Олег
КОРАБЕЛЬНИКОВ

Досье

Книжная полка

Фотоальбом

Стихи

Мифы

Ось

Рассеченная плоть

Глупые сказки

Прикосновение крыльев

Облачко над головой

Олег КОРАБЕЛЬНИКОВ

ПРИКОСНОВЕНИЕ КРЫЛЬЕВ

рассказ

Утром выпал третий за эту осень снег. А ночью он долго падал в темноте, и из окна были видны только серые пятна, плывущие сверху вниз. Если бы Глеб не знал, что снег приносят тучи, то можно было бы подумать, что это воздух сгустился и клочки замерзшего газа разрастутся, займут все свободное пространство и станет нечем дышать.

В эту ночь к нему снова пришла бессонница. Как назло, дома не оказалось снотворного, и он был вынужден пролежать на диване в темноте, долгие часы следя за сгущением воздуха и воображая себе, что снег стоит на месте, а дом вместе с ним, с Глебом, летит вверх и конца полету не предвидится.

Думать ни о чем не хотелось, но все равно думалось, непроизвольно, по инерции, вяло и неторопливо мысли связывались в ассоциации, и конец мысли совсем не вытекал из ее начала. Он смотрел на гравюру на стене, где веселый Мюнхгаузен летел на ядре навстречу туркам, и по созвучию к нему пришло слово "Мюнхен", а потом женское имя Гретхен и Грета Гарбо - заграничная дива, и город Дивногорск, и все, что связано с ним... На кухне капала вода, и со следующим словом "горы" он вспомнил пещеру, в которой заблудился в детстве, сталактит, освещенный предпоследней спичкой, и прозрачную каплю воды на его острие. На вкус она была горьковатой, и сейчас, через много лет, он снова ощутил на языке едкий вкус известковой воды. И сразу же пришло ощущение потерянности и страха, и комната превратилась в сырую, душную пещеру.

Тогда Глеб встал, включил свет и по голосам, доносившимся из соседней квартиры, понял, что наступило утро.

Как всегда по утрам, соседка ругала своего сына, а он отвечал тонким голосом, невнятным, монотонным, иногда плакал, соседка распалялась еще больше и, наверное, била мальчишку.

Глеб прошел на кухню, засыпал кофе в кофеварку и, пока она булькала на газе, сидел, думал о разном и слушал голоса за стеной. Похоже было, что мальчик заперся в ванной и плачет там один, а мать кричит на него из-за двери, и уже отец вклинил свой бас, и только неясно, кого он ругает – жену или сына, или, быть может, обоих.

Пришла Лида.

– Так и не спал? – спросила она, щурясь от света.

– Да, - сказал он, – думается о разном. Не спится.

– Как же ты будешь работать сегодня?

– Я привык. Я могу не спать по три дня.

– И не есть целый день, – добавила Лида. – И не видеть жену по году. Ты выносливый.

– Да, – согласился он, – слышишь, соседи опять ругаются.

– Слышу, конечно. Только не ругаются, а лаются. Каждое утро одно и то же.

– И каждый вечер.

– Да, и каждый вечер. Нам не повезло с соседями. Наверху заводят музыку и танцуют, да так, что пляшут наши люстры, внизу пьют и играют на баяне, а эти ругаются и бьют своего сына. Давай сменим квартиру.

– Ты думаешь, в другом месте будет лучше? У людей всегда найдутся причины, чтобы танцевать и пить, драться и плакать.

– Нам не повезло с соседями, – повторила она.

– А быть может, им не повезло с нами? Какие-то мы ненормальные. Гостей не зовем, водку не пьем магнитофон не держим. Тихие, как мышки.

– Можно жить так же, как они, – пожала плечами Лида. – Что может быть проще.

– Да нет, пожалуй, не сумеем. Темперамента не хватит.

Странный шум в комнате сына заставил Глеба прислушаться. Ему показалось, что там летает птица и шелестит крыльями, и налетает на стекло, отчего оно позванивает, как приглушенный голос сверчка.

Игорь не спал. Он ползал по полу, сопел, вскакивал размахивал руками, ойкал и явно пытался поймать кого-то, ускользающего из его рук. Глеб включил свет. Тотчас же что-то коснулось его щеки, мягкое, сухое, и легкий шуршащий звук пролетел мимо.

– Кто это у тебя летает? – спросил Глеб растерянно. Он смотрел во все стороны, но только слышал, как кто-то бьется о стекло, да видел, как качнулась люстра опрокинулся стакан, и струйка воды полилась на пол! И казалось, что это просто ветер залетел в комнату и не находит выхода.

– Что здесь происходит? – строго спросила Лида, появляясь на пороге, но тут, наверное, и ее лица коснулись невидимые крылья, и она вскрикнула и побледнела.

– Летучая мышь! – закричала она. – Откуда ты принес эту гадость?!

– Это не мышь, – тихо сказал Игорь.

Он стоял посередине комнаты и не смотрел на родителей, а вертел головой, пытаясь проследить полет невидимого существа. Несмотря ни на что, он не был растерян, словно бы ожидал этого, и теперь ничему не удивлялся.

– Это птица, – сказал он, высматривая что-то на шкафу.

– Какая же это птица? – спросила Лида испуганно. – Откуда она взялась и где она?

– Вылупилась из яйца.

– Ну и когда? – спросил Глеб. – Сегодня? И уже летает? Ты что-то путаешь.

– Ничего я не путаю, папа. Я нашел яйцо на улице, белое такое, с красными пятнышками, и положил его под батарею. Это было две недели назад.

– Не придумывай, – оборвала его Лида, – я мыла пол, и не раз, под батареей ничего не было. Почему ты лжешь, Игорь?

– Я не вру, мама, – обиделся Игорь. – Яйцо лежало там.

Выражение упрямства появилось на его лице, и Глеб понял, что так от него ничего не добьешься.

– Ну ладно, – сказал он, – значит, сегодня из яйца вылупилась птица и сразу же полетела. Так, выходит?

– Ну да.

– И что же ты будешь делать со своей птицей?

– Я еще не знаю. Я хочу ее поймать и разглядеть получше.

– А ты хоть знаешь, как она называется?

– Не-а.

– Ну а какая она из себя?

– Красивая. Да ты сам посмотри. Вот она, на шкафу.

Глеб взглянул на шкаф, но ничего, кроме пыльных журналов, там не увидел. В то же время шум стих, и вполне можно было подумать, что птица устала и отсиживается где-нибудь.

– Глеб, я прошу тебя, выйдем отсюда на минутку.

Взяв Глеба за руку, Лида сжала ее и потянула к двери. Молча они дошли до кухни. За стеной не утихал шум перебранки, привычный и монотонный, как гудение воды в трубах. Лида опустилась на табуретку, и по лицу ее было видно, что она напугана, растерянна и ждет помощи.

– Ну что ты? Мальчишка нашел яйцо, из него вылупилась птица, теперь она летает. Что же тебя удивляет? Он ее поймает, позабавится немного и выпустит.

– Ну что ты говоришь. Глеб? Откуда взялось яйцо осенью, почему вылупилась птица, не птенец, а птица? И она невидима. А он, он ее видит и ничему не удивляется. Это же страшно.

– Да успокойся ты, все нормально. Ты совсем забыла школьные азы. Есть такие птицы, что откладывают яйца поздней осенью, даже зимой, есть и такие, что, вылупившись, сразу же умеют летать. И откуда ты взяла что она невидимая? Это совершенно нормальная птица, маленькая, красивая, она сидела на шкафу, и я ее хорошо разглядел. Что тебя пугает?

– Ты что, ее видишь, да? Значит, я одна слепая? Вы нормальные, а я сумасшедшая? Да?

– Ну, без фантазий, Лидок, без фантазий... Вспомни, когда ты в последний раз надевала очки. Все кокетничаешь...

Он погладил ее по голове, успокаиваясь сам придуманной ложью.

– Займись лучше завтраком, а я схожу к Игорю, мы поймаем птицу, устроим ее где-нибудь до вечера, а потом уж решим, что с ней делать.

Глеб и сам не знал, что скажет, зайдя в комнату сына, не знал, что увидит там, но хотел одного – увидеть птицу. Игорь сидел на кровати, поджав ноги, умиротворенный, счастливый и смотрел на свои руки. Они были сложены так, что казалось, в них что-то зажато. Но там ничего не было.

– Ну как? – спросил Глеб, присаживаясь рядом. – Поймал свою птицу? Да, красивая. Можно потрогать?

Игорь улыбнулся и благосклонно разрешил.

– Только не помни ей крылья. Ты купишь клетку, да? А чем ее кормить?

Глеб, чувствуя себя и дураком и лжецом одновременно, осторожно протянул руку к тому месту в пространстве, где должна находиться птица. Пальцы его ощутили мягкие перья, и воздух шевельнулся под его рукой, теплый, тугой, живой. Он провел пальцем по этому сгустку воздуха и определил для себя, где крыло, короткий хвост, голова с маленьким твердым клювом. Птица клюнула его в ладонь, и он рассмеялся.

– Сердитая! Гляди, какой красивый хвост, будто в малине вымазан.

– Совсем и не малиновый! – возмутился Игорь. – Он желтый, с голубыми перышками. А горлышко у нее белое, а вот крылья красные, с черными крапинками. Ну посмотри сам.

– Конечно же, это я хвост с крыльями спутал. Смешно. Знаешь что, посади ее пока в ящик, а вечером я куплю клетку и посоветуюсь со знающими людьми, чем ее кормить и как ухаживать. И собирайся в школу, нам пора.

Проводив Игоря до угла, они молча пошли к остановке, сели в троллейбус и только перед тем, как выйти, Лида махнула рукой, слабо улыбнувшись.

– Не задерживайся, пожалуйста.

Он проехал еще одну остановку, перешел на другую сторону, сел в автобус. Добираясь домой, он передумал о многом и, зайдя в квартиру, не раздеваясь, сразу же прошел в комнату сына. Посидел в тишине, в полутьме зашторенной комнаты, прислушиваясь к шорохам, попискиванию, постукиванию, доносившимся из угла, нашел ящик, отодвинул немного крышку, просунул руку в пустоту. Что-то шевельнулось, затрепетало, легко ударило по кисти; он ощутил перья, мягкий пух и горячее тело птицы, бьющейся в руке. Не вынимая руки, он гладил свободными пальцами, ее спину, чтобы она привыкла к нему, словно хотел подкупить эту птицу, обмануть самого себя. Он пытался представить себе, как она выглядит, он был в положении слепого, убеждая себя, что вот сейчас включит свет и его представление совпадет с увиденным.

Задержав дыхание, он встал, щелкнул выключателем и увидел, что руки сжимают пустоту. Понимая абсурдность своих действий, он поднес руки к лампе. Свет свободно проходил меж пальцев, кончики их отливали розовым, тогда как осязание не обманывало – в руках была живая птица. Он бережно посадил ее в ящик, задвинул крышку, постоял, растерянный. Нужно было ехать на работу, на утро намечалась сложная операция, но он понял, что все равно не сможет сейчас работать, позвонил в больницу, сказал, что болен сын и сегодня операция отменяется.

В зоомагазине он долго выбирал клетку, чтобы и красивая была, и просторная. "Для какой птицы?" – спросил его продавец. А он даже не знал, для какой, и наврал, что для канарейки, потом вспомнил, что канарейка маленькая и поправился: "Простите, для попугая, да, для какаду". Продавец удивленно посмотрел на него, вручил клетку, пояснил, как ее надо чистить.

Так же на ощупь он перенес птицу в клетку, закрыл дверку, по звукам догадавшись, что она села на жердочку. Налил в баночку воды, накрошил хлеба и по тому, как убывает вода, понял, что птица пьет. Это обрадовало его, но лишь немного. Это лишний раз доказывало, что птица существует независимо от него и она - не галлюцинация, не обман зрения, а живое существо, со всей присущей ему анатомией и физиологией. Белая капелька помета брызнула на пол...

Разыскав фотоаппарат, он зарядил новую пленку, раздвинул шторы, включил все лампы и, придвинув клетку ближе к свету, заснял всю кассету.

Просматривая мокрую пленку, он увидел белые прутья клетки и среди них, как сердце среди ребер на рентгене – светлое пятно. Это была птица.

Запершись в ванной, при красном свете, он печатал снимки, и на каждом из них медленно, из небытия белой бумаги проступала маленькая птица, ее крылья, хвост глаза. Он глядел на нее, пытаясь понять, почему же не видит ее живую, а здесь, плененную светом и черными крупинками серебра, может разглядывать ее, прикасаться к ней, холодной, плоской, глянцевой.

Набрал номер и, когда услышал знакомый голос, сказал:

– Женька, старик, приезжай ко мне. Ты мне позарез нужен.

– Ну если позарез... Хорошо, я забегу на полчасика. Готовь кофе.

Приехал Женя, шумный, бородатый; скинув пальто, сразу же протопал в кухню, повел носом:

– Где обещанный кофе? Ты меня разочаровываешь.

Макая бороду в чашку, он, не переставая, рассказывал анекдоты вперемежку с историями из жизни своих больных. Слушая его, Глеб почти позабыл о птице, пока писк не напомнил, для чего он звал друга.

– У тебя мыши завелись? – спросил Женя.

– Там, у Игоря в клетке, кое-кто сидит. Иди, взгляни.

Сам остался на кухне, сидел, ждал.

– Ну, старик, отличная у тебя птичка! Как она называется?

Женя сидел на корточках и, по-детски открыв рот, не отрываясь, глядел в клетку. Глеб сел на пол, прислонился к стене. Сегодняшняя бессонница все же давала о себе знать: болела голова, тело казалось легким и чужим.

– Игорь нашел, – сказал он. – Но ты понимаешь, Женька, я ее не вижу. И Лида тоже. А ты с Игорем видишь. Вот такие дела.

Женя удивленно взглянул на него, хотел что-то сказать, но промолчал. Глеб принес фотографии.

– Вот здесь я вижу. А живую – нет. Думай, что хочешь, а у меня уж голова кругом идет.

– Совсем не видишь? Дела... А что же взамен?

– Ничего. Пустоту. Могу потрогать ее, слышу ее, а глазами – нет.

– Значит, что-то вроде избирательной слепоты. Забавно.

– Да уж кому как, знаешь.

– А что ты сам думаешь?

– Экспериментирую, что еще мне остается?

– Насколько я понял, об этой птице знают пока четверо: ты с Лидой и я с Игорем. Маловато для выводов.

– Что же теперь, ее по улицам носить и всем показывать? Как слона из басни?

– А что? Может, и придется. Но давай сначала поразмышляем о видимом и невидимом. Вот, скажем, электроток. Бежит он по оголенному проводу, а кто его видит? Никто. Как обнаружить его?

– Рукой схватить. Так обнаружишь...

– А что надо сделать, чтобы его увидеть?

– Подсоединить что-нибудь. На приборе стрелка отклонится, мотор заработает, лампочка загорится.

– Вот-вот, именно лампочка. То есть мы увидим не сам электрический ток, а свет от накаленной им спирали, но это уже ближе. Ты понимаешь, к чему я клоню? Для того чтобы увидеть птицу, тоже нужна лампочка. У кого-то она есть, а у кого-то нет. А что она собой представляет, я не знаю.

– Ясно. У тебя с Игорем лампочки в мозгах вкручены, а у меня с Лидой – перегорели или вовсе не было. Дай взаймы, что ли...

– А может, у тебя врожденный дефект, вроде дальтонизма? И знаешь что?..

Зазвонил телефон. Вызывали Женю.

– Ты прости, Глеб, я твой телефон на работе оставил. У меня больной тяжелый, надо ехать. Ну давай, думай. И не изводись так. Я к тебе вечером заеду.

Внимательно перелистывая толстые тома "Жизни животных", приглядываясь к иллюстрациям, Глеб сравнивал их с фотографиями птицы, но ни одна из них не походила на ту, что сидела в клетке. Тогда в голову ему стали приходить мысли невероятные и слова несерьезные. Он подумал, что это и не птица вовсе, а пришелец или робот, посланный на землю с неведомой целью, а ее невидимость – это защитный экран, только почему-то избирательный. Он дошел до того, что пришельцы защищаются именно от него, Глеба, и, рассмеявшись, скорчил устрашающую гримасу. Пусть боятся.

Как обычно, смех превратил проблему в шутку, и он, уйдя в другую комнату, лег на диван и, закрыв глаза, привычно скользя по запутанным ассоциациям, дошел до слова "сон" и заснул с этим словом.

Его разбудил шум. Из комнаты Игоря слышались возня, шорох, писк. Стараясь ступать неслышно, он приблизился к открытой двери и удивился тому, что увидел. В комнате была Лида. Растрепанная, раскрасневшаяся, она стояла на коленях возле клетки и шарила в ней руками.

– Ты что? – спросил Глеб, хотя и так ясно было, что.

Лида вздрогнула, смутилась.

– Да вот, пораньше отпустили, – сказала она, поднимаясь, – а тебя будить не хотелось.

Глеб захлопнул открытую дверку клетки, прислушался. Птица была там, успокаивалась, наверное, оправляла перышки.

– А я уж думал, ты ее на ужин решила приготовить.

– И ты еще шутишь? Мне вот не до шуток. Все вы нормальные, а я уродка. Думаешь, мне легко?

– Видишь ли, Лида, если говорить честно, я ведь тоже... Мы с тобой оба уроды.

– Врешь, – сказала она почему-то шепотом, – ты врешь. Ты нарочно меня успокаиваешь.

– Нет, не вру. Это утром мне показалось, что так будет лучше. А ты весь день об этом думала и прибежала пораньше, решила, что дома никого не будет. Ты хотела ее убить?

– Нет, просто выпустить.

– Зачем?

Лида молчала.

– Ну что же, – сказал Глеб. – Это тоже выход. Что непонятно, то подлежит уничтожению. Так спокойнее. Птицы не станет, ты снова будешь чувствовать себя нормальной. А так она словно заноза.

– Я все равно убью ее, – твердо сказала Лида. – Все равно. Что бы ты ни говорил обо мне и что бы ни думал. Ты хочешь, чтобы я сошла с ума?

– А об Игоре ты подумала?

– Для него это очередная игрушка. Поплачет и забудет.

– А если не забудет и не простит? Что тогда?

– Да как ты не понимаешь? Мы с тобой ненормальные, мы не видим ее.

– Мало ли каких дефектов не бывает на свете? Женя был здесь, назвал это избирательной слепотой. Он, кстати, птицу видит. И, я думаю, многие ее тоже увидят. А многие – нет. Пока нас поровну. Ну скажи, тебе будет легче, если, например, половина города птицу тоже не увидит? Мы ведь будем не одни?

– Возможно, и так. Но я не верю в это. И ты мне лжешь. Ты ее видишь.

– Ну вот, договорились. Только сегодня утром жаловалась, что никогда не скандалили. Давай подеремся, что ли?

Лида отошла к окну, отвернулась, и в наступившей тишине стали слышны привычные вечерние звуки: внизу играли на баяне, громко пели, то и дело выскакивали в коридор, шумели там и дрались. А наверху завели магнитофон, он орал на полную мощь своих мегаватт, и кто-то плясал, да так, что дрожал потолок и качалась люстра. За этим шумом Глеб не сразу расслышал знакомое трио за стеной: высокий женский, басовитый мужской и тонкий детский. Глеб попытался вспомнить, какие же лица у соседей, но так и не вспомнил, покачал головой и прикрыл плотнее дверь в комнату.

Сел рядом с клеткой и долго слушал, как шуршит птица, стучит клювом о прутья, попискивает, а потом открыл дверку и просунул туда руку. Птица забилась под его пальцами. Он неловко схватил ее поперек туловища, она пискнула, ударила крылом, и он ощутил прикосновение его на коже, сухое, мягкое, теплое. Он вытащил птицу из клетки, не переставая удивляться тому, что пальцы сжимают пустоту, воздух, ничто. И это ничто билось в его ладонях.

– Ой, какая красивая клетка, папа! В ней птица будет еще красивее!

Игорь стоял рядом, в пальто, в шапке.

– Пожалуй, – согласился Глеб. – Хотя клетки никого не украшают. Может быть, ты ее отпустишь? Жалко держать в неволе.

– Она же замерзнет. Пусть поживет у нас до весны, а потом отпустим.

– Сейчас же иди и разденься, – сказала Лида. – Наглядишься еще на свою птицу.

– А ты завидуешь Игорю, – сказал Глеб, когда сын вышел. – Будет ему теперь от тебя на орехи.

– Ты считаешь меня такой мелочной? Все равно я вашу птицу задушу.

– Уже и нашу...

Они и в самом деле чуть было не рассорились, но зазвонил звонок, и Игорь впустил Женю.

– Ага, вся семья в сборе. Ну и прекрасно. Держи, Игорь, это конопляное семя. Глеб, в твоем доме опять не пахнет кофе. Лида, я страшно голоден, только что из больницы, даже домой не заезжал...

– Ну и шума от тебя, Женька. Что ты за человек.

– Я сейчас что-нибудь приготовлю, ребята, – сказала Лида. – Посидите немного.

– Ну что, надумал? – спросил Женя. – Как Лида отнеслась ко всему этому?

– Как? Пошла готовить гарнир для этой птички.

– М-да... А ты знаешь, я тут кое о чем раздумывал, но пока выводы делать рановато, материала не хватает. Надо бы эту птицу показать как можно большему числу людей. Элементарный тест.

– И к чему это?

– Да я и сам не знаю точно. Кажется, я начинаю понимать, что это за лампочка, может, ты и сам поймешь... В общем, рановато для выводов.

В дверь забарабанили.

– Открой, Игорь! К нам.

В комнату даже не вошел, а скорее вбежал незнакомый мальчик. Худой, зареванный, он уже не плакал, но дрожал всем телом. Вслед ему доносились крики, отборная пьяная ругань раздавалась из-за двери. Гремели кастрюли, на истеричной ноте визжала женщина.

– Папка дерется, – сказал мальчик, – он там маму бьет.

– Пойдем, Витя, – сказал Игорь. – Я тебе птицу покажу.

Он подвел мальчика к клетке, они присели на полу, и Глеб увидел, что мальчик перестал дрожать и сосредоточенно уставился в пустую клетку.

– Вот и еще один зрячий, – тихо сказал Глеб.

– Кто это там так буянит? – спросил Женя.

Глеб пожал плечами.

– У них так каждый день. Никак мир не берет. Из-за этого шума отдохнуть нельзя.

– Да ты хоть выясни, в чем там дело. Смотри, как мальчишку напугали. Может, помощь нужна.

– И без нас разберутся. Еще схлопочешь по шее от таких.

– А ты и напугался. Дай-ка, я сам схожу.

– Перестань ты, Женька, в самом деле. Ничего с ними не случится, успокоятся. Пойдем на кухню, уже кофе готов.

– Э, нет, я все-таки схожу. И знаешь что? Вот как ты думаешь, есть у этих людей лампочка для птицы или нет?

Глеб хмыкнул и промолчал.

– Ну ты подумай, подумай.

– А ты меня с ними не равняй.

– Я не равняю, но все же... Я схожу, а ты подумай, пораскинь мозгами. Если сам не дойдешь, я тебе скажу потом, на ухо.

– Не надо, – сказал Глеб. – Не надо говорить. И так ясно.

Он прислонился к косяку и молча смотрел, как Женя вышел и позвонил в соседнюю дверь. Кажется, он понял, в чем тут дело, но это открытие не принесло ему радости.

Опубликовано: "Башня птиц"