический. Почему-то на тепло-энергетический факультет. Запросто сдали все экзамены, после университета они показались семечками. За день до зачисления, в Красноярск приехала моя мама и спросила: а почему, собственно, вы поступаете в Политех, когда в его филиале — ВТУЗе стипендия не 35, а 45 рублей? Мы некрепко задумались, забрали документы и отнесли их во ВТУЗ на специальность “корпускников”. Будем делать ракеты, мечтали мы. И неплохо зарабатывать, считали родители. Поселились мы с Макеем недалеко от ВТУЗа и проходной “Красмаша” в бараке № 13 рядом с 20-й больницей. Жили весело, у нашей хозяйки, бабки Ульяны Яковлевны, была масса дочерей, которые жили в “сорок пятке”, и сыновья — на Сахалине и в Кызыле. А еще бабка пела в хоре ветеранов при ДК “КрасТЭЦ”. И все время ездила — то на гастроли, то по деткам. А мы гуляли и водили в барак девочек-подружек. В следующем году во ВТУЗ поступил Миша Успенский, кажется, на специальность “прибориста”. Жил он с нами у той же Ульяны Яковлевны. Стало еще веселей. Но такой веселой жизни Успенский не вынес и перед первой сессией написал заявление “по собственному”. Вернулся домой, а поздней поступил в Иркутский университет на факультет журналистики. В 1969-м году у меня родился сын, я женился и перевелся на второй курс (с потерей года) механического факультета Красноярского политехнического. Стал учиться в одной группе с женой специальности “Технология машиностроения; станки и инструменты”. В 1970-м году, ранней весной, мне попалось на глаза объявление в “Красноярском комсомольце”, что при газете открывается литобъединение “Лукоморье”, решил сходить. Первые два парня, с которыми я столкнулся внизу около раздевалки (все редакции и книжное издательство тогда находились на пр. Мира, 89), оказались поэтами. Один назвался Олегом Корабельниковым, а второй Виталием Шленским. Сами же они познакомились пять минут назад. Занятия вел журналист Геннадий Ермолин. Он похвалил стихи Корабельникова, но публиковать никого не обещал. Да это и неважно. После первого занятия Олег Сергеевич, еще безбородый, зазвал нас в гости в Зеленую Рощу. Распили бутылку сухого и подружились. Я был самым маститым: уже публиковался в Томске, в “Красноярском комсомольце” и даже в настоящей книжке — в сборнике “День поэзии-67”. Друзья считали себя поэтами (альманах “Енисей” примерно через год напечатал его стихотворение “Непременно куплю себе лошадь”), а я же себя — прозаиком. Еще школьником недописал несколько романов в соавторстве с Мишей Успенским. А одну фантастическую повесть с претенциозным названием “Арена времени” (в которой беззастенчиво подражали веселым страницам “Далекой Радуги”) в 1964-м, не то 5-м году мы с Мишей отвезли в альманах “Енисей”. Галина Савичевская, редакторша, ее прочла и прислала письмо, что повесть можно бы и опубликовать, но при условии, если мы переделаем то-то, то-то и то-то. Переделывать мы не стали, а засели за очередной роман, который бросили, затем за следующий... В мае 70-го мы трое поехали на первый для нас краевой литературный семинар в Дивногорск, приехал Успенский (жили вчетвером в комнате общаги профтеха; комнат было много, замусорив очередную, мы переезжали в следующую). На семинаре познакомились с такими же начинающими литераторами — Евгением Поповым, Эдуардом Русаковым и Николаем Ереминым. А в начале лета Олег Корабельников устроил нас со Шленским в студенческий строительный отряд мединститута. Трудились в селе Сахапта Тюхтетского района. Там я познакомился с начинающим поэтом Гамлетом Арутюняном. Дней через 10 наша бригада перебралась сперва в Николаевку, а потом Сосновку, а мои друзья-поэты остались в Сахапте. Когда бригада сдала объект, вечером перед отъездом мы пошли на танцы, и одна из местных девиц, которой успешно вешали лапшу на уши, прямодушно спросила: “Откуда вы такие веселые? Наверное, из Драчевки?” Название села показалось очень смешным и запомнилось. При встрече пересказал Успенскому забавный эпизод. Весной следующего года я написал, сидя на скучных лекциях, НФ-повесть “Все как у людей”, а летом в Зеленогорске в соавторстве с Успенским сатирическую НФ-повесть “Валенки для кентавров”. В 1971-м из меня выплеснулась молодежная повесть “Как обращаться с мухами”, примерно такие в те годы печатала “Юность”. Меня же никто не собирался, Николай Шагурин написал на “Все как у людей” разгромную рецензию, а Вячеслав Назаров — очень добрую, с рекомендацией “Енисею”. Спасибо ему, хотя все равно не опубликовали. Я и не надеялся, зато мы вчетвером стали писать ужасно смешную повесть в коротких рассказах “Драчевские были”. Красноярцы писали на квартире Корабельникова, у него единственного была пишущая машинка — раздолбанная “Москва”, а начало положил Успенский, прислав из Иркутска пару рассказиков. Персонажами были жителями села Драчевка — Корабельников, Федотов, Шленский. Остальное накатали мы — трое по очереди, поодиночке или с кем-то на пару. Как в Драчевку всякие гости приезжают, Успенский там или русский багатырь Фома Беренников... И было это ни что иное, как пародия на модную в те годы деревенскую прозу. Писалась “Драчевка” с 70-го по весну 73-го, когда Олег Сергеевич и я с женой закончили институты. Корабельников распределился в 20-ю больницу (где барак № 13), а мы — в Дивногорск на завод низковольтной аппаратуры. Встречаться стали много реже. Я устроился мастером в механическом цехе, через год стал старшим мастером, а весной 75-го взял да и отослал повесть “Как обращаться с мухами” на конкурс в Литературный институт им. Горького, сообщив, что желаю обучаться заочно. А сам в середине мая уехал с женой в Пицунду (ей дали льготную путевку в международный дом отдыха, мы же с пацаном примкнули дикарями). Я на поступление не надеялся, потому что от Романа Солнцева слышал, что пройти конкурс практически невозможно (он там учился на Высших литературных курсах — ВЛК). В июле из столицы пришло письмо, что предварительный конкурс я прошел и могу приехать на вступительные экзамены, если предоставлю справку от дирекции предприятия, что она не возражает против моего заочного обучения. Справку я выбил с огромным трудом: почему-то возражали завком, партком, начальник цеха и сам директор. Позднее она мне очень пригодилась: когда однажды бухгалтерия отказалась оплачивать сессию под надуманным предлогом, что я обучаюсь не по профилю предприятия, представил копию справочки. И оплатили, как миленькие. Справку и характеристику, которую сам на себя настучал на своей пишмашинке, отправил в Москву, хотя поступить по-прежнему не надеялся, думал просто съездить в столицу и на пишущих людей посмотреть. Полагал, что там учатся такие зубры — не мне чета. В середине августа вошел через калитку кованой ограды во двор здания на Тверском бульваре, 25. В родовом доме Герцена получил направление в общежитие литинститута на улице Добролюбова 9/11. Поехал туда с другими абитуриентами (кто-то знал дорогу) на троллейбусе. Поселился с критиком и двумя прозаиками. Критик, Мальгин, был мильтоном с Сахалина, Калашников — крановщиком из Краснодара, а Женя Сыч — журналистом из Комсомолька-на-Амуре. Купили вина и подружились. Раза три съездили на Тверской бульвар на бесполезные консультации, потом бросили. Впрочем, один добрый совет я там получил: “Пишите, — сказал преподаватель, — чтобы ошибок не было. О красотах стиля не беспокойтесь, все и так знают, что писать вы умеете, раз прошли конкурс, покажите грамотность”. В начале сентября начались вступительные экзамены. Первым было сочинение. Выбрал свободную тему “Мой любимый поэт” и сочинил, что — Гарсиа Лорка. Писал простыми предложениями, не выдрючивался. Интересно, что о результатах сочинения узнал только на следующем экзамене по русскому языку и литературе (предварительно сообщили только о двойках, предлагая неудачникам забрать документы). Про всякие числительные и местоимения отбарабанил, бойко пересказал содержание “Поднятой целины”, а вот про “Вишневый сад” смог вспомнить только то, что его зачем-то вырубили. Преподаватель хотел было влепить мне неуд, но заглянул в какой-то список и спросил: не медалист ли я? Пришлось признаться, что никогда в таковских не числился. И тут экзаменатор огорошил вопросом: почему же тогда мне поставили пять за сочинение? Я пожал плечами и промямлил, что, вероятно, написал без ошибок. Смирнов (позднее он вел текущую литературу) не поверил, но на всякий случай — он это подчеркнул! — поставит мне хор. (За кого он меня принял? Уж не за внука ли Политбюро?) На истории преподавательница поставила отлично, заявив, что отвечал я на трояк, но раз уж получил пять за сочинении, то... А экзаменаторша немецкого сказала, что я достоин двойки, но поставит четыре, чтобы не снижать общий высокий балл. Таким образом, он и впрямь оказался много выше проходного. Через пару дней состоялось собеседование, и меня взял к себе в группу Александр Рекемчук (роман “Молодо-зелено”, позднее знаменит перестроечным объединением “Апрель”). Прошло зачисление, сразу же началась установочная сессия. В общаге мы подружились с хунвейбином из-под Мурманска, бугром шагающего экскаватора Владимиром Трохиным, и я перебрался в его комнату (он почему-то жил один). Трохин пришел знакомиться после того, как сосед Калашников (он не добрал баллов и поступил через пару лет на семинар к Андрею Битову) подсунул ему почитать “Драчевку”. Еще через день к нам переселился Евгений Сыч, с которым мы учились на семинаре Рекемчука... Усталый, но довольный (от выпитого и болтовни на окололитературные темы), я вернулся на родимый завод. Теперь дважды в год — в мае-июне и сентябре-октябре ездил на сессии, где встречался с верными друзьями. Трохину в Заполярный отсылал некоторые свои контрольные, которые часто печатал сразу в двух экземплярах. Он утверждал, что это ему помогает. Так ли, иначе, но в конце 80-го мы с ним защитили дипломы, а в мае следующего сдали госэкзамены. Заочники кроме прочих контрольных работ по всяким литературам, творчеству Пушкина и Горького, литературоведению и прочему языкознанию обязаны к каждой сессии присылать свежие литературные произведения. Романа за такой срок не создашь, повесть — сложно, поэтому я перешел на рассказы и писал по два в год. Поездки в Москву стоили немалых денег, я перешел работать наладчиком токарных автоматов. Обслуживал семь-восемь станков, машинное масло стекало с моей головы, зато зарабатывать стал около 500 рублей (минус подоходный), ежедневно перетаскивая и перерабатывая в детали с полтонны металла — вот такая “сдельщина”. А в свободное время писал бесконечный цикл рассказов про наладчиков. Герои переходили из одного в другой, но в очередном главным персонажем становился проходной герой предыдущего. К диплому написалось 12 рассказов. Получилась повесть вроде “Драчевки”, но про рабочий класс, с прологом и эпилогом. Вроде бы год жизни работяг высшей квалификации на высокоавтоматизированном заводе в Сибири. Казалось бы — печатай и давай Ленинскую премию. “А ху-ху не хо-хо?”, как писал в те годы Василий Шукшин. Прозу впервые напечатали в 1979 году в альманахе “Енисей”. “Разноцветную жизнь” из производственного цикла Иван Уразов зачем-то перекрестил в “Разноцветное небо”. Год спустя он же напечатал еще один — “Отмерено — отрезано”. Маленький, учебный, написанный по заданию Рекемчука для кругового заочного семинара. Это даже не рассказ, а творческая курсовая. В начале 81-го Трохин написал, что у него нелады в редакции “Оренбургской правды”, где он работал собкором (родители вышли на пенсию и переехали в среднюю полосу). Я узнал у дивногорского представителя “Красноярского рабочего” Ивана Козлова, что собкоры им нужны, сообщил в Бугуруслан, Володя созвонился и приехал пробоваться. Его послали в испытательную командировку в Черногорск, откуда он привез хороший материал и стал собкором “Рабочего” именно в Черногорске, где вскоре получил квартиру. Мне же Володя сказал, что хватит ходить чумазым, пора в журналистику. Чем журналист отличается от писателя, я не ведал, а тут еще Задереев попросил заменить его в газете “На сельских стройках”, приложении к “Красноярскому рабочему” (Сергей собирался перейти в альманах “Енисей”). И на госэкзамены мы с Трохиным поехали с одинаковыми удостоверениями “Рабочего”. В Москву я захватил отпускника Мишу Успенского, в столице он дотоле не бывал. Поживешь с нами в общаге, наобещал я ему. Он и жил с нами третьим, пока Женя Сыч ни стал четвертым. Да, я упустил один момент 1975 года. Когда вернулся со студенческим билетом литинститута, дивногорец Задереев пришел ко мне и робко протянул недавно написанную повесть “Петя Лебедок”. Заговорил со мной чуть ли не на вы: ни явлю ли я божеску милость, ни посмотрю ли? Я повесть похвалил. “Примут в литинститут?” — спросил Сергей. “Запросто!” — сказал я и не ошибся. А Олег Корабельников на меня страшно обиделся: зачем я не сообщил о решении поступать “на писателя”? Мои оправдания, мол, не верил, что могу поступить, а поехал так — прогуляться, показались неубедительными. Гад ты скрытный, заявили Олег да Сергей, объединились, на следующий же год поехали поступать и стали учиться у Амлинского. Все шесть лет сдирали мои контрольные по всем предметам (тем более, что я собирал их по общаге и привозил по два-три экземпляра на каждый предмет). “Если бы ты, Федотов, не поступил, — сказал мне как-то в сердцах Корабельников, — я бы спокойно писал диссертацию в своей 20-й больнице, а про писанину и думать давно бы забыл...” А года два-три спустя написал я Успенскому, который вернулся из армии и прозябал у родителей в “сорок пятке”, мол, приезжай, поживешь в двухкомнатной квартире у меня в Дивногорске. Он и приехал. Жил в комнате с моим сыном Юркой. Работал на заводе НВА художником-оформителем в инструментальном цехе, куда его устроила моя жена, работавшая там технологом. Через год он женился и перебрался в Красноярск. В 84-м мне в газету позвонил Сергей Задереев (литинститут они с Олегом закончили в 82-м), и пригласил на место редактора отдела публицистики в альманахе. На свое место. А он станет отвечать за прозу. Я согласился. С полгода назад в перерывах между газетными командировками написал НФ-повесть “Там, в глубине” и отнес в “Енисей”. Повесть напечатали, тогда я и стал сотрудником альманаха. В 85 году началась перестройка. Написал я рассказ под названием “Легок на помине”. Опубликовал в “Комсомольце”, где Корабельников вел литстраницу “Лукоморье”. В 86-м написал “Как в воду глядел” (как у мужика в аквариуме завелись масоны) и вместе с первым напечатал в красноярском коллективном сборнике “Боль и надежда”. Так сам собой, случайно сложился сатирический НФ-цикл “Совковые идиомы”. Три рассказа из цикла печатал новый литературный журнал “День и ночь”, рассказ “Полторгей, тс-с” — “Вечерка”, еще один опубликовал “Красноярский рабочий”. Там работала замечательная журналистка Винская. Дважды она печатала мои рассказы (в 82-м — “Обращаться по телефону”) и всякий раз давала их в своем пересказе. Писала изложение, как в средней школе. В 1985 году редактор Красноярского книжного издательства Галина Ермолина предложила мне издать книжку: свой — сотрудник альманаха считался работником издательства, хотя и получал деньги от Союза писателей (88 рублей). Вышла она через год, вошло ровно полцикла рассказов про наладчиков. Включили самые безобидные, в которых рабочие не пили и не блядовали. Началась перестройка, и вскоре мы с Сергеем Задереевым остались вдвоем. Без Уразова, который ушел на пенсию. Цензура еще свирепствовала, но уже как-то вяло. Нам удалось опубликовать повесть Зазубрина “Щепка”, Людмила Батынская отвезла пачку журналов на Первый съезд народных депутатов. Я случайно поговорил с директором книжного издательства и узнал, что им требуется литературный редактор, а у меня на примете был один замечательный редактор — Женя Сыч. Он в то время жил в Хабаровске, но не публиковался, потому что какой-то зубр ихней местной литературы заявил: Сыч будет печататься только через мой труп. Из дальневосточных сборников и журнала женины вещи выбрасывались автоматически... Я же решил через литературный труп просто переступить, позвонил в Хабаровск, и Евгений Юрьевич приехал сюда к нам. Еще через месяц — жена. Жили они у меня в Дивногорске или у Корабельникова в коммуналке в Зеленой Роще. Сыч печатался в “Енисее”, работал редактором, а через год издал сборник рассказов “Параллели”. В 89-м он стал редактором моей второй книжки — сборника повестей “Аукаться в завтра”. Туда вошли две повести в жанре НФ и остаток производственного цикла, который я оформил в виде повести. Она и дала заглавие книге, вышедшей через год. Сыч поменял хабаровскую квартиру на Красноярск и жил в Академгородке, где подружился с Виктором Бахтиным. Бахтин оформил его вторую книгу “Ангел гибели”. Повесть с таким названием опубликовал “Искатель”, позднее ее включили в “Библиотеку фантастики”, в том 80-х. Но к тому времени Сыч был уже в Америке (как-то позвонил мне оттуда: живет в Филадельфии, выпускает самую крупную в городе русскоязычную газету). И Виктор Бахтин уехал. Вроде бы они там встречаются... А в начале 80-х прочитал я в “Литучебе” интересную повесть “Варяги без приглашения”. Сообщалось, что автор живет в Абакане. Поехал я в очередную газетную командировку в Чернодырку, мы с Трохиным заехали в Абакан и отыскали некоего Сашу Бушкова, который нас страшно напугался, почему-то приняв за наркологов. Мы с Володей были поддатые, ясно, что ни дать, ни взять — наркологи... Слово за слово, познакомились. Через день Саша приехал в Черногорск с Володей Борисовым. Выпили, а продолжили на литературном семинаре в Доме молодежи, в студгородке. Бушков стал частым гостем в Красноярске, иногда жил у меня в Дивногорске, но чаще в коммуналке у Корабельникова. Потом вообще разменялся на краевой центр; вскоре переехал и Володя Трохин. Стал сперва собкором “Строительной газеты”, а затем аж самой “Правды”. Когда отменили цензуру, случился прорыв в фантастике. Образовалось два лагеря, один группировался вокруг издательства “Молодая гвардия”, а второй — вокруг братьев Стругацких. Оба лили друг на друга помои. В первом лагере состояли Бушков и Сыч. Поехали куда-то на свою групповщинку, там стали нападать на молодого фантаста Леонида Кудрявцева. Бушков и Сыч пообещали, что ежели кто нашего красноярца обидит, тем они покажут, где раки зимуют. Заткнулись, раком вставать никто не захотел. А Успенский и Лазарчук примкнули ко второму отряду... Вот такой раскол. (Писатели-соцреалисты раскололись чуть поздней, и два Союза писателей возникло, когда у фантастов уже все устаканилось). Я во всех этих играх не участвовал, групповые битвы прошли без и мимо меня. Да и как бы я, спрашивается, отделял Сыча от Успенского? Кто более матери-истории ценен? Чушь собачья эти споры и свары!.. Весной 1991 года нас с Сергеем Кузнечихиным приняли в Красноярское отделение Союза писателей (с Кузнечихиным мы познакомились в том же литобъединении, где я впервые встретил Корабельникова и Шленского). Утверждали в большой союз (Союз писателей СССР) в Москве, но тут не стало СССР, возникли Союз писателей России (как бы старый, во главе с Бондаревым) и Союз российских писателей (вроде как более прогрессивный, куда вошли опальные и зачастую только тем знаменитые). Весной 92-го Роман Солнцев привез из Москвы мне и Успенскому членские билеты, отличающиеся на одну цифру. Стали мы членами Союза российских писателей (но на красных корочках надпись “Союз писателей СССР), а Кузнечихина приняли в Союз писателей России. Публикаций у меня было немного. В “Енисее” напечатал НФ-детектив “Горбун на верблюде” (№ 4 — 91г.), в коллективном сборнике красноярских писателей “Жизнь прожить” — рассказ “Не в своей тарелке”. В 95-м закончил роман-фэнтези “Повторится сначала”, примерно четверть его в том же году вышла в якутском журнале “Полярная звезда”. Действие романа происходит в Минусинской котловине в XV веке до Рождества Христова, где жили динлины, которых я считаю предками славян. Главный герой романа — юный чародей Лес, который борется с пришельцами из параллельного мира. Прасибиряки динлины (лесные люди в переводе с китайского) живут в симбиозе с природой, лешими, берегинями и трехглавыми горынычами. Среди героев Кирилл и Мефодий, авторы азбуки. Сейчас пишу продолжение. Написано пока около пяти листов. С первым романом продолжение связано только местом — Минусинской котловиной, а время действия отодвинулось вглубь еще на 35 веков и происходит в пятисотые годы от библейского сотворения мира. С 1991 года лежит в моем столе роман “Период полураспада”, написанный в жанре социальной фантастики. В те годы полураспадались семьи, мораль, социалистический лагерь, Советский Союз... Незаметно, потихоньку, но — распадались, этот процесс еще не проявился в полной мере, но отразился в названии. Роман должен был выйти в “Енисее”, но и альманах полураспался. Напророчил, блин!..
Автограф Сергей Михайлович Федотов
|
|
| | | | | | ||
В конце ноября 98-го, Сергей переехал в Санк-Питербург
* * * Как же я уставал с тобою — Злые выкрики, плачь, насмешки... Я ж из этого хоровода (Как я рвался, Вот свобода, что хочешь — делай, ( из рукописи "МИНУС СОРОК")
E-Mail:
|
 |  |  |  |  | | ||
| |||||||
| |||||||