Елена СЕМЁНОВА СОБОР стихи из сборника * * * Знаю, в чем моя вина.
У тебя полна упряжка:
слева дочка — восьмиклашка,
справа — глупая жена. Обе мы попали в такт,
обе тянем за тобою
воз, нагруженный любовью
до ближайшего креста. Только что ж ты, коренной,
иноходь свою замедлил,
и косишься глазом медным —
преуспел ли за тобой мой веселый первый грех,
неуклюжий жеребенок,
мой непрошенный ребенок,
так зависящий от всех... Без тебя ему — хана.
Это бабу можно — с возу.
Так и тянемся обозом.
Знаю, в чем моя вина... 1989 * * * Через двор, по следам похорон,
я бежала, пугая ворон,
по цветам, перемешанным с пылью.
Не припомню — кого хоронили...
Был июльский распаренный день.
Под кустами елозила тень.
На веревке болтались простынки,
и соседи справляли поминки.
На жаре полагалось спешить —
обмывать, отпевать, уложить,
чтобы смерть никому не мешала,
чтобы я так беспечно бежала,
и подол разлетался крылом,
и везенье ждало за углом
с освежающим лоб поцелуем,
и кружение напропалую: пустыри, переулки, река
в золотой западне городка...
...Где меня но следам похорон
Через лето проводит Харон... 1991г. * * * Чем дорожить в этом мире помимо семьи?
Над головою надежные руки твои,
и обнимает колени доверчивый сын.
Вот и пришли в равновесье земные весы. Только не сдвинуть, волнением не всколыхнул:
лес переманит мужчину, а мальчика — путь.
Щедрость моя перельется, плеснет через край —
всякому пришлому — даром — прильни, собирай! Чем удержать унисон, гармонический звук
этих мужских и ребячьих ласкающих рук?
Вот онемело лицо, затекает душа.
Зеркало счастья — спокойна, мертва, хороша... 1991 * * * Любовь уходит, но не и прошлое.
Ах, если б можно было так: рыдать на кладбище заброшенном,
шерстить захламленный чердак,
на пепелище гарь заглатывать
осиротевшим за ночь ртом,
и жизнь обратно перематывать,
и не раскаиваться в том,
что сохранились эти мелочи —
соломка, строчка, уголек... Любовь идет дорогой белою,
и прежний путь ее далек. Она уже ночует в будущем.
Она счастливей нас с тобой,
полночно-нежных, хмуро-утрешних,
вконец измотанных борьбой. Любовь уходит, но отсутствие
еще имеет вкус и вес.
Мелеет страсть,
немеет чувственность,
и разлетаются окрест
слова, прицельные вчера еще:
"моя" и "мой".
Отныне мир
меня приемлет зверем раненым
промеж убитыми зверьми. Но ты — бессмертен.
Медным Буддою
впитаешь влажные слова.
Все потому, что где-то, в будущем,
любовь жива.
Еще жива. 1991 * * * Боже, одари меня любовью!
Нелюбовью, то есть, одари.
Пригвозди к чужому изголовью,
за смирение отблагодари. Сделай так, чтоб иступила ревность
злые, искушенные клыки,
чтобы на планете этой древней
от меня прибавилось тоски, чтобы вечно двигалась по следу,
раненую душу волоча.
Но не дай отпраздновать победу,
не верни поживу сгоряча! Ибо нет страшнее сытой власти,
ни за что дарованной Тобой.
Боже, не лишай меня напастей
и уменья жертвовать судьбой! Ибо нет на свете больше горя,
горше боли, чем трясина дней,
когда Ты мне запираешь горло
приторною манною своей. 1991 * * * Аки посуху, по жизни — вброд.
Не страшны тюрьма и недород.
Не грозит позорная сума,
а грозит затмение ума. Прошивает светом мор и мрак
мой зеленый вернопсовый зрак.
Не боюсь железа и кремня,
а боюсь болотного огня. Ишь как, тать, мигает и горит,
и о чем-то тайном говорит,
загружает, заражает кровь...
А под ним-то — непролазный ров. Поглядеть подольше — и пропасть.
Уноси, надежная тропа.
Только что-то тяжелее бег.
Только кем-то укорочен век. И желтеют мирные клыки.
II чернеет небо от тоски. 1992 | 
